И камень шаркнул в бок,
Волною вынесло меня
Лицом в сырой песок…
Я слышу голоса камней,
Далекий гул порога.
Красив и чуден осенью поток…
Но сил уже немного.
Мой островок среди камней,
Окутанный седою влагой,
Наполнил дни прощальные мои
И смыслом, и отвагой!
Звезда Полынь пылала,
Сердце жгла…
Сирень-звезда спасала
Вновь и вновь…
Дарила песни и ждала
Звезда по имени Любовь…
Как тяжела дорога в жизнь,
Добра и зла сплетенье.
В пути мерцала и звала
Звезда Сомненье…
Уж близок Свет, и прошлого
Не жаль…
Ведь даже время
Устаёт… Приветит там
Звезда Печаль.
И скрипка с грустью мне
Споёт…
Звезда Полынь всю душу
Обожгла…
Звезда Сирень лечила
Её вновь.
Надежду светлую дала
Звезда по имени
Любовь…
Евгений ЮшинСлово о Красной дороге
Юшин Евгений Юрьевич – известный поэт. Автор многих книг. Обладатель многих литературных премий. Живёт и работает в Москве.
На дороге вечерней, расшитой по обочине
ромашками, цикорием и лебедой,
на дороге, припудренной пылью, поднятой
коровами и бестолковыми овцами,
на красной дороге, размечтавшейся
о перепёлках, росе и тумане (а пока
слушающей через растворённое окно
шипение жареной картошки с лучком
и голос хозяйки мужу: «Ты катух-то затворил?»
А он ничего не отвечает, и, значит, всё в порядке),
на этой дороге, где камешки куры клевали
и ещё не осел после стада живой аромат молока –
детством пахнет.
В зелёных, смиренных, поющих и чистых
пролесках
Остался йодистый запах: грибной,
зверобойный и дикий,
Хвоинка примлела, и нежным омшеловым
блеском
Струятся лучи над орешником и земляникой.
Там в каждом июне в дыму родников
полнолунных
Сгорают медовые, острые осы созвездий.
И терпкие губы травы ненасытно и юно
Росу собирают – полночные слёзы невесты.
И там, где есть Родина, – вы понимаете –
в синем,
Дальнем, речном, неоглядном лесном окоёме,
С радугой и со слепыми дождями по глинам,
С гулким ворчащим огнём в незапамятном
доме –
Там, в безопрятном увиве дорог сиротливых,
В клюквенной топи, в поречной печали и боли,
В буйстве полночного ветра, в смирении ивы,
И начинается
Горькое русское поле.
Дорога красна, как рябина.
И рябина в моём палисаднике, словно дорога, красна.
Ох, как хочется крикнуть мне ей: – Я тебя залюблю!.. Обниму!.. –
И пускай разорвётся кудлатая пряжа вечерней зари.
Пыль – пухом.
Как герань из окна, смотрит, смотрит куда-то старуха…
Жёлтым ухом,
прислушавшись к меркнущей дали, сканирует поле луна.
Пыль – пухом.
Но зыбкий покой срезает мотоцикл Кольки,
рычит и летит напрямик.
Тяжко дышит дорога затравленным, загнанным волком,
и колышется вихрь за колёсами,
красный, как волчий язык.
Сыта ли ты, милая, всеми, кого проводила,
Всеми прошедшими, всеми – святыми и грешными?
Разве напрасно ты каждого в мире дарила
Песней счастливой над вишнями и над скворешнями?
И улыбается желтозубо овца: – Ме-ме! –
Бьёт собака хвостом о голенище моего сапога.
И вспоминает дорога – старая-старая –
Пожары свои и снега.
Вспоминает летящую, резвую, красную конницу,
Вспоминает тачанки – с того-то, родной, не до сна.
И всё полнится кровью родною и памятью полнится
Положившая шею свою у дороги сосна.
Эта пыль, что легла тут, – не пыль – это прошлое, прошлое.
Седина по траве зреет инеем в холода.
Дремлет серый мосток на реке, дремлет поле за рощею,
Где под самое горло теперь – лебеда, лебеда…
А к соседке моей хорь повадился. Плачется, бедная:
– Всех курей подушил! Горемычная, как же терплю?!
Ведь по людям пойдёт! Кто б зашиб его, гадину вредного! –
– Одолеем, баб-Кать, – отвечает сосед, – не треплю. –
Родина светлая, как исцелить твои боли?
Ты освети меня синью своих очей,
Чтоб разглядел я пашен твоих мозоли,
Шумные, хрупкие гнёзда твоих грачей.
