Так мы и сидим. Проходит минут десять, не меньше.
— Ну? — говорит она.
— М? — вопросительно мычу в ответ.
— И когда свадьба?
— Не знаю ещё, не думал.
— Не думал, — повторяет она, и в этом тоне звучит что-то похожее на материнское, когда мать вдруг осознаёт, что сыночка-то уже того, тю-тю, и женилка выросла.
Неожиданное открытие. Вроде и радостно и немножко грустно. Вот женится и улетит из гнёздышка, и забросит мамку свою…
Она вздыхает.
— Ир…
— Ну чего? — тихонько спрашивает она.
— А ты рожать-то собираешься вообще?
— Чего?!
Она затихает, а потом разжимает объятия и с силой меня отталкивает.
— От тебя что ли рожать?!
— Да я не про кандидатуру отца, а вообще, в принципе интересуюсь. У тебя на жизнь-то какие планы?
— А тебе какое дело? — зло отвечает она и глаза её в этот момент горят, как два гиперболоида.
— Как какое, ну ты даёшь! Ты же мне не чужая. У меня может, душа за тебя болит…
— Знаешь что, пусть она за подружку твою малолетнюю болит… — бросает она и осекается. — Ой, она что беременна? Ты по залёту что ли жениться решил? Так это неправильно, это ни до чего хорошего…
— Да нет, — усмехаюсь я, — не беременна она.
— А зачем тогда… — хмурится Ирина.
— Ну, ты даёшь, зачем… Семью хочу завести.
— С нашей-то жизнью только семьи и заводить…
— С нашей-то в первую очередь и надо!
— Много ты в семьях понимаешь, — вздыхает она и, перекинув ноги на другую сторону, ложится на край постели спиной ко мне.
Да, кое-что понимаю. Как не надо, если так уж честно сказать, знаю, как не надо…
— А ты что, была замужем? — спрашиваю я.
Она молчит.
— И почему разошлись?
— По кочану.
— Серьёзная причина, — соглашаюсь я. — Я и не знал. Мне вообще никто об этом не говорил. Вот ты конспираторша.
— Это давно было и неправда, — пожимает она плечами. — Ошибка молодости. А разошлись, потому что… как бы это помягче сказать, я, на самом деле, была замужем за общественной работой. С ней у меня и любовь и сношения были, образно выражаясь, а он бедный, был обделён моим вниманием. Ну, это он так говорил. Я подумала-подумала, а ведь действительно, ну что это за семья? Я постоянно пропадаю, неизвестно где, а он что, должен вечно у моря погоды ждать? Так глядишь, и любовницу заведёт… Ну, в общем… Ты смотри, никому не болтай только…
Я ложусь рядом с ней и накрываю рукой, обнимаю.
— Да, Ирка, — говорю ей в затылок. — Работёнка у тебя та ещё, да и характер тоже. Не подарок.
— Чего это? — напрягается она.
— Всё по-твоему должно быть, барыня ты, царица.
— Я?! — возмущается она. — Ты работу-то с личной жизнью не путай.
— Вот и ты не путай.
— Нет, ну ты даёшь! — сокрушённо говорит она. — Не рассмотрел душу мою нежную! Паразит.
Она шутливо бьёт меня локтем.
— Во-во, — ойкаю я. — Нежная душа с острыми локтями.
— А ну, — говорит она, — отвернись от меня. Давай, перевернись на другой бок.
Я поворачиваюсь к ней спиной. Она тоже переворачивается и теперь уже сама обнимает меня, сложив сверху руку и ногу. Руку она запускает мне в волосы и начинает их перебирать.
— Смотри только с Цветом чтоб ни-ни, поняла? — предупреждаю я, и она тут же сжимает пальцы, натягивая волосы. — А-й-й-й…
— Тебе-то что?
— Добра не будет, парень он неплохой, конечно, но совсем из другой вселенной, — заявляю я.
— Смотрите, заботливый какой. Будешь решать к кому меня в коечку положить? Я что, должна всех кандидатов к тебе на согласование приводить?
— Да вот если бы приводила, — отвечаю я сердито, — то таких, как лётчик и не было бы!
— Ну-у-у, будет теперь всю жизнь меня лётчиком этим попрекать. У нас было-то всего…
— Молчи! Знать не желаю.
— Молчу. И ты молчи тогда. Нечего мне про свои свадьбы рассказывать, ясно? Для меня ничего у тебя не изменилось. Понял?
Я не отвечаю.
— Что захочу, то и сделаю с тобой, — вздыхает она. — В хорошем смысле, конечно. Ты меня слышишь? Спишь опять что ли? Тебе домой-то не пора?
— Пора, — соглашаюсь я. — Пора.
Я сажусь, а она остаётся лежать. Я наклоняюсь к ней, наваливаюсь на неё, глажу по волосам и целую в висок.
— А-а-а, любишь меня, — говорит она сдавленным голосом.
— Да как тебя не любить-то? — усмехаюсь я. — Ладно, поехал. Завтра утром приеду.
Всю дорогу, пока еду к Наташке, я думаю об Ирине. Вроде и поговорили, да будто ничего и не сказали. Да и как сказать-то? Как вообще говорить о несказуемом? Был бы я писателем женских романов, я бы ей такого наговорил… А так… Наверное действительно довольно глубоко мы с ней проросли друг в друга, раз даже Наташка сразу почувствовала неладное. Впрочем, Наташке этой только волю дай, она меня из клетки выпускать не будет.
