Чары помолчал, подумал немного, глядя на вьющуюся возле фонаря мошкару, и продолжал:
— А есть пословицы такие, что и по сей день справедливы. Вот, говорят, — не посеяв тени, в прохладе не поспишь. Правильно! Это значит — работать надо, на судьбу надеяться нельзя. Правда, спать-то особенно, пожалуй, и не приходится. Не до сна. Вон за теми горами, — указал он на юг, — по ту сторону Копетдага американцы тоже поля выравнивают, только не под посевы, а под аэродромы; англичане тоже строят — только не новые дома, а военные базы. Но потому-то нам и надо работать лучше. Мы сейчас и тень сеем и воду проводим.
Доблестным трудом отстаиваем мир. Чем больше мы дадим хлопка, зерна, шерсти, овощей, тем вернее мы участвуем в борьбе за сохранение мира. И это мы тоже должны принять в расчет, когда обсуждаем свое будущее.
Чары Байрамов опять немного помолчал и глянул на обозначившиеся в небе звезды, словно прислушиваясь к царящей в природе тишине.
— Да, — задумчиво продолжал он. — Дело, которое мы сегодня собрались решить, многих еще смущает. Новое это дело, раньше так не работали. Отсюда и твои опасения, Непес-ага, и твои, Ата Питик. А только, если рассудить, жизнь перед нами каждый день новые задачи ставит. И ничего — решаем их, не останавливаемся и с пути не сворачиваем. А там, глядишь, привыкаем, и новое постепенно старым становится. И опять вперед смотреть надо. Верблюд и тот — сам на барханах, а глаза — на солонцах. А уж мы и подавно. Такая уж у нашей жизни особенность — новое о себе каждый день заявляет, и никуда ты от этого не денешься, — лучше подружись с ним, — солнце все равно подолом не закроешь.
Чары неожиданно повернулся и, взглянув на хмурого Пок-гена, сидевшего с плотно сжатыми губами, снова обратился к собранию:
— Конечно, новое всегда связано с хлопотами, с заботами, с беспокойством. Если мы с вами только и будем твердить с утра до вечера "механизация" да "агротехника", а делать ничего не сделаем для их внедрения, то у нас и урожай не увеличится и доход не повысится. Как говорится, от слова "мед" во рту слаще не станет. А ведь есть у нас такие люди. Не то, чтобы они только на словах дела делали. Нет, и работать умеют, и дело знают, а рисковать не хотят, новых хлопот избегают. Когда-то говорили — сегодняшние потроха лучше завтрашнего курдюка. Может, оно иной раз и верно бывает, а только с таким правилом в большом хозяйстве долго не продержишься. Каждое предложение нужно к нашей главной задаче примеривать. Приближает оно нас к будущему — хорошо! Назад тянет — долой его! Я вот думаю, что предложение Хошгельды Пальванова как раз вперед-то нас и торопит, к цели быстрее и ведет. А цель нам ясна — это коммунизм, и стремиться к нему надо смело, решительно, неуклонно, каждый день.
Чары Байрамов снова обернулся, взял со стола книгу, раскрыл ее на заложенной странице и раздельно прочел:
— "Только ясность цели, настойчивость в деле достижения цели и твердость характера, ломающая все и всякие препятствия, — могли обеспечить такую славную победу.
Партия коммунистов может поздравить себя, так как эти качества культивирует она среди трудящихся всех национальностей нашей необъятной родины".
Он отложил книгу, выпрямился и закончил:
— Такими словами товарищ Сталин когда-то приветствовал наших земляков, туркменских всадников. Нам ли этого не помнить?!
Если Хошгельды наградили дружными аплодисментами, то Байрамову устроили настоящую овацию. Неизвестно, сколько бы она продолжалась, не поднимись со своего места Акмамед Дурдыев. Он помахал в воздухе листком бумаги, и, когда Курбанли сумел сквозь стихающий шум объяснить, что хочет предложить собранию резолюцию, Акмамед прочел ее.
В резолюции говорилось, что партийная организация колхоза "Новая жизнь" рекомендует правлению и общему собранию колхозников выделить два больших опытных участка на хлопковой плантации и бахчевых посадках для неотложного осуществления новой системы орошения, предложенной агрономом Хошгельды Пальвановым. Кроме того, партийная организация рекомендовала с осени начать работы по упорядочению колхозных садов и виноградников с целью всемерной механизации работ на этом участке. Особый пункт гласил: "Рекомендовать правлению и общему собранию заключить договор с архитектурно-строительными организациями на составление проекта нового поселка".
— Кто за эту резолюцию?.. — провозгласил Курбанли Атаев и высоко поднял фонарь, чтобы сосчитать поданные голоса. — Но, увидав лес поднятых рук, он с огорчением добавил. — Напоминаю, что голосуют только члены и кандидаты партии.
Резолюцию приняли единогласно.
Молодежь расходилась с собрания с песнями. Среди народа постарше тоже образовались группы. На улицах сразу стало шумно. Между попутчиками то там, то здесь вспыхивали споры. Однако, по мере удаления людей от конторы, они постепенно угасали, и вскоре все вокруг погрузилось в тишину.
— Какие бригады думаешь назначить на опытные участки? — спросил секретарь райкома, разговаривая напоследок с Покгеном.
