— Я, правда, обо всем этом не подумал как следует, — заговорил Хошгельды, с признательностью глядя на своего старшего друга и наставника. — Я, конечно, выступлю, Чары-ага, спасибо вам.
— А я и не сомневался, что выступишь. Только начни свое выступление с того, что тебе русский профессор о временных оросителях рассказывал. Укажи, какие статьи про это написаны, журналы не забудь назвать, пусть люди тоже ознакомятся, если кто еще не читал, а потом уж расскажи все, до чего ты сам додумался и как целую, можно сказать, систему разработал. Словом, садись план составлять, а я пойду, у меня еще тоже дела есть.
Долго еще после ухода Чары-ага Хошгельды с благодарностью думал о нем.
Рано утром Хошгельды, как и обещал, зашел к Покгену и взял посылочку для Бахар — кулек со сладостями и сдобными лепешками. Скоро машина доставила его на станцию, и через несколько часов он уже шел по улицам Ашхабада.
Прежде всего Хошгельды снял номер в гостинице и отправился искать Вюши. Общежитие агрономических курсов оказалось недалеко.
Сколько неподдельной радости отразилось на лице Вюши при виде друга. Он поднял такую возню вокруг Хошгельды, что у того даже голова заболела. К счастью, Вюши торопился на курсы, да и Хошгельды пора было идти на совещание. Вечером приятели сговорились встретиться у театра.
Три дня продолжалось совещание. Перед концом предоставили слово и Хошгельды. Ему еще не приходилось выступать перед такой аудиторией. Он рассказал собравшимся о своем опыте устройства временных оросителей. Агрономы заинтересовались его сообщением, задавали ему множество вопросов, и он, может быть впервые, с такой ясностью ощутил истинное значение проделанной им работы. Да, это было совсем не так, как тогда на собрании у них в колхозе. Сейчас преимущества нового метода орошения доказать было куда легче. Урожай хлопка на опытном поле значительно превышал прежние.
Радостный и возбужденный, Хошгельды шагал к себе в гостиницу. Сегодня он поедет домой. А как же быть с посылками? Может быть, передать их через Вюши? Не хотелось Хошгельды видеться с Бахар. Очень обидела она его своим последним письмом. А что он скажет родителям девушек, — неловко же сослаться на занятость? И за несколько часов до отхода поезда Хошгельды решил все-таки зайти в общежитие Пединститута.
На его счастье, девушек не оказалось дома. Они еще не приходили с занятий. Он написал коротенькую записочку, оставил посылки у дежурной и с легким сердцем отправился в гостиницу, а оттуда на вокзал.
Когда Хошгельды вернулся в колхоз, Покген долго расспрашивал его обо всем, что было на совещании, очень обрадовался, узнав, что Хошгельды выступал там, и, наконец, спросил, как живут девушки.
— Я трижды заходил к ним, — соврал Хошгельды, — но ни разу не застал… Всегда они на занятиях! В конце концов пришлось оставить посылки у дежурной.
— Нехорошо это вышло. Ты должен был их повидать, узнал бы, как они учатся, как живут, — проговорил Покген после некоторого молчания. А про себя подумал: "Нет, не собирается он жениться!"
Покген ничем не выдал своих мыслей, тем более, что разговор происходил в правлении и вокруг были люди. Но через некоторое время он снова посмотрел на агронома и горько сказал:
— На этот раз, Хошгельды, ты не оправдал моего доверия. Хошгельды понял, какой смысл вкладывал Покген в эти слова.
— Очень мало времени у меня было, Покген-ага, целые дни просиживал на совещании, — смущенно проговорил Хошгельды, теребя в руках кепку.
Снег, выпавший в конце зимы, лежал на полях уже восемь дней и, должно быть, успел надоесть людям. Больше всего сетовали на снег женщины.
— Да чтоб ему растаять, — говорили они, — лежит себе и лежит!
А старики, завернувшись в теплые шубы, сшитые чуть ли не из семи шкур, напоминали, что это полезный снег — он утолит жажду земли, он как лекарство для посевов.
Но вот однажды утром подул теплый ветерок, и снег растаял. Сразу же закипела работа. Агроном теперь целые дни проводил в поле. Он следил за планировкой укрупненных участков. Кроме того, нужно было немедленно приступить к рыхлению почвы, чтобы ограничить излишнее испарение влаги из нижних слоев.
Вернувшись как-то вечером домой, Хошгельды по обыкновению, открыл почтовый ящик, прибитый к входной двери. Из пачки газет выпало на землю письмо. Хошгельды нагнулся и узнал почерк Бахар. Зажав газеты подмышкой, он вскрыл письмо и стал читать, машинально шагая по двору взад и вперед. Потом остановился, отвел глаза от письма, присел, и снова глаза его пробежали по строчкам. Дул легкий весенний ветерок, принося с собой запах оживших деревьев. Солнце уже зашло, и на улице быстро темнело. А Хошгельды сидел и раздумывал над этими, казалось бы простыми, но столь удивившими его словами.
Давайте посмотрим, что же так удивило нашего героя.
"Хошгельды! — писала Бахар. — Ты себя как-то странно ведешь. Был в Ашхабаде и не счел нужным повидаться. Даже мои новые подруги — Наташа Скобелева и Ирина Архангельская, которым, я много рассказывала о тебе, — не только удивлены, но и обижены. Узнав из твоей записки, что ты остановился в гостинице, мы помчались туда, но ты, оказывается, уже уехал. Я, признаться, не могу понять, чем вызвано твое поведение. Неужели просто неприязнью ко мне?.. А я так хотела, Хошгельды, чтобы ты познакомился с Наташей и Ириной! Правда, они обязательно приедут к нам в колхоз после государственных экзаменов. Но тебе это, наверно, не интересно, как и все прочее, что связано со мной. Иначе ты бы сумел все-таки выкроить время, чтобы повидаться. Для Вюши у тебя его было достаточно. Как ты не похож на прежнего Хошгельды! Буду рада, если ошибаюсь. Пиши. Привет. Бахар".
Долго раздумывал Хошгельды над этим письмом. Что все это значит?
"Может быть, я и не похож на прежнего Хошгельды, но и ты, Бахар, тоже не прежняя, — сказал он себе и скомкал письмо.
На этот раз Хошгельды написал Бахар коротко:
"Бахар! Я не хотел видеться с тобой, если бы не посылки, вообще не зашел бы к вам в. общежитие. Просто было неловко обижать стариков. А свободного времени у меня было достаточно, и я с удовольствием проводил его с Вюши. С ним я чувствую себя хорошо и просто, он бесхитростный и жизнерадостный человек. И нет у него привычки зря осуждать людей. А впрочем, незачем все это объяснять. Скажу тебе только, что я не меньше тебя привык сам распоряжаться своей судьбой. Больше мне сказать нечего. Всего доброго. Хошгельды".
Наутро письмо его попало в сумку колхозного почтальона и пустилось в путь.
СНОВА ВЕСНА
Все кругом уже зеленело, вдали виднелись красные полотнища маковых полей, Капли росинок, осевшие на свежих листьях деревьев И на молодой траве, вспыхивали, точно огоньки, под лучами весеннего солнца.
Хошгельды стоял возле своего дома и разговаривал со старым садоводом Нурберды-ага. Мимо них прошли девушки с серпами в руках, они направлялись к тутовым деревьям, чтобы нарезать веток для шелкопрядов. Вскоре Нурберды увидел, что к ним приближается человек в черном комбинезоне, какие носят танкисты.
— А где же твои препараты? — спросил агроном, когда тот подошел совсем близко и поздоровался с ними.
Это был Вюши. Он три дня назад вернулся в колхоз, окончив курсы по борьбе с вредителями полей.
— По правде говоря, Хошгельды, я думал, что мы сегодня лишь осмотрим сады, а опрыскивать деревья завтра будем. Как ты на это смотришь? — с надеждой в голосе спросил он.
— Зачем же Откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня? Удивляешь ты меня, Вюши, — с досадой сказал агроном. — Иди, возьми все, что нужно, и быстро возвращайся сюда, мы тебя подождем.
Вюши безмолвно повернулся и отправился на склад. Там он получил все необходимое для своей новой профессии — привязал к спине опрыскиватель и взял большое, наполненное известью, ведро. С этой ношей он пустился в обратный путь, но пошел не прямо к Хошгельды, а свернул в виноградник. Осторожно озираясь, Вюши остановился, поставил ведро, и снял с себя ношу.
Недалеко от него, под тутовым деревом, стояла девушка. Она легко раздвигала ветви и самые молодые из них аккуратно срезала. В своем поношенном платьице и в старенькой вышитой тюбетейке она выглядела трогательно милой. Девушка была так поглощена делом, что не заметила остановившегося в трех шагах от нее Вюши. А он стоял и любовался ею, и необыкновенно красивым казалось ему это белое круглое личико с густыми, сейчас нахмуренными бровями и черными глазами.
— Таджигюль! — тихо позвал Вюши.
Девушка сразу повернула голову, и все лицо ее заулыбалось.
— Я тебя не испугал? — спросил он.
— Нет, что ты.
— А ну, давай сюда твой серп. Вот так надо резать, гляди, — и Вюши быстро, но без разбора принялся срезать ветви.
— Ой, ой! — вскрикнула Таджигюль. — Оставь, не смей, никогда так не, делай!
— Почему? — удивился Вюши.
— Надо осторожно срезать ветви, ведь, они еще очень нежные, — поучала его девушка. — Потом выбирать надо самые молодые, других сейчас шелкопряд не ест. Так и Покген-ага говорил.
— Покген-ага в этих делах не специалист. За эти дела отвечаем мы — агрономы, — хвастливо заявил Вюши.
— И Хошгельды говорит то же самое, — улыбнулась Таджигюль.
— Ну, если Хошгельды сказал, тогда другое дело. Только я не понимаю, к чему такая осторожность и почему эти черви так разборчивы.
— Как же ты не понимаешь! — покачала головой девушка. — Ведь существует целая система кормления шелкопряда. Сейчас, когда червь еще маленький, надо кормить его самыми нежными, молодыми листьями. И срезать веточки надо так, чтобы на каждой оставалась хоть одна почка, а если ты совсем срежешь до основания, тогда это место покроется корой и от него следа даже не останется. — Она говорила с увлечением, и было видно, что девушка отлично знает и любит свое дело. — Только в последние восемь-десять дней перед завивкой кокона мы срезаем для наших шелкопрядов большие ветви. Понял?
— Понял, — сказал Вюши, теперь уже осторожно, даже робко действуя серпом.