Хошгельды мигом прицелился и выстрелил. Зверь подпрыгнул, мелькнул в воздухе и шлепнулся на землю. Он бился, силясь подняться, но песенка его была спета.
И сразу кругом все ожило. Захлопали выстрелы, раздались крики, собаки устремились вперед, и снова завязалась схватка, снова преследование хищников заслонило от молодых охотников все на свете.
Между тем приближалось утро. Небо на востоке заалело, меркли последние звезды, становилось все светлее и светлее, и наконец золотые лучи сверкнули из-за горизонта, возвещая о скором появлении солнца. Стадо, которое обычно выгоняли на пастбище еще затемно, проявляло нетерпение и беспокойство. Весь ятак волновался. Пастухи всячески старались успокоить озадаченных опозданием баранов и едва сдерживали их попытки вырваться на простор.
Но вот показалось солнце и залило светом бескрайную снежную равнину, застывшую огромными белыми волнами. Это было холодное зимнее солнце, и казалось, что не оно пылало обжигающим зноем в летние месяцы, не оно когда-то испускало жар, от которого тщетно искали спасения и человек, и зверь.
Дурды-чабан отобрал несколько охотников и присоединил их к своему помощнику и подпаску.
— Ведите стадо на ближнее пастбище, — приказал он, — да глядите в оба!
Он отдал им всех собак, оставив при себе только одну овчарку. Вместе с Хошгельды, Овезом и еще двумя охотниками старик отправился выяснять результаты ночных схваток. Вскоре их догнала полуторка. В кабине, кроме шофера, сидел Вюши. Им обоим не терпелось посмотреть на дела своих рук и доказать товарищам, что они ничего не выдумали.
Овчарка шла впереди, то и дело обнюхивая снег. Вот она остановилась и выжидающе глянула на отставших людей. Все ускорили шаг и, подойдя, обнаружили запорошенного снегом сдохшего волка.
Это был зверь, которого ночью ранил ударом своего ножа старый чабан. Судя по следам вокруг, хищника прикончили собаки.
Вюши забросил волка в кузов, и вся процессия двинулась дальше. Следующий мертвый зверь, обнаруженный овчаркой, вызвал ликование Вюши.
— Это мой! — кричал он. — Мой!
И в самом деле, в этом месте никто другой действовать не мог. Волк был подстрелен, и к нему вели ярко выделявшиеся на снегу красные пятна. Вокруг все тоже было вытоптано собаками.
Машина постепенно наполнялась трофеями. Последнего убитого зверя нашли далеко от стада. К нему вели следы автомобильных шин, и вся картина подтверждала достоверность рассказа шофера. А он, чувствуя себя на высоте положения, ничего не сказал и лишь отстранил других, чтобы самому положить свою добычу в кузов, где уже валялось семь убитых волков.
Теперь пошли проверять расставленные с вечера капканы. Первого же капкана на месте не оказалось, очевидно в спешке он был недостаточно прочно укреплен и зверь уволок его за собой, процарапав в снегу длинную борозду, Но крючок капкана в конце концов зацепился за куст. Как только туда подошли люди, обессиленный волк, с зажатой капканом ногой, стал бросаться и скалить зубы. Через несколько секунд он разделил судьбу своих собратьев и распластался в кузове машины.
Во втором капкане зверь был особенно злой: он встретил их свирепым рычанием. Третий капкан, как был зарыт под снегом, так и пребывал на своем месте в прежнем состоянии. Зато четвертый всех удивил — волк оставил в нем свою лапу с острыми когтями, а сам ушел на трех ногах. Следы его могли озадачить самого опытного охотника.
Результаты были неплохими, но по дороге к шатру Хошгельды все-таки выразил недовольство:
— Столько людей всю ночь охотились!..
— А ты считаешь, что этого мало? — указал Дурды-чабан на полуторку.
— Конечно, раз мы не сумели со всеми разделаться! Когда в капусте черви заводятся, их и то всех уничтожают.
— Но, сын мой, — засмеялся старик, — ведь волк — это не червяк, а мы ни одного, из них к ятаку не подпустили. Такой работой можно перед всеми чабанами гордиться. Мы, сын мой, большое дело сделали.
Они вернулись в шатер и сели отдыхать. Только старик не садился.
— Вы, ребята, вскипятите себе чая, чурек ешьте, а я пойду к стаду, зарежу барана да собак курдюком угощу. Такой уж у нас, чабанов, обычай — собак обязательно надо отблагодарить. А наши псы ночью славно дрались.
По правде сказать, старик верил утверждению отцов и дедов, что если собаке, после схватки с волком, не дать сала, то у нее скоро выпадут зубы. Однако признаться в этом он сейчас постеснялся.
Чтобы не уменьшать запаса воды в стане, набрали на склонах холмов нетронутого снега и поставили его кипятить.
Вскоре старик вернулся и принес на всех мяса. Вслед за ним приехал Чары и Непес-ага со своим отрядом. Оказывается, они не зря подавали тревожные сигналы — на их стало тоже напали волки, и старый Непес вначале даже рассердился на Хошгельды за то, что тот не прислал помощь.
— Выходит, нельзя молодым верить, — говорил он Чары, когда увидал ответный костер Овеза.
А теперь, заметив возле шатра волчьи шкуры, старый Непес был немало смущен.
Из разговора выяснилось, что волки поступили хитрее, даже чем предполагал старый чабан, — они тоже разделились на две группы. У Чары и Непеса-ага трофеи были скромнее, но все же пять убитых волков — не так мало.