Грай поднимается! Грай! Упоение жизнью!
Радостно мне прикоснуться к твоим губам.
Этот лес предосенний, горячий, с рыжинкой лисьей,
Шубой пышною брошу к твоим ногам.
Я тебя зацелую, родная моя, залелею!
Тихо-тихо дышит ветер в осевших садах.
Красный вечер…
Дорога сгорает, томится, алеет,
Сгорает, алеет, сгорает и меркнет впотьмах…
Небо зарыли в дымы города.
Выжег слезу на щеке моей дым.
Вот и неведома детям моим
Оторопь рос на брусничных полях,
Гнёздышки звёзд на густых тополях.
Вот и неведома детям моим вольного, млечного облака
ласка в нежной и трепетной дали озёр,
вот и неведомо им, как обнялся с хвоинкой маслёнок, вот и не смотрят они
в придорожное зеркальце лужи, где небо плывёт.
Города отнимают у нас луговую зарю, хлопотливую песню шмеля и людей,
что идут добровольно в бледный мир мониторов, тоски,
равнодушия и одинокой судьбы.
А взволнованный утицей селезень – в радость летит! Знает, прячется где-то
охотник, но окалиной крыльев ломает свой страх перед смертью.
И вот я стою у родимого дома, наклоняюсь над старым колодцем,
чтоб вглубь заглянуть.
Колодезь-колодезь!
Морозно ведёрко.
Прильну я губами – и кровь по воде.
Помянем родимых на Красную горку –
Слезинкою память скользнёт в бороде.
Дыши, мой колодезь, невзрачный, прозрачный!
Ведро поднимаю – прохладно, светло.
А трону губами – и радуга плачет,
И матушка, мамочка смотрит в окно.
Парные туманы качают корову.
На Май – ордена у отца на груди.
И я улыбаюсь, и словно бы снова
И юность моя, и вся жизнь впереди.
И вот поднимаю воду из колодца, склоняюсь над ним.
То ли света осколки мелькнули, а, может быть, лики
тех,
родимых,
прошедших давно свои красные дни?
Поднимаю ведро, поднимаю – вглядеться, вглядеться! Вот они, уже рядом
совсем, и – боюсь расплескать!
А воды там, в глубинах – безмерно. Под глубью – тем паче.
И хотя воспарялась она и ходила грозою,
и хоть рушилась ливнем на веси и судьбы людские,
но сияла и радугой. Память свою сберегла. Ох, умыться и сердце омыть
в золотом, невозвратном!..
Это – бабушка, мама, и дед, и отец, и прапрадед.
Вот они!
Каждой капелькой входят в меня,
наполняя минувшим.
Вот страдают и пляшут,
И манят меня куличом.
А когда-то и дети, и внуки мои приподнимут нелёгкую воду седого колодца,
и узнают меня и тебя, и всех нас,
что прошли по земле свои красные, жгучие, ясные, жёсткие дни.
А вода слюдяна и сладка, и жива. Оживляет! Глубина в ней земная и звёзды.
Кузнечик запрыгнул в ведёрко. Ладонью его зачерпну, отпущу на тропу:
– Что, травинка с ногами, скачи себе в радость, живи! –
Поржавеет железо, и прахом рассыплется пластик.
Лебеда разольётся свинцово, заглушит просторы,
Но затянутся раны густой тишиной и туманом,
И вода, что в колодце живёт, новый путь обретёт.
Сквозь пески, через глины пробьётся,
как сердце забьётся,
говорливым, живым родником запоёт о любви.
И, вобрав в себя соки земли,
выйдет в роще, в бору ли,
перелески и дали на новую жизнь окрестить.
Ускользнёт, утечёт через толщи земные и реки,
а оттуда – в моря-океаны, а там уже – в небо,
станет горькою солью познания жизни и смерти,
лучезарною солью познанья трудов и любви.
Надламываю хлеб, присаливаю…
Я знаю, что делаю.
Тропами минимализма
Лев ПилярСлова поэта
Пиляр Лев Юрьевич – поэт-минималист, автор книг: «От сердца к сердцу», «Миг вечности», «Сочинитель слов», «Живунчик-человек», «Световой полёт», «Высокая судьба». Публиковался в журналах: «Арион», «Новый мир», «Фома», «Поэзия», «Золотая строка Московии», «Наш современник». Почетный поэт Московии. Награждён Золотой Есенинской медалью и Золотой медалью А. Белого. Член союза писателей России.