— Погоди, еще общее собрание не решило, — улыбнулся тот. — Хорошо бы Курбанли Атаева — на бахчевых, и Чары Байрамова — на хлопчатнике… — добавил он уже серьезно.
— Ну, ну, решайте, да не затягивайте. — И, обратившись к Чары, Сахатов заметил: — А ты, старина, умеешь с народом говорить. Честно скажу, позавидовал я тебе.
На площадке возле конторы стало, пусто. Сворачивали ковры, уносили столы, собирали пиалы и чайники. Фонари погасли. На мгновение стало совсем темно, но тут же ночной мрак прорезали яркие фары райкомовской "Победы".
— Спасибо тебе, агроном, — крепко пожав руку Хошгельды, по-дружески сказал Сахатов. — Если понадобится моя помощь, звони мне в любое время дня и ночи. А я на днях опять к тебе загляну, еще разок вместе все примерим.
Он сел рядом с водителем. Прозвучала сирена, свет фар выхватил из темноты строения и деревья по ту сторону площади, и машина скрылась за поворотом.
ЕЛЛИ ОБЕСПОКОЕН
Секретарь райкома сдержал свое обещание. Вскоре он опять посетил колхоз "Новая жизнь". На этот раз Сахатов вел машину сам и приехал не один. Вместе с ним из машины вышла молодая женщина — только что назначенный в селение врач-Надежда Сергеевна Громова и заведующий районным отделом сельского хозяйства — Байбеков. Они появились в правлении совершенно неожиданно, и Покген, который сидел у себя в кабинете, обсуждая с Хошгельды планы озимых посевов, не успел встретить гостей.
Башлык растерялся, а тут еще выяснилось, что для. приехавшего доктора не подготовили жилья. Медпункт оборудовали, а о квартире для врача не позаботились. Столько разный дел — немудрено позабыть в такой суете.
Сахатов нахмурился, но ничего не сказал председателю и обратился к Хошгельды:
— Послушай, агроном, приюти пока доктора где-нибудь, а то, я вижу, башлык у вас не очень-то гостеприимен.
Молодая женщина была смущена происшедшим, а Покгеи еще больше. Его опущенные вниз усы выражали крайнее уныние.
— Товарищ Громова может пожить у нас, — поспешно сказал Хошгельды, стараясь рассеять создавшуюся неловкость. — В доме моего отца есть свободная маленькая комната.
— Вот и отлично, — подхватил секретарь райкома. — Тогда вы тут займитесь с башлыком, — обратился он к Байбекову, — а мы доставим, доктора на место, да заодно и на поля съездим.
Когда райкомовская машина остановилась около дома Орсгельды Пальванова и из нее вышла незнакомая светловолосая женщина в сопровождении Хошгельды, несущего чемодан, обитатели соседних домов крайне заинтересовались этим событием.
Хошгельды проводил гостью в свою комнату. Родители были на работе, а в маленькой комнате требовалось произвести уборку.
— Располагайтесь пока здесь, и считайте, что вы у себя Дома, — сказал он все еще робевшей молодой докторше. — Вам у нас будет хорошо, никто вас не обидит — отец и мать у меня люди славные.
Он вернулся в машину, где его ждал Ягмыр, и они поехали в сторону нового люцерника.
А по селению, словно им вдогонку, поползла весть о женитьбе младшего сына Орсгельды-ага.
По пути Ягмыр расспрашивал агронома о колхозных делах.
— Ну, как ваш Покген, перестроился? — спросил он в заключение.
— Хоть и медленно, но как будто перестраивается, — кивнул Хошгельды. — Вот уже новую землю осваиваем, согласился пустить ее в севооборот. — И он показал на тянувшийся вдоль дороги пустырь. — Это тот самый участок, о котором Покген говорил, что здесь ничего не вырастет. А мы сперва люцерну посеем, а потом — хлопчатник.
Ягмыр съехал на обочину, остановил машину, и они вышли. Перед ними расстилалось неровное бугристое поле. Кое-где белели солончаковые пятна, поросшие верблюжьей колючкой. Все говорило о том, что эта земля давно заброшена.
В дальнем конце поля виднелись остатки каких-то строений, развалившиеся дувалы — когда-то, в незапамятные времена, на этом месте стояла крепость. Сейчас там возился бульдозер. Он надвигался своей мощной грудью на каменные руины, сдвигал их с места и равнодушно толкал впереди себя обломки. Потом возвращался и с непреклонным упорством проделывал то же самое рядом. Возле машины орудовали лопатами люди. Они срезали бугорки, заравнивали рытвины.
Ягмыр и Хошгельды неторопливо направились в ту сторону.
— Пока это поле не произведет на тебя впечатления, — говорил Хошгельды. — Если приедешь недели через две, оно уж обнадежит. Пройдутся по нему бульдозер и трактор и приведут его в порядок. А в будущем году ты его и вовсе не узнаешь, — с торжеством в голосе закончил он.
Когда они приблизились к месту работы, от группы людей с лопатами отделился Джоммы и пошел к ним навстречу. Он был весь, до самых ресниц покрыт пылью.
— Салям, Хошгельды, здравствуйте, товарищ, — приветствовал он их Обоих, не узнав Ягмыра, который, вопреки обыкновению, был сегодня не в военном кителе, а в обычном пиджаке и надвинутой низко на глаза кепке.
— Да будет у вас больше сил! Как работается? — спросил Сахатов.