Узнав об этом, Дурды-чабан повеселел и принялся готовить обед. Очевидно, почти вся стая была уничтожена, и старику хотелось угостить своих избавителей наславу.
Однако Чары торопил с отъездом. Он посоветовался с Непесом, и было решено трех человек оставить в помощь чабанам, а всем остальным возвращаться. Тут и третья машина подоспела. Все наскоро закусили и стали рассаживаться по машинам.
Старый чабан горячо поблагодарил своих молодых помощников, а с Хошгельды простился, как с лучшим другом.
По дороге завернули к стаду, забрали собак и двинулись в обратный путь.
ЧЕРНЫЙ ВОЙЛОК БЕЛЫМ НЕ СТАНЕТ
Елли открыл глаза и ничего не увидел. Его окружала плотная, непроницаемая тьма. В первый момент ему показалось, что все происходит еще во сне. Но тут Елли пошевелился и сразу ощутил такую тяжесть в затылке, будто голова была набита песком, как у чучела. Нет, он явно не спал, он проснулся от холода. Запах морозной сырости и прокисшего винограда удивил его.
"Где же это я лежу? — долго размышлял он, не двигаясь с места. — Что со мной?..".
Елли пошевелил ногами и почувствовал, что на нем сапоги. Тогда он провел рукой по телу и убедился, что даже Не снял с себя мокрой шинели.
"Куда же меня занесло? — думал Елли, с трудом припоминая вчерашнее. — Чей это дом, чтоб ему провалиться?!."
Он нашарил возле себя полевую сумку, которая почему-то была расстегнута, с трудом поднялся на ноги и, вытянув вперед руки, стал осторожно передвигаться во тьме, надеясь нащупать стену, а там и дверь.
Неожиданно он ударился лбом обо что-то твердое и холодное. Елли в испуге шарахнулся в сторону и наткнулся на чугунную печку, которую едва не своротил. Раздался грохот падающих труб.
Он замер на месте, с ужасом думая о том, что разбудил хозяев и наделал такой переполох в чужом доме. Но вокруг никого не оказалось. Ни одного живого существа. Голова кружилась, и на душе было гадко, — главное, он не помнил, что произошло вчера. А произошло что-то нехорошее, нечто такое, что ему может повредить…
Холод пробирал до костей. Елли дрожал, как гончая, если она на сильном морозе угодит в воду. Холод не давал сосредоточиться, мешал собраться с мыслями. В конце концов ему все-таки удалось нащупать дверь и выбраться наружу.
В ясном небе сверкали звезды, кое-где виднелись маленькие облачка. Дул теплый ветер, и начало таять, с крыш часточасто капала вода. Но на улице он почувствовал себя еще хуже, в глазах все поплыло, дрожь усилилась. С удивлением оглядывался Елли, стараясь выяснить, куда его занесло. Неужели он забрел к Аллалы Пару? Да, похоже, что это его старая кибитка. У кого еще может быть такое логово! А где же сам Аллалы?
Тут он вспомнил о расстегнутой сумке и лихорадочно схватился за нее обеими руками. Деньги!.. Так и есть — деньги исчезли. Аллалы давно требовал причитающуюся ему долю за продажу тех баранов. Елли все отделывался обещаниями, а теперь видно, поплатился за это. Ну, ничего, они свои люди — сочтутся как-нибудь…
Елли мрачно побрел по направлению к дому. Не доходя до своего двора, он встретил соседа — тракториста Мамеда Кулиева, который встал затемно, чтобы к рассвету быть на полевом стане.
— Уже на работу? — как можно более приветливо осведомился Елли. — Вот и я тоже… Все дела…
— Ах, это ты, Елли, — усмехнулся Мамед. — У тебя дел много, каждый знает. Вчера, говорят, волки на наши стада напали, а ты так заработался, что и не заметил.
— Напали?!. — не то испугался, не то обрадовался Елли. — А меня, брат, спешно в район вызвали…
— И спешно пьяным напоили, — засмеялся Мамед.
— Это кто же такие сплетни распускает? — хотел было рассердиться Елли.
— Никто сплетни не распускает, и без того все видели.
Мамед жил рядом с Елли и относился к заведующему животноводческой фермой насмешливо. Разве это человек? Проходя мимо, обязательно к твоему очагу подойдет, под крышку заглянет, может вкусное что-нибудь, есть, не коурму ли жарят. Да еще напомнит, что послать соседу миску — святое правило. А сам барана зарежет и никогда ни кусочка не пришлет отведать.
Мамед и не нуждается в этом, не завидует — у самого жена вкусно готовит, но обычай соседской чаши все соблюдают. Не враги ведь! Только один Елли перестал угощать соседей; Зато уж, став заведующим фермой, все норовит от людей за три дома получить. Мамед даже сказал как-то жене:
— Нам вон та туча на небе и то ближе, чем Елли Заманов. Ты ему теперь ничего не посылай… Очень уж важничает.
Мамед пошел дальше, а Елли свернул к себе. Разговор его и огорчил, и обнадежил. Значит, он вчера не удержался и его видели пьяным. Но зато волки, кажется, поживились.
Елли вошел в дом, разбудил мать и приказал ей развести огонь в печке. Он никак не мог унять дрожь. Потом потребовал водки — опохмелиться. Но водки не оказалось. Тогда Елли осмотрел все обнаруженные в доме старые бутылки и нацедил из них с полпиалы.