Вюши не на шутку рассердился.
— Я знаю, кто тебе об этом рассказал. Это разговорчики твоей жены, — горячился он. — А что тут смешного, если человек помогает тюки перетаскивать?
— Да, это, пожалуй, скорее печально, когда молодой человек не знает, чем ему заняться, принимает на себя чужие обязанности, а на работу опаздывает, — не скрывая презрения, сказал Овез.
— Ты прав, Овез, только не надо так кричать на моего гостя, — вмешался Хошгельды. — Я вижу, у тебя какое-то другое дело есть.
— Я пришел к тебе с просьбой, Хошгельды. Нельзя ли немного пересмотреть план сева. На моем-то участке земля куда быстрее подходит, чем у Бергенова. По-моему, еще денек — и можно начинать. Ты бы подъехал ко мне завтра, посмотрел бы на месте…
— А ты когда у себя в бригаде будешь?
— Да я теперь и ночую там, по-фронтовому.
— Обязательно с утра приеду, а сейчас садись, чайку попьем.
— Спасибо, некогда, я ведь не в гости пришел, как некоторые, просто забежал на минутку. Дел у меня теперь — по горло, — помотал он головой и, быстро попрощавшись, выбежал на улицу.
— Ну что этот Овез вечно ко мне цепляется, будто я ему поперек дороги стою, — обиженно проговорил Вюши.
— Овез утомился и волнуется очень за свою бригаду, — вот и кричит. А по существу, Вюши, он прав. Пора, мой милый, над своим будущим задуматься, пора чему-нибудь научиться. — Хошгельды снова взялся за газету, делая вид, что читает. Но ему хотелось знать, как отнесется к его словам Вюши, и он искоса поглядывал на него.
— Если все будут ко мне так относиться, — начал тот после долгого молчания, — мне ничего не останется, как уйти из нашего колхоза. Недаром туркмены говорят: "В своем ауле парню грош, в чужом он всем хорош".
— Устарела, Вюши, эта пословица. Пора ее переделать. "Если в своем колхозе парню грош, то и в чужом он будет негож". Так, пожалуй, правильнее звучит, а Вюши? Ты чего загрустил? Давай поговорим серьезно, по-дружески, только смотри, не обижайся.
Вюши молчал, громко сопел и часто, часто моргал глазами.
— Ну, ладно, Хошгельды, — наконец заговорил он, — ты вот умный и дельный парень, дай мне совет. Скажи, что мне делать? Может, учиться на шофера?
— Ведь это ты несерьезно говоришь. Ты же бросишь это, как уже многое бросал. Ты и почтальоном был, и помощником счетовода…
— И помощником агронома по борьбе с вредителями во время войны был, — добавил сам Вюши, — и помощником мираба…
— И все бросил?
— И все бросал! — охотно подтвердил Вюши.
— А почему ты кидался от одной работы к другой, почему менял профессии, как кокетливые девушки наряды? Потому что нет у тебя определенной цели в жизни. К чему ты стремишься, чего добиваешься? Мне кажется, что и желаний-то у тебя никаких нет!
— Почему нет? Есть!
— Ну тогда скажи мне, какое ремесло тебе по душе.
— Отец мой всю жизнь был чабаном… И вот иногда сердце подсказывает мне: "Будь и ты, Вюши, чабаном". А разум другое говорит: "Займись, Вюши, опять своим первым ремеслом, уничтожай вредителей полей". Пожалуй, я склонюсь ко второму…
Отбросив волосы со лба, Хошгельды сказал:
— Подумай хорошенько до завтрашнего дня, а завтра придешь ко мне, скажешь о своем решении. Поверь мне, Вюши, когда люди увидят, что ты трудишься, что ты настойчиво добиваешься своей цели, никто не посмеет называть тебя Непутевым, отскочит от тебя твоя эта кличка.
— Спасибо, друг, — проговорил взволнованный Вюши. — Я все понял. Я добьюсь того, что меня перестанут называть Непутевым!
ГОЛОС КОЛХОЗА
Рабочий день кончился, и Покген, заложив руки за спину, прогуливался по двору. Дурсун-эдже хлопотала возле очага перед верандой. Настроение у председателя было хорошее, сев прошел отлично, дела на ферме налаживались, да и никто теперь не мешал строить жизнь по-новому.
Дети вырастают, становятся взрослыми учеными людьми и начинают учить стариков. В особенности туго приходится тем, кто до сих пор на дедов-прадедов кивает… От этих мыслей Покгена отвлек Вюши, который как раз проходил мимо дома председателя, не зная, куда направиться.
— Добрый вечер, Покген-ага! — крикнул Вюши, выглянув из-за дувала.
— Это ты, Вюши? Здравствуй, мой дорогой, заходи, чайку попьем.
Вюши даже немного растерялся от такого ласкового обращения. Он знал, что башлык не каждому скажет "мой дорогой", обычно он обращал подобные ласковые слова к деятельным молодым людям, к стахановцам, а он, Вюши, пока еще таковым не считался. Неужели Покген-ага до сих пор помнит эту историю с пакетом? Ведь тогда Вюши совершенно случайно оказался единственным свидетелем грязного поступка Елли… Да, как бы там ни было, видимо, именно за это был благодарен председатель непутевому парню, ведь он первый потянул веревочку, которая размотала весь клубок, преступлений этого Елли…
Вюши вошел во двор, поздоровался с Дурсун-эдже, кивнул Бахар, которая приветливо улыбалась ему, выглянув из окна, и справился о здоровье Покгена.
— Спасибо, мой сын, я хорошо себя чувствую, очень хорошо, так уверенно стою на земле, как тутовое дерево, — сказал Покген и вдруг удивленно посмотрел на гостя, будто только что увидел его. — А где твое ружье, Вюши?
— И вы, Покген-ага, заметили, что при мне ружья нет! Все замечают, что я брожу сегодня в одиночестве, — улыбнулся Вюши. — Я должен отвыкать от ружья, хотя это и трудно. Мне все кажется, будто чего-то не хватает. Но пришла пора с ним расстаться, — загадочно произнес он. — Хошгельды, видно, еще не говорил с вами об этом, значит не сегодня завтра… — Но тут Вюши оборвал свою речь, широко раскрыв рот от удивления.
— Слушайте, слушайте! Говорит колхоз "Новая жизнь", — казалось, покрывая все звуки мира, пронеслось над селением.
— Что это, Покген-ага? Кто это кричит? — с испугом в голосе произнес Вюши, оглядываясь по сторонам.
— Да, что-то там неладно, — сказал Покген, не сумев, однако, сдержать улыбки. — Пошли скорее! — бросил он, поспешая к воротам.
Смущенный Вюши поплелся за ним. Он, конечно, уже понял, "кто это там кричит", и теперь ему было стыдно, что он забыл о назначенном на сегодня торжестве и так перепугался, когда заговорил местный радиоузел. А председатель, забыв про свое больное сердце, торопливо шагал впереди.
— Кто же это крикнул, а, Вюши? Сейчас мы с тобой все выясним… Да что ты отстаешь? — не останавливаясь, говорил сквозь смех председатель.
— Покген-ага… я… мне… я забыл, — несвязно лепетал Вюши, догнав башлыка.
— Ничего, ничего, Вюши, с каждым бывает, — успокаивал председатель молодого человека, видя его смущение. — Посмотрите, сколько там народу собралось!
И действительно, к правлению со всех сторон сбегались люди, все от мала до велика хотели услышать голос родного колхоза.
Вюши постарался как можно скорее скрыться в толпе, которая выглядела сегодня поистине празднично. Старики с довольными лицами поглаживали бороды, женщины старались удержать детей, которые во что бы то ни стало хотели протиснуться вперед.
Ребята, попроворнее, уже повисли на дверях правления, а один паренек ухитрился даже залезть на крышу и теперь с видом победителя поглядывал оттуда на товарищей.
Голос секретаря парторганизации, усиленный репродуктором, звучал сегодня особенно убедительно.
— Мы хотим, — говорил Байрамов, — чтобы наши передачи вовлекли в общественную жизнь всех колхозников. Подумайте, товарищи, на какие темы вы хотели бы послушать лекции. Со всеми предложениями обращайтесь к секретарю комсомольской организации Ниязову.
Взгляды присутствующих устремились на Овеза, стоявшего в окружении комсомольцев. Лица их сияли гордостью. Ведь по существу именно они были виновниками сегодняшнего торжества.
— Мы постараемся, — продолжал Чары-ага, — освещать в наших передачах все интересующие вас вопросы. Завтра в восемь часов вечера слушайте лекцию нашего агронома Хощгельды Пальванова о механизации сельского хозяйства.
Нязик-эдже и Орсгельды-ага, которые тоже, конечно, были здесь, услышав имя сына, украдкой посмотрели друг на друга и в смущении затоптались на месте. А из репродуктора уже звучал голос Бахар, которая читала последние известия: какие бригады и звенья идут впереди, каким следует подтянуться, кто нарушил за последнюю неделю трудовую дисциплину, когда приедет кинопередвижка и какие товары поступят в местный кооператив.
Долго еще не расходился народ. Люди обсуждали сегодняшнее событие, говорили, насколько интереснее, культурнее и богаче стала жизнь в селении, все хвалили Чары-ага и комсомольцев за их неустанную заботу о колхозе.
Председатель пригласил к себе Чары-ага, Хошгельды и Овеза.
— А куда же Вюши девался, надо и его с собой взять.
— Вюши, наверно, здесь нет, — заметил Овез. — Если бы он был поблизости, мы бы уже давно его голос услышали.
— Нет, он здесь, — сказал председатель и крикнул. — Вюши, где ты?
— Здесь я, Покген-ага, — послышался из толпы голос, а вскоре показался и сам Вюши.
— А знаете ли вы, друзья мои, как Вюши сегодня обманул меня? — спросил председатель. — Когда заговорил наш радиоузел, Вюши схватил меня за руку и говорит: "Бежим, Покген-ага, слышите, какой крик подняли наши колхозники, не иначе, как ссора произошла!" Ну, я, конечно, поверил и бросился бежать, — смеясь, рассказывал Покген.
— Что же это ты, Вюши, над башлыком подшучиваешь? — сразу поняв в чем дело, спросил Чары-ага.
— Да, нехорошо, нехорошо, Вюши, — подхватили Хошгельды я Овез.
Бедный Вюши готов был сквозь землю провалиться. Он бормотал что-то в свое оправдание: мол, когда заговорило радио, — мысли его были заняты выбором профессии…
Настроение было хорошее, и всем стало жалко непутевого парня. Поэтому Покген поспешил перевести разговор на другую тему. Вюши облегченно вздохнул.
— Молодец ты, Чары-ага, и комсомольцы молодцы, — сказал председатель. — Хорошее вы дело сделали. И в общем недорого это колхозу обошлось.
— Подобрел ты, Покген-ага, — засмеялся Байрамов, — первый раз слышу от тебя такие слова.