7. Наследие
– Вы что себе позволяете, Эккехард?! – пытался кричать Карл, но из воспаленного горла вырывался хриплый, какой-то совершенно чужой тихий голос. – Я и так вам слишком много позволял. Но тут вы перешли все границы!
– Вы шутите, господин оберштурмбаннфюрер? Я положил конец вашему недостойному поведению.
– Ваши офицеры окунули меня в бочку! – прорычал, как раненый медведь, подполковник, все больше свирепея. – Надо мной теперь весь штурмбанн смеется! Знаете, что я с вами сделаю?!
– Вы хотели и дальше пить? – отстраненно поинтересовался Эккехард. – Дайте-ка свою руку, господин Карл. Может быть, вам суждено было умереть от пьянства, а не от рака легких?
– Что?!
Но барон уже взял его за запястье, перевернул ладонью вверх. Карл всегда побаивался заместителя, но сейчас, в мгновение сметя остатки ярости, этот страх перерос в леденящий ужас.
– Вот это линия жизни, Карл, – продолжил штурм-баннфюрер. – Она у вас довольно длинная. Если верить ей, вы каким-то чудом переживете эту войну и даже не умрете от рака легких… А теперь смотрите.
Большой палец Эккехарда медленно двинулся от запястья к бугорку указательного пальца, называемого хиромантами холмом Юпитера, стирая линию жизни, застыл, когда от нее осталось чуть меньше половины.
– Дальше не могу по понятной причине. Остановился как раз на вашем сегодняшнем возрасте – сорока двух лет, трех месяцев, пяти дней от вашего рождения. Тише, Карл. Не стоит этого делать – умрете на месте.
Эккехард вцепился в руку оберштурмбаннфюрера, когда тот из последних сил попытался вырваться.
– Если не будете задавать лишних вопросов, совать нос в мои дела и тем более угрожать мне, доживете до девяноста лет, – продолжил барон. – Так что же вы выбираете, Карл?
– Кто вы такой, Эккехард? – прошептал подполковник.
– Я – ваша гарантия выжить. Большего вам знать не надо. Но чтобы вы не подумали, что это какой-то фокус, я вам еще кое-что покажу. Роттер, Шварцер!
– Мы съедим ваше сердце, господин Карл, и другие органы. Не злите нашего хозяина…
У оберштурмбаннфюррера подогнулись ноги, и он безвольно сел, почти упал, в кресло. Нижняя губа его затряслась, а следом зубы начали выбивать звонкую дробь. Слегка опомнившись, он поднес ладонь к лицу. Но линия жизни снова обрела свою прежнюю длину. Карл перевел взгляд на чертей. Те, хищно оскалив зубы, махнули ему когтистыми лапками и исчезли.
– Вам все ясно, Карл?
– Да, господин штурмбаннфюрер, – едва слышно произнес он.
– Вот и отлично.
Карл помолчал, потом протянул Эккехарду лист радиограммы.
– Пока вас не было, пришло это. Приказывают взорвать все мосты. Вы займетесь?
– Да, – барон нахмурился. – Я все сделаю. Вы пока готовьтесь к отступлению.
– Почему вы решили, что…
Карл замолчал под взглядом штурмбаннфюрера.
– Вы все еще испытываете иллюзии, что ваш возлюбленный фюрер выиграет эту войну?
Карл сглотнул, поник и больше уже ничего не сказал.
Экке задумчиво смотрел в окно. Увидел Ульриха. Утром тот ушел куда-то в сторону развалин. Эккехард решил, что несчастный искусствовед все еще пытается найти свою польку. Теперь унтер-фельдфебель возвращался, на губах его блуждала улыбка, которая исчезла за серьезностью, едва он вступил во двор дома, где находился штаб. Фон Книгге, не попрощавшись с Карлом, быстро вышел вон, сбежал по лестнице и будто случайно столкнулся с Ульрихом в дверях.
– Добрый день, господин унтер-фельдфебель, – Эккехард окинул искусствоведа внимательным цепким взглядом. – Черт побери, где вы так хорошо выстирываете свои рубашки? Мои совсем уже посерели от этой ужасной речной воды…
Ульрих напрягся, но Экке дружелюбно улыбался ему.
– Вам это только кажется, – ответил Ульрих и с изумлением почувствовал, как его рот растягивается в ответной улыбке. – Ваши «верные, храбрые, послушные» уже не справляются? Надо было оставить при батальоне несколько женщин-полек.
– Как-то я не подумал об этом, – заметил Эккехард в досаде.
Ульриху очень не понравился его изменившийся взгляд, и он обругал себя за вырвавшиеся против воли слова. Но барон больше ничего не сказал, снова улыбнулся и вышел из здания. Унтер-фельдфебель в тревоге направился в свою комнату. Сегодня, утром назначенного полькой дня, он пришел в свою прежнюю квартиру. Мартуша встретила его приветливо и даже радостно. Внутри все потеплело от ее взгляда. Они немного поговорили: рассказывал в основном Ульрих. Попили кофе с печеньем и шоколадом, которые он принес. Затем Мартуша сказала, что для выполнения поручения он должен прийти еще раз позже, к девяти часам вечера. Тогда она благодарно поцеловала его в щеку, и он едва не потерял голову от счастья. Мартуша тем временем протягивала ему чистую, недавно выстиранную и выглаженную рубашку, найденную в его шкафу. Ульрих с наслаждением надел пахнущее свежестью белье.
– Это лишь немногое, чем я могу отблагодарить вас, – сказала она.
Ульриху показалось, что она пообещала ему нечто, от чего сладко заныло сердце. Воодушевленный, он ушел, с нетерпением ожидая скорой встречи.
Эккехард стоял во дворе штаба, созерцая руины.
– Мне кажется, я что-то упустил… – произнес он вслух. – А если цыганка не врала?
– Насчет чего, хозяин? – откликнулся Шварцер.
– Что, если панна Марта – еще одна хранительница?
– Брось! – фыркнул Роттер. – Твоя Каролина хоть и была труслива, но даже ей бы не пришло в голову подставлять свою подругу. Да и два ключа в одном городе – слишком большое для тебя везение, хозяин.
– Однако, это не невозможно.
– Что ты чувствуешь, хозяин? – обеспокоился Шварцер.
– Ничего. Слишком много вокруг смерти и разрушения.
– Это плохо. Тебя может убить даже шальная пуля.
Эккехард нахмурился.
– След Ульриха возьмете?
– Конечно. Свежевыстиранное белье, ммм… Завидуй, хозяин, его точно стирали нежные женские ручки.
Черти черными комками поскакали по руинам. Где-то в центре разрушенного Старого города след оборвался. Черти покружили на месте и прыгнули обратно на плечо Эккехарда.
– Что-нибудь видишь, хозяин?
– Нет.
– Слишком смахивает на магический круг. Если она умеет это делать – твое дело плохо!
Эккехард задумчиво оглядел все вокруг, развернулся и пошел обратно.
– Найдите Ульриха и глаз с него не спускайте!
В штабе царил переполох. У дверей Бастиан показал барону очередные срочные приказы, шепнул что-то на ухо. Через минуту штурмбаннфюрер стоял в кабинете Карла. Подполковник все так же сидел в кресле. У его ног валялся пистолет. Стена позади кресла была забрызгана мозгами.
– Да чтоб тебя, – выругался сквозь зубы Эккехард.
Он взял подполковника за запястье.
– Он мертв, господин штурмбаннфюрер, – глухо произнес доктор Мюллер, решив, что тот хочет пощупать пульс. – Как ни прискорбно, но это несомненно результат употребления большого количества алкоголя.
– Да-да, конечно, – гнусаво откликнулся Роттер на плече Экке. – Заметно! По этим прекрасным снимкам! Ну ведь точно, это не мы с братом виноваты, хозяин! И даже не ты. Только твое утверждение, что ОН проиграет войну!
Черт кивнул на стол Карла, где были разложены фотографии Гитлера. Раньше они висели по стенам кабинета. Штурмбаннфюрера и многих других немного удивляла любовь Карла к этим снимкам. На них фюрер позировал в баварском костюме с частично обнаженными ногами, принимая мужественные и активные позы. Фотосессия эта делалась Хофманном, личным фотографом фюрера, с одной лишь целью – увеличения популярности германского вождя среди женского населения. Шварцер захрюкал на плече Эккехарда, давясь смехом.
Экке закрыл рот рукой, на глаза ему навернулись слезы. Окружение с удивлением покосилось на него, когда у штурмбаннфюрера вырвался звук, похожий на всхлипывание. В следующий миг, не сдержавшись, он уже хохотал. Следом за ним, нервно взвизгнув, залился Бастиан, и вскоре все офицеры в комнате смеялись до слез. Один доктор Мюллер стоял, смотря на них с обидой за погибшего.
– Приношу извинения от нас всех, Карл, – произнес Эккехард, когда смех стих и нервное напряжение наконец оставило офицеров, и закрыл мертвому глаза. – У нас сегодня будет чертовски сложный день!
Взрывать мосты. Собирать батальон. Отступать. Взрывать последние здания, которые использовались под штаб. Найти время и клочок земли, не засыпанный обломками, чтобы похоронить проклятого самоубийцу.
Почти стемнело, когда батальон медленно двинулся на запад. Оставалась небольшая группа саперов, готовая подрывать последние здания. Эккехард очнулся от задумчивости, когда его за мизинец принялся требовательно дергать черт.
– Хозяин! Ульрих снова направился в развалины. Ускользнул незаметно от своих товарищей.
Фон Книгге нахмурился.
– Бастиан! – позвал он.
Офицер пошел. Эккехард протянул ему толстый конверт.
– Что это, господин штурмбаннфюрер?
– Мне нужно срочно отлучиться, – произнес барон, а Бастиан побледнел. – Здесь указания на случай, если я задержусь. Не беспокойтесь, вы сможете вывести людей.
– Я постараюсь, господин штурмбаннфюрер…
– Идите. Саперы справятся без вас.
Бастиан поспешил догнать уходящий батальон. Экке в последний раз окинул взглядом здания, оставшихся людей и ускользнул в сумерки. К нему на плечо запрыгнул убежавший вперед и вернувшийся Роттер.
– Он идет туда же, хозяин!
Вскоре они стояли у того места, где ощущался магический круг. Это место и сейчас у них вызывало подозрение. Черти обнюхали все вокруг.
– Ушел к реке! – воскликнул Шварцер.
– Один?
– Один.
– Останьтесь оба здесь и караульте. Если кто-то появится, Шварцер, сообщишь мне. Роттер, продолжишь охранять!
– Да, хозяин! – хором откликнулись они.
Эккехард неслышно спустился к воде по крутому берегу, обозначившись еще более темным пятном во мраке, в форме эсэсовца, такой же непроглядно-черной, как закопченные от пожарищ стены домов Варшавы. Остановился в трех шагах от Ульриха.