Фольшина Лёля — псевдоним Ульяновой Елены Александровны, киноведа, киножурналиста, редактора. За ее плечами – ВГИК, работа редактором на к/с «Центрнаучфильм», редактором и журналистом в издательстве Московской Патриархии, «Лепта-книга» и других. Елена – член Гильдии киноведов и кинокритиков Союза кинематографистов России, пишет прозу и стихи, рецензии и статьи. Лёля – имя её бабушки, Фольшина – фамилия бабушки мужа.
Личные местоименияВремена года
Небольшие зарисовки в стихах и прозе о любви, дружбе, счастье, расставании и встречах, о том, что не всё получается, как мечталось, и иногда стоит попробовать второй шанс или дать его другому человеку.
У героев нет имен. Просто ОН и ОНА, ТЫ и Я…
Каждый при желании может примерить ситуацию на себя или отвергнуть её.
Зимняя рапсодия
Прошлое, увы, не повторяется,
Лишь приходит в снах…
Что-то очень ценное теряется,
Разбиваясь в прах…
Не собрать осколки мелкие,
И не склеить их,
Мы вернуть сумеем ли
Нас двоих?
Мы судьбу свою сами творим,
А порой глупо рушим чужую…
Легко колкости говорим,
Лишь потом об ушедшем тоскуем.
Может, стоит принять? Простить?
Повернуться, утешить, понять?
Рассказать или переспросить?
Или просто тихо обнять…
Она неспешно направлялась домой. Лёгкий снег падал пушистыми хлопьями, оседая на одежде и искрясь в свете уличных фонарей. Она подняла голову и, высунув язык, поймала снежинку – как в детстве. Отчего-то стало легко и радостно, на миг вернулось ощущение новогоднего праздника и чуда. Она стала кружиться по парковой дорожке, раскинув в стороны руки, смешно задрав голову и ловя ртом снежинки. В голове звучала мелодия вальса из «Анастасии»:
Кто-то пел песню мне
В зимний вечер когда-то.
Словно в прошлом ожило
Чьих-то бережных рук тепло…
Неожиданное препятствие заставило резко остановиться.
– Простите, я вас не заметила, – она вдруг почувствовала себя маленькой нашкодившей девочкой, которая заигралась во взрослой гостиной.
– Ничего страшного, вы… – начал мужчина, окидывая взглядом ладную фигурку. – Тыыыы, – неожиданно вырвался у него возглас удивления, – ну да, кто б сомневался, совсем не изменилась. Ребёнок, верящий в чудеса. – Его слова ударили ей в лицо колкими льдинками.
– А ты – вечный скептик, – бросила она, поёжившись, потому что вдруг стало холодно и захотелось поскорей убежать домой, в тепло.
Она обошла мужчину и быстро пошла в свою сторону, не оборачиваясь, а он постоял немного, горько усмехнулся и продолжил путь к метро…
Когда-то они любили друг друга, были мужем и женой, и он частенько подтрунивал над её наивностью, ребячливостью и романтизмом, а она – над его скептицизмом и чрезмерным реализмом. Сначала по-доброму, потом это превратилось в упрёки, крики и ругань. Между ними выросла стена непонимания, которую ни один не стремился разрушить. И однажды она ушла…
Сначала просто уехала к маме, видимо, в глубине души надеясь, что всё ещё можно изменить, вернуть, ведь было так хорошо. Но шли дни, недели, месяцы, он не звонил и не появлялся, она – не хотела сделать первый шаг…
Холодным зимним днем ей позвонил их приятель адвокат и сообщил, что её муж подал на развод, потому что ему предстояла длительная командировка за рубеж, а компания, которая приглашала его на работу, хотела холостого сотрудника. Встретились в кафе, она подписала необходимые документы и… перевернула страницу.
Прошло пять лет…
Она стала успешной бизнес-леди, поменяла доставшуюся по наследству трёшку в спальном районе на квартиру-студию в тихом центре, купила хорошую дорогую машину, которую предпочитала водить сама, одевалась от-кутюр, её имя не сходило со страниц таблоидов… В общем, жизнь удалась, только не было в ней чего-то такого неуловимого, того, что делает нас счастливыми…
Не стало той самой романтичности, ребячливости и восторженности, что делало её живой… И вот тихий вечер, пушистый снег, преддверие Нового года, этот парк, и она – танцующая на дорожке. На миг показалось, что что-то вернулось… И даже – он, но… ни один из них не сделал того малюсенького шага, который мог бы всё изменить…
Неожиданно она остановилась, потом повернулась и… побежала в ту сторону, где за деревьями мелькало знакомое чёрное пальто, в которое она и ткнулась носом с разбегу…
Он развернулся и молча посмотрел на неё. Глаза в глаза. Потом наклонился, взял в ладони лицо и поцеловал в губы. Жадно. Как изголодавшийся путник. Непослушными пальцами расстегнув его пальто, она обняла его за спину и крепко прижалась, стараясь стать как можно ближе, теснее…
Всё так же тихо падал лёгкий снежок, мимо шли люди, и никому не было дела до целующейся парочки, до маленького новогоднего чуда, которое совершили эти двое…
Весеннее танго
Сердце, глупое, перестань.
Сердце, глупое, подожди…
Не забыть незаживших ран,
На душе ещё льют дожди.
Сердце, глупое, не спеши,
Сердце, глупое, погоди…
Я боюсь… не могу решить,
Только, слышишь, не уходи…
Весна никак не хотела приходить в город, и хоть на календаре давно красовался апрель, погода за окном не радовала – то снег с дождём, то сильнейший ветер, то даже град. Причём начинался он, когда вроде бы ничего не предвещало изменения погоды – с утра светило солнышко, небо было безоблачным и чистым, и казалось – ну вот, наконец, весна. Но она словно насмехалась над людьми – стоило только подумать, что пришла, и порадоваться, как налетал шквалистый ветер, небо заволакивало тучами, не облаками, а самыми настоящими тучами, и хляби небесные разверзались градом. Иногда мелким, а иногда крупным, который больно лупил по лицу и ложился на землю и асфальт крупными горошинами.
А так хотелось тёплого солнышка, чтобы посидеть на лавочке во дворе, улыбаясь и морща нос, когда озорной луч метко нацелится прямо в глаза. Хотелось погреться, наконец, после снежной холодной зимы, чтобы тепло солнечное отогрело и сердце. Если это возможно…
Казалось, оно никогда не оттает, никогда не станет таким, как прежде, до встречи с тобой – слишком глубока была нанесённая рана, слишком больно было предательство, слишком тяжело оказалось прийти в себя. Да и как прийти – я снова ходила, двигалась, общалась, работала, смотрела телевизор, ела, но это были только внешние проявления жизни. Внутри всё словно умерло или замёрзло, и не было ни сил, ни желания оттаивать и начинать жить заново…
Ожидая вечно опаздывающий трамвай, невольно обращаю внимание на стоящего впереди парня, и сердце замирает – так он похож на тебя. Сердце, глупое сердце, оно всё помнит… Вот только зачем? Чтобы снова почувствовать едва успокоившуюся боль? Парень оборачивается. Это, конечно, не ты, но услужливая память уже сработала, и я вся ушла в тот прошлогодний апрель…
– Девушка, разрешите подарить вам цветы, вы такая грустная, а я хочу видеть вашу улыбку, – ты, улыбаясь, протягиваешь мне букет огненно-рыжих гербер, – к тому же они на вас похожи.
– Спасибо, – машинально беру цветы и улыбаюсь.
– Вам идёт улыбка, – ты прямо искришься довольством.
– Вообще, я не принимаю цветов от незнакомых мужчин, – тут же вспоминаю правила приличного поведения.
– Так давайте знакомиться, – протягиваешь руку и называешь имя.
– И не знакомлюсь на остановке, – начинаю я, но твоя такая обезоруживающая улыбка заставляет забыть обо всём и тоже назваться.
Наш диалог прерывается подошедшим трамваем и толпой пытающихся влезть в него людей. С трудом проталкиваюсь в вагон и даже ухитряюсь втиснуться на одноместное сиденье у окна. Устроив цветы на коленях, невольно ищу тебя глазами, и ты как по команде вырастаешь рядом, словно закрывая меня собой от людей в вагоне…
Домой я в тот вечер добралась поздно – мы ходили по городу, если мороженое, сидя в парке на лавочке, пили кофе в каком-то маленьком уютном кафе, разговаривали обо всём и ни о чём, и было такое чувство, что знаем друг друга сто лет и даже больше.
Отзвенел капелями апрель, отшумели майские грозы, кончились экзамены, но я ничего этого не замечала – всё было словно в тумане или во сне, в сладком сне имени тебя…
В июле мы вместе поехали на море к твоей бабушке в старый приморский городок. Спали вдвоём на скрипучей раскладушке в мансарде, с утра до темноты пропадали на пляже, вечером отрываясь на дискотеке в парке или в единственном в городе ночном клубе. Я была счастлива так, как никогда в жизни, и всё ждала, ждала, что позовёшь замуж, и мы уже навсегда будем вместе…
Только слов этих сказано не было…
В августе ты уехал в командировку, а я поняла, что беременна. С радостным нетерпением ждала твоего возвращения, чтобы сообщить эту новость и увидеть, как ты тоже обрадуешься. Подхватишь меня на руки, закружишь и зацелуешь – почему-то именно так представляла в мечтах это, да только всё вышло совсем иначе…
– Ты сошла с ума. Какой ребёнок? Нам сейчас никак нельзя заводить ребёнка, – твои слова ударили, как хлыстом, и я так и осталась стоять посреди комнаты, беспомощно обняв себя руками, не решаясь поднять глаза, а потом повернулась и ушла. Молча.
Не помню, как доехала домой, что говорила маме, очнулась только следующим утром в собственной кровати, чтобы, едва открыв глаз, вспомнить всё…
Как бы мне хотелось, чтобы это было лишь сном. Страшным, кошмарным, но только сном, а на самом деле ты бы повёл себя так, как мне мечталось… Но этого не случилось…
Через пару дней ты позвонил и предложил встретиться. Обрадованная, я летела как на крыльях и готова была с ходу броситься в объятья, как делала это обычно, но становилась как вкопанная, поймав твой взгляд – чужой и холодный. Он словно воздвиг между нами стену…
Некоторое время мы стояли, молча глядя друг на друга, а потом ты заговорил.
– Вот деньги, с врачом я договорился, завтра едешь в больницу. Отвезти не смогу, у меня дела, но обратно встречу. Если поедешь утром, ночевать будешь уже дома, – ты протянул мне конверт. – Хорошо, что я вовремя приехал, срок ещё маленький, всё будет нормально. Пойдём, выпьем кофе и поговорим. – Ты попытался взять меня за руку, но я выдернула свою и отпрянула в сторону. Конверт упал на землю, деньги рассыпались по асфальту, ты наклонился подобрать их, а я помчалась прочь. От тебя, от этой ситуации, от денег, от всего. Мчалась, не разбирая дороги и не глядя по сторонам…
Визг тормозов услышала, словно сквозь вату, и даже не поняла, что произошло, как наступила спасительная тьма…
В больнице пролежала почти два месяца… Особых повреждений не было, только сильные ушибы и сотрясение мозга, но случилось самое страшное – ребёнок. Доктор сказал, сильный стресс вызвал выкидыш. Организм не справился…
Узнав об этом, я долго лежала, закрыв глаза и отвернувшись к стене, не реагируя на внешний мир. Жить не хотелось. Было очень обидно и больно. Я постоянно спрашивала, почему мир так жесток, а судьба столь несправедлива ко мне. Я так хотела этого ребенка, мечтала о нём, о твоей частичке во мне и со мной, но его у меня всё равно отобрали. Почему? За что? Ответа не находилось…
Душный август сменился дождями сентября. Наступила холодная осень. Не только в природе – осень наступила в моей душе. Не найдя в себе силы вернуться в универ, взяла академ, а потом и вовсе перевелась в другой город. Вернее, городок. Небольшой, провинциальный, славившийся своим университетом. С зимнего семестра стала ходить на лекции, постепенно сдавая задолженности и втягиваясь в учебу. Даже устроилась работать официанткой в кафе, чтобы как можно больше времени было занято и его не хватало на мысли и воспоминания…
Но они всё равно приходили. Особенно по ночам…
Зима тут была не такая вьюжная и снежная, как в моём родном городе, но всё равно достаточно холодная. А главное – холод поселился в моей душе и сердце. Которое, казалось, никогда не оттает… Мне не хотелось, чтобы оно оттаивало…
В конце апреля неожиданно резко потеплело, в кафе соорудили летнюю веранду, посетителей ощутимо прибавилось, и я едва успевала обслуживать столики.
В один из вечеров в начале мая за мой столик сел кудрявый светловолосый парень, которого раньше в нашем кафе я не видела. А может, просто не обращала внимания. Почему заметила его в этот раз, сама не знаю, просто – так получилось.
Он заказал кофе, а потом долго сидел с уже пустой чашкой.
Появился он и на следующий день, и ещё раз. Две недели каждый вечер он приходил в кафе, садился за один из моих столиков, заказывал кофе и сидел с этой чашкой не меньше часа, а то и двух. Потом расплачивался и уходил. Платил всегда карточкой, не оставляя чаевые, и, не знаю, почему, меня это радовало. Словно не хотелось принимать деньги от него.
Каждый вечер я подсознательно ждала его появления, чтобы, уже не спрашивая, поставить перед ним чашку кофе, улыбнуться на его благодарное «спасибо», а потом также молча принести счёт, вернуть карточку и унести чашку…
Когда однажды он не пришёл, я заметила это, словно ждала его появления, будто привыкла и мне его не хватало. Почувствовав это, убежала в подсобку и долго стояла, прижимая ладони к пылающим щекам, уговаривая себя, что не хочу никаких новых знакомств и разочарований. И всё же, когда он не появился и на следующий день, я расстроилась, а через неделю заволновалась – не случилось ли чего, но поскольку я не знала даже имени этого посетителя, то и узнать о нём ничего не могла.
Он пропадал десять дней, чтобы появиться на одиннадцатый гораздо раньше того времени, в какое обычно приходил.
Он буквально влетел на открытую веранду и остановился, оглядываясь по сторонам.
– Ой, гляди, твой пришёл. Явился – не запылился, – моя напарница, усмехнувшись, посмотрела в зал. – Иди уже, неси ему кофе.
– Вовсе и не мой, – ответила сердито, но сердце неожиданно застучало как бешеное. Сердце, глупое сердце, ожившее так некстати.
– Добрый день, – он улыбнулся мне, так и стоя посреди зала и не решаясь или не желая присесть. – В командировку ездил, только вернулся.
– Далеко? – неожиданно вырвалось у меня.
– Не очень, но муторно, – он улыбался немного виновато, словно извиняясь за столь долгое отсутствие.
– Как обычно, кофе? – попыталось я исправить свою оплошность.
– Выпейте со мной чашечку? Сейчас народу ещё мало. Можно вас угостить? – его вопрос-предложение был столь неожиданным, что я растерялась.
– Вообще, нам не положено, начальству это не нравится.
– А если после работы? Могу я пригласить вас в кафе? – во взгляде повисло ожидание.
– Можете, – на мой ответ в его глазах зажглась радость, а на лице заиграла улыбка.
«Эй, что ты делаешь? Снова на те же грабли», – пытался вразумить меня внутренний голос, но слушать его не хотелось.
За окном бушевала весна, природа возрождалась от зимней спячки, и также возрождалась к жизни моя душа… И я вдруг поняла, что хочу этого возрождения…
Летний фокстрот
В одну реку дважды нельзя ступить,
Нет назад возврата – только вперёд.
Это сложно понять, и нельзя забыть:
Рассыпавшийся искрами небосвод…
Что мне делать и дальше жить как?
Сердце словно кто ножом полоснул.
Ласковым не будь и не смотри так,
Снова я в глазах твоих утону…
В кольце рук твоих пропаду,
Никуда не смогу уйти…
Ты на радость иль на беду
Снова встретился на пути…
Осень не спеши, подожди,
Дай нам лета ещё глоток,
Знаю, скоро хлынут дожди
По окошку наискосок.
Опадёт, пожухнет листва,
Станут ночи темней и длинней…
Осень, осень, ты неправа,
Дай нам солнца ещё лучей.
Мы тепло сохраним в сердцах,
И в душе – огонёк любви…
Чтобы грела нас в холода,
Осень, ты весну позови.
«Что со мной происходит? Почему ты так на меня действуешь? Чем привораживаешь? Горе мое и счастье, боль моя и радость – откуда ты такой взялся на мою голову?» – она приподнялась в постели и смотрела на спящего рядом мужчину, потом, словно не в силах больше сдерживаться, легонько дунула на его макушку, провела пальчиком по пробившейся за ночь щетине, прижалась ближе и поцеловала в основание шеи, потёршись носом…
Они были знакомы целую вечность, и это позволяло быть друг с другом достаточно откровенными – выслушивать проблемы, давать советы. Именно она когда-то учила его завязывать галстук и объясняла, что девушкам порой стоит уступить, не спрашивая, почему у них случаются внезапные перепады настроения, а он выбирал для неё платье на выпускной, советовал, какой подарок подойдёт тому или иному поклоннику, выслушивал её слезы и жалобы, и даже однажды дал в нос слишком навязчивому кавалеру.
Он был для неё старшим братом и другом, наперсником маленьких девичьих тайн и мерилом хорошего вкуса, а она – она могла позвонить его пассиям, которых строгие мамы не подзывали к телефону на мужской голос, выбрать букет цветов, косметику или шарфик в подарок его очередной девушке.
И никто не думал, что однажды между ними вспыхнет искра. Искра, разгоревшаяся в пламя, сжигающее на своём пути всё, даже их самих.
Через какое-то время пламя поутихло, страсти улеглись. Она смогла в общественных местах смотреть на него спокойно и ровно, сдерживая желание каждую минуту прикоснуться, обнять, поцеловать, прижаться. Он тоже перестал заводиться с пол-оборота, как мальчишка, стоило ей облизать с губы пенку от капучино или слизнуть с пальца выдавившийся из круассана крем.
Это на людях, но едва они оставались наедине, искра вспыхивала с новой силой, и пожар невозможно было унять ничем…
Сколько раз, лежа ночами без сна, она думала о нём, об их таком волшебном, потрясающем единении, боясь спугнуть своё счастье, страшась и волнуясь оттого, что всё слишком хорошо и идеально, похоже на сказку. Так просто не бывает в жизни – даже в книгах и кино герои ссорятся, мирятся, приходит злая разлучница или случаются природные катаклизмы – в общем, обязательно происходит что-то, нарушающее идиллию, проверяющее любящую пару на крепость чувств.
Она словно ждала и подспудно желала этого – такой проверки, как будто боялась чего-то или не доверяла ему, а вероятнее всего – самой себе. Странно, глупо, нелепо, но… смотря на знакомые пары, видя, как они периодически ругаются с криками, битьём посуды, уходом к маме или даже отъездом в другой город, слыша рассказы подруг о том, как сладко бывает примирение, она почему-то тоже хотела этого – буйной ссоры и сладостного примирения.
Как говорится – бойтесь своих желаний, они имеют свойство исполняться…
Ему нашептали – она тебе неверна, у неё есть другой, а ты так, для престижа – красивый, богатый, удачливый… Сначала он не хотел верить, и не поверил бы, но неожиданно увидел, как она повязывала другому галстук, а тот поцеловал её пальцы…
Увидел, поверил и… отошёл… гордый.
И ей нашептали – знаете, как это бывает – чужое счастье, тем более такое открытое, огромное, оно всегда вызывает зависть… И она не хотела верить, но увидела, как он подвозил другую, и та поцеловала его, выпорхнув из машины. Увидела, поверила и сбежала… трусиха.
И ни один из них не пожелал сделать первый шаг, да просто спросить, сказать. Попросить прощения. Это так трудно – сказать: «Прости», особенно если не чувствуешь себя виноватым…
– Знаешь, малыш, я думаю, нам лучше пожить отдельно.
– П-почему?
– Потому что… так будет проще для нас обоих, проще и лучше, и вообще я не готов сейчас говорить на эту тему, иначе наговорю много лишнего…
– Да? Хорошо, тогда я скажу, ты прав, поживём отдельно, только не временно, а насовсем…
Она тогда бросила трубку, а он не перезвонил, хотя куда было звонить, если она отключила телефон, а потом и симку сменила. Выкорчёвывала с корнем и ругала себя последними словами, что поверила, думала, надеялась, привязалась. Впрочем, привязалась она к нему уже давно, и вот этого не хватало больше всего – не с кем было посоветоваться, рассказать, спросить, пошутить. Хотя, что она себя обманывала – ей не хватало его самого. И душными ночами наступившего лета она частенько плакала в подушку, просыпаясь от ярких снов, в которых они страстно ласкали друг друга.
Услышав гудок отбоя, он не стал перезванивать, хотя в ушах так и стоял её голос – надрывный, нереальный, ненастоящий. Когда же всё-таки набрал её номер, металлический женский голос сказал, что абонент вне зоны доступа. Он позвонил ещё пару раз, то же самое. Через пару дней снова набрал ей и услышал – «этот номер не обслуживается».
Потом он думал, что повёл себя, как мальчишка – глупый, гордый мальчишка. Надо было поехать к ней, поговорить. В конце концов, он старше, умнее, и он мужчина. В голове периодически всплывала фраза из Маленького принца: «Мы в ответе за тех, кого приручаем», но он загонял её как можно глубже, чтоб не мешала. Он снова начал курить, и часто, выходя ночами на балкон, смотрел на звёзды, вспоминая, как рассказывал ей про Туманность Андромеды, или они вместе искали Созвездие Водолея, и она смешно запрокидывала голову, приоткрывала губы (она всегда так делала, когда на чём-то сосредотачивалась), и он тут же целовал её. Их поцелуи, объятья, жаркий шёпот порой чудились ему во тьме ночи… А иногда на улице ему казалось, что он видит её, но девушка оборачивалась – это была кто-то другая…
Прошло несколько лет. Она уехала в другой город, вышла замуж, развелась. «Хорошо хоть детей не завела», – констатировал мать, когда она неожиданно вернулась домой. «Хорошо, – подумала и она, – то, что сейчас – хорошо, жаль, что раньше – не…»
– Мам, а где? – она запнулась, не решаясь выговорить его имя, потому что стоило приехать, пройтись по родным улицам, увидеть дома безделушки, когда-то подаренные им, – и всё всколыхнулось.
– Твой-то? Здесь, где ему быть. Солидный стал, богатый, машина у него хорошая, квартира, – мать замолчала, а потом добавила, – только несчастлив он, мне кажется, девок вокруг много крутится, а всё равно один. Да и ты вот…
– Мама, не начинай, сделанного не воротишь, разбитого не склеишь, ну что вот я сейчас приду к нему и скажу – извини? А за что извини? Он сам виноват, а был бы не виноват, пришёл бы. Всё, закрыли эту тему, – она сказала это ледяным тоном и ушла в ванную. Включила на полную мощность воду, встала под душ и… разревелась.
Струи лились по лицу, смывая слёзы, хлестали тело, вызывая непрошеные воспоминания… Она долго тёрла жёсткой мочалкой тело, словно наказывая себя за минутную слабость. Ведь так хотела забыть, и уже почти забыла…
Через пару дней неожиданно позвонила подруга.
– Привет, как ты? Надолго приехала?
– Всё хорошо, прекрасная маркиза, давай уж сразу к делу, ты же не просто так звонишь. Какая помощь на этот раз требуется? – она рассмеялась, уверенная, что не ошиблась в своих догадках.
– Понимаешь, я уезжаю, а Вася, он не может один, будет сильно переживать, – начала та жалобным голосом.
– Это ты мне предлагаешь к твоему мужику переехать? С дуба рухнула? – спичка, которую зажгла, чтобы прикурить сигарету, обожгла пальцы.
– Да к какому мужику? Кот Васька, сибирский, шесть кило живого веса. Он очень скучать будет – не может один дома оставаться. А ты всё равно в отпуске. Поживи с ним немного, недельку, ну две.
– Хорошо. Диктуй адрес и расскажешь потом, чем твоего нервного кота кормить.
Дом оказался в тихом старом центре, на балконе примостилось уютное кресло, кот принял временную хозяйку вполне дружелюбно, в общем, соглашение устроило обе стороны, и она переехала.
Ночи стояли тёплые и душные, за окном неистово стрекотали сверчки, пахло мятой и резедой, да с соседнего балкона – хорошими сигаретами и дорогим мужским парфюмом…
Его вымотало это лето. Жара, духота, которая вдруг неожиданно сменялась долгими затяжными, прямо осенними дождями, работа, которая никак не шла – проект с зарубежными партнёрами стопорился то из-за одной, то из-за другой мелочи. Всё было не то и не так. А ещё в город вернулась она. Он знал это от общих друзей, знал, что развелась, что живёт в старой квартире, но когда, наступив на горло своей дурацкой гордости, решился прийти к ней, мать коротко сказала – нет её, переехала, и адрес говорить не велела.
Он ушёл и здорово напился в каком-то кабаке, проклиная собственную медлительность. Оставалось только ждать и надеяться на случайную встречу. Глупо, но иначе не получалось. Искать через общих друзей почему-то не пожелал, наверное, всё из той же гордости – не хотелось вопросов, удивления, жалости…
Придя следующим вечером с работы, он принял душ, выпил чаю, пощёлкал каналами телевизора, но ничего интересного не показывали. Решив выкурить перед сном сигарету, вышел на балкон. Со двора пахло стриженой травой, немного жасмином и мятой, а с соседнего балкона ветерок доносил аромат свежесваренного кофе.
В последнее время от соседей часто пахло вкусным кофе. Таким, как варила она в то счастливое время, когда они были вместе.
Он бросил сигарету и до боли сжал руками железные перила балкона – перед глазами, как наяву, всплыла картинка: она варит кофе, стоя босиком у плиты в его футболке, которая доходила ей едва до середины бедра. Вот она споласкивает турку, насыпает туда кофе, сахар, наливает воду, долго ищет по кухне спички, которые всё время куда-то исчезали. (Она жила в старом доме, и плита тоже была старая, без всяких новомодных электроподжигов). Наконец, зажигает конфорку. Отвлёкшись, забывает потушить спичку, которая, конечно же, догорает до конца и обжигает ей пальцы. И он потом лечит эти ожоги, по одному целуя её тонкие пальчики, а она только смеётся, не пытаясь отдёрнуть руку, лишь просит не отвлекать, а то кофе убежит…
И кофе, естественно, убегает…
– Ай, кофе, спохватывается она, – выворачиваясь из его рук и пытаясь снять джезву с плиты и погасить горелку. Конечно, хватает железную ручку турки рукой, снова обжигает пальцы, а он опять лечит их поцелуями…
Резко развернувшись, он пошёл с балкона в комнату как раз в тот момент, когда на соседнем появилась женская фигурка с чашкой и сигаретой.
Невольно оглянувшись на запах кофе, он застыл в недоумении.
– Ты-ы-ы?
Она остановилась, взглянула, выронила чашку и зажжённую сигарету.
Коричневая жижа и белые осколки – на её платье, кресле, балконе.
Ладошки прижаты ко рту, сдерживая крик.
И огромные распахнутые удивлённые глаза.
Через минуту он оказался у соседской двери. Звонок звенит удивительно громко, разрывая ночную сонную тишину… Минуты ожидания кажутся вечностью, но вот уже где-то в коридоре шлёпают босые ноги, поворот ключа – и в проёме двери появляется её такая знакомая фигурка в футболке. Волосы забраны в смешной хвостик, из которого выбиваются прядки, мешая и щекоча лицо, поэтому она всё время пытается сдуть их вверх или в сторону. И вся она такая мягкая и тёплая, такая родная, что у него заходится сердце…
– Платье, кофе, я переоделась, – бессвязно говорит она, стараясь не смотреть на него.
– Откуда ты тут? Почему? Господи, как же я рад, – они так и стоят у двери. Она – не зная, пригласить или нет, он – не желая входить без приглашения.
– Я не ждала и… не хотела… Моя подруга… кот… Уходи, слышишь, я…ты… она… я уеду … утром, – она запинается и молчит, не зная, что ещё сказать, и понимая, что если сейчас он заговорит, обнимет, поцелует, она пропадёт снова, потому что не забыла… ничего…
– Не уйду и не отпущу, – отвечает он, входя и закрывая дверь, – потому что я, дурак, жить без тебя не могу, ты нужна мне, как воздух, понимаешь? Я виноват… столько лет… – он опускает голову, а потом поднимает снова, стараясь увидеть её глаза, чтобы прочесть свой приговор или помилование…
Она молчит, только смотрит, смотрит и он – глаза в глаза – голубые и кофейные – смотрят и не могут насмотреться…
– Простишь? – Прощаю…
– Простишь? – Уже простила…
– Моя! – Мой…
Она протягивает руку, не до конца осознав – ударить или прикоснуться, он делает шаг вперёд, подхватывая её на руки, она обнимает, прижимаясь крепко, жадный поцелуй, распахнутая дверь в комнату… кресло оказалось ближе…
– Почему ты так на меня действуешь? Чем привораживаешь? Горе моё и счастье, боль моя и радость – откуда ты такой взялся на мою голову? – теперь она произносит это вслух, а он поднимает её и кружит по комнате, не размыкая объятий:
– Это ты меня приворожила… давно и на всю жизнь. Сколько же времени мы потеряли… Придётся навёрстывать.
Осенний блюз
Давай попробуем себя отпустить,
Выйти из порочного круга,
Все былые обиды забыть
И попытаться понять друг друга.
Давай попробуем вернуть прежний драйв,
Когда молчание было говорящим,
А общение – помнишь, какой это кайф?
И наши чувства, удивительно настоящие.
Давай попробуем друг друга любить,
Сгорая от страсти в обоюдном желании.
Стоило расстаться, чтобы понять и простить —
Большое видится на расстоянии…
Она шла по улице, стараясь высоко держать голову и прямо – спину. Каблуки звонко стучали по мокрому асфальту. Она была благодарна осени за этот мелкий дождик, с которым смешивались слёзы, текущие по её лицу, становясь незаметными для окружающих.
Она уходила. От любимого человека. Гордо и молча, не оборачиваясь. И никто не должен был знать, что творится у неё внутри, как хочется закричать от боли, ударить кулаком по ближайшему дереву, прыгнуть в обжигающе-холодное море, чтобы выплеснуть всё и хоть немного прийти в себя.
Это необходимо, потому что дома ждут родители, которые ни о чём не должны догадаться…
И она гуляла – по мокрым осенним улицам, по усыпанным листвой дрожкам парка под озябшими голыми деревьями, по вымощенной булыжником набережной под пронизывающим холодным ветром, который, казалось, пробирал до костей, забираясь под расклешённое пальто и короткую юбочку. Она шла, не чувствуя ни холода, ни ветра, ни дождя, ничего не чувствуя…
Родители уже спали, поэтому даже не пришлось объясняться, а утром она убежала на работу, где её, по счастью, загрузили так, что не было времени не только думать о чём-то постороннем, но даже выпить чашку кофе.
Прошёл месяц. Она жила, словно на автомате – ходила на работу, в магазины, готовила еду, улыбалась маме, слушая рассказ про очередные сериальные страсти. И только ночью оживала, во снах рядом с любимым. Он ей просто снился, всегда. Радостный, улыбающийся, добрый и ласковый, и она просыпалась с улыбкой. Ей не хватало именно его улыбки, ласковых прикосновений, губ, рук. Она была очень тактильна, и прикосновения и объятия значили много.
По утрам она неважно себя чувствовала – от перенапряжения, нервов, хронического недосыпа. Часто кружилась голова, но у неё была дистония, да ещё и осень, к тому же это всё казалось такой ерундой…
В конце ноября совсем похолодало, и зарядили дожди. Утром на работу она вставала с трудом и только после обеда немного приходила в себя. Слабость и головокружение начинали раздражать, и едва не упав в обморок в Торговом центре, она всё-таки решила пойти к врачу.
Добрый пожилой доктор радостно посоветовал сходить в аптеку и купить тест на беременность. Его слова повергли её в лёгкий шок, ведь она же пила таблетки, поэтому такой исход событий совершенно в расчёт не принимала…
Доктор оказался прав, а гинеколог на осмотре огорошила и сроком – больше двенадцати недель. Правда, потом, посмотрев на её ошеломленное лицо, сказала, что в принципе, может написать поменьше и выдать направление.
– Направление? Куда? – всё ещё переваривая новость, она плохо соображала, что говорит врач.
– На аборт, конечно, милочка, – докторица смотрела на неё, как на сумасшедшую. – Вы молодая, не замужем, зачем оно вам?
– Не-е-ет, – она так яростно замотала головой, что чуть не потеряла сознание от головокружения, – спасибо, нет, не надо. – Подхватив вещи, вылетела из кабинета, словно боясь, что врач догонит и насильно отправит в больницу. Отдышалась только на улице. Села на лавочку и задумалась…
С одной стороны, она была рада, что любовь продолжится в маленьком создании, что уже жило внутри, в ребёнке, который – она в этом была уверена – будет похож на него… На него… В этом и была вся загвоздка… Он наверняка не ожидал, не планировал и, скорее всего, не хотел бы этого малыша. Получается, она его подставляет, пусть не нарочно, но факт остается фактом.
Сказать – он почувствует себя связанным, обманутым, обязанным заботиться о ней и малыше, а этого она не хотела. Это её ребёнок, и она сама о нём позаботится. Конечно, скрывать тоже было не здорово, и она понимала это, но позвонить и сообщить ему новость так и не смогла.
Пришло другое решение – уехать. Фирма, в которой она работала, как раз открывала филиал в другом городе, и там нужны были сотрудники. Условия предлагали очень хорошие, даже обеспечивали жильём.
Родители переезжать отказались, но брат неожиданно поддержал это решение, и она уехала.
Её сын появился на свет ранней весной, и в самом деле был очень похож на отца – тот же цвет глаз, римский нос, волевой подбородок, и такой же упрямый характер.
Он стоял под мелкоморосящим дождём и смотрел ей вслед. Она уходила с прямой спиной и гордо поднятой головой. От него. Совсем. Он сам так решил, потому считал, что на одном желании отношений не построишь, хотя он всё еще хотел её – до одури, до умопомрачения, до дрожи в пальцах, которые он сейчас сжимал в кулаки… Догнать, обнять, впиться губами в холодные губы, стереть с лица дождь и слезинки – он точно знал, что она плачет, – схватить на руки, донести до машины, обнимать, целовать, слушать, как она шепчет его имя… Нет, он этого не сделает. Он просто проводит её взглядом и уйдёт. Так будет лучше и правильнее. Он боялся её сломать, но ещё больше страшился сломаться сам…
Дождавшись, пока она скроется за поворотом аллеи, он повернулся и пошёл в другую сторону, купил в киоске пачку сигарет и зажигалку. Остановился, прикуривая… С наслаждением затянулся.
Как давно он бросил курить? Пять лет назад… и вот снова потянулся за сигаретой…
Работа, работа, работа… Последние пару месяцев он жил только работой, стараясь не думать о ней и не хотеть. И, в общем, оно получалось, почти…
В конце ноября зарядили дожди, сильно похолодало, и, однажды промокнув, он тяжело заболел. Пневмония. Двусторонняя, затяжная, с осложнениями.
Выписавшись из больницы, позвонил её брату – приближался Новый год, время отдать все долги, и ему нестерпимо захотелось узнать, что у неё всё в порядке. Для очистки совести.
– Она уехала, в другой город, там открыли филиал фирмы, – прозвучало в трубке холодно и отчуждённо.
В первый момент он даже обрадовался, что так случилось, потому что откровенно боялся встретить её в магазине, в кафе, в компании общих друзей. Встретить… и начать всё сначала или продолжить, неважно… А потом огорчился… Он всё-таки хотел её поздравить… Ну, значит, не судьба.
Праздники прошли в каком-то угаре – компании, девочки, тёплое море и солнце, много солнца. Оно было необходимо ему после болезни.
А потом его снова захватила работа, и жизнь вошла в привычную колею.
На Валентинов день он не отправил ни одного поздравления, хотя получил их более десятка… От неё валентинки не было, да он и не ждал, если честно, ну разве только где-то очень глубоко внутри, в том уголке его сердца, где она всё ещё жила…
Весна наступила неожиданно и как-то сразу. Зазеленели деревья, начали распускаться цветы, дурманя запахами, потеплело так резко, что он из зимних ботинок переобулся сразу в летние туфли, а тёплую куртку сменил на пиджак.
И вот такой тёплой душной весенней ночью он проснулся оттого, что она звала его по имени. Голос звучал так явно, словно она в самом деле была рядом… Он сел на постели – никого, только тело ноет от неудовлетворенного острого желания.
Холодный душ не спас, ему нужна была женщина. Не просто женщина, зачем обманывать себя – он хотел определённую женщину, одну-единственную, её. Давно надо было позвонить, узнать, приехать, но гордость не давала ему этого сделать… Глупая гордость…
Утром он позвонил её брату, выслушал всё, что тот о нём думает, и узнал её адрес. И телефон, который оказался прежним…
Звонить не стал, сразу поехал – что такое двести километров – ерунда.
Улица, дом, подъезд. Домофон. Звонить и объясняться тут не хотелось, поэтому он терпеливо дождался, пока из подъезда кто-то вышел, и придержал дверь. Несложный подсчёт, и он знает этаж…
Звонок прозвенел неожиданно громко, и словно в ответ на этот резкий звук за дверью заплакал ребёнок.
Он сначала опешил и едва не ушёл, но неожиданно пазл в голове сложился в чёткую картинку, и стал понятен её отъезд, и ругань её брата… Ребёнок, его сын или дочь…
– И как долго ты собиралась скрывать его от меня? – почти прокричал он в открытую дверь.
– Пока ты сам не захотел бы нас увидеть, – ответила она, посмотрев на него. Глаза сверкают, голова высоко поднята, нервы выдают только руки, теребящие ворот рубашки…
Рисунок Ули Мурашкиной