— Чем это от тебя пахнет? — спрашивает она, когда я захожу домой.
— Табак и алкоголь можем сразу исключить, — усмехаюсь я. — Что из подозрительных запахов остаётся? Духи, конопля, клей «Момент»?
— А с клеем что можно делать? — удивляется Наташка.
— Тебе лучше об этом не знать. У нас блинов не осталось случайно?
— Остались, и не только блины. А пахнет духами.
— Это не мои.
— Егор!
— Шучу, мои.
— Ну что ты за человек! Ты же видишь, я и так не ревную. Потому что… я тебе верю.
— А-а-а, — по-мефистофельски смеюсь я, — сначала хотела сказать, потому что обещала, да?
— Так, всё. Я пошла на кухню.
— Выходи в том же костюме, что и утром, пожалуйста.
— Нет, — кричит она с кухни. — День рождения уже прошёл.
Я иду к телефону, а Наташка выбегает и берёт меня за руку. Гладит мой забинтованный палец и вопросительно кивает.
— Да, — подтверждаю я её догадку. — Откусили кусачками вместе с пальцем. Но он заживёт.
Она наклоняется, легонько целует повязку в духе «у волка боли, у крокодила боли, а у Егорки заживи» и снова убегает греметь кастрюлями.
Я заказываю Москву и тоже иду на кухню.
— Посижу с тобой, — говорю я и получаю благодарную улыбку.
Хозяйствовать Наташке не привыкать, она с детства и кашеварит, и дом тащит, так что тут мне повезло.
— Что ты посмеиваешься? — бросает она на меня взгляд. — Оголодал на своих совещаниях?
— Ох, что есть, то есть. Слушай, Наташ, у меня к тебе будет просьба. Я хочу, чтобы ты завтра бумаги посмотрела. Отчёты из казино.
— Из казино? Ого! И что там нужно посмотреть?
— Не знаю, посмотреть, где там может быть обман или ошибка просто. А может там всё нормально. Просто надо со стороны глянуть. Выручка ощутимо снизилась в последнее время.
— Ладно, посмотрю, конечно. А у вас что нет бухгалтера?
— И есть и нет. У партнёрской организации есть бухгалтер, но он контролирует только уже финальную часть, понимаешь?
— Нет пока, но пойму, не переживай. Если это тебе нужно, я обязательно всё сделаю.
— Ну, и хорошо. Спасибо тебе.
Она наклоняется и чмокает меня в голову.
— Фу, ну правда, чем-то пахнет же…
От ответа меня освобождает звонок. Соединяют с Москвой. Трубку берёт Лида.
— Лид, привет. Это Егор. Как дела?
— О, Егор, привет, — отвечает она. — Нормально всё. Тебя Цвет, как раз просил разыскать.
— Чего хотел? Не знаешь?
— Да по Новосибу что-то. Там как дела у тебя?
— Нормально, — говорю я. — Боюсь, тебе надо приехать, шороху тут навести.
— Какого ещё шороху?
Голос у неё становится отстранённым.
— Да, работу подкорректировать, а то тут всё куда-то не туда, по-моему, поехало.
— Там же полно народу, — напрягается она.
— Лид, ну если говорю надо, это что по-твоему значит?
Она вздыхает.
— Не переживай ненадолго, недели две, я думаю хватит. Так что завтра прямо с самого утра. Давай Цвета. Там он?
— Да, здесь, сейчас…
— А-лё… — выдыхает Цвет, деля и без того короткое словечко на две части.
— Здорово, — приветствую его я.
— Здорово, коли не шутишь. Ты чего там народ прессуешь?
— Ух-ты, прессую? Позвонил Шишкарь? Хорошо, значит ты примерно в курсе уже. Я ему на вид неправильное поведение поставил. Он что, пожаловался, что я его кошмарю что ли?
Цвет смеётся:
— Да, точно, кошмаришь. Правильное словечко подобрал.
— Так я его, скорее всего, завтра вообще выпну оттуда. Что-то не нравится мне, как он работает. И ведёт себя слишком вызывающе. Не по чину, короче. Деловой больно.
— Чем он тебя так задел? — делается серьёзным Цвет.
— Да не то чтобы задел, просто бабки где? Деньги приносить перестал. У него там мероприятия, частные вечеринки. Мне знаешь что сказал, типа Эля тебя запишет на приём ко мне, если у меня время есть завтра. Ты к нему тоже записываешься? Может я не в курсе просто последних трендов субординации? Или чё?
— Так и сказал? — ржёт Цвет. — Вот артист, в натуре.
— Ну артистизм ладно, это же можно объяснить человеку, я как бы ноги целовать себе не требую. Но если он с финансами жульничает…
— А как ты его вычислишь?
— Да не знаю пока. По обстановке сориентируюсь.
— Ну ладно, — соглашается Цвет, — если считаешь, что он там косячит…
— Косячит? Да у него всё рыло в шерсти. Невооружённым взглядом видно. Но ты не бойся, я типа обиду вымещать не буду. Если там всё более-менее нормально, ограничусь воспитательной беседой с занесением в грудную клетку.
— Хорошо. А кого вместо него хочешь?
— Игорька своего оставлю. Он парень прямой и чёткий. А вообще с кадрами что-то делать надо. Хоть университет открывай. Лиду мне пришли. Тут Эля ни рыба, ни мясо. Слушает, что ей охранники говорят. Пусть ей инструктаж жёсткий сделает.
— Тогда Бакса лучше, — говорит Цвет.
— Нет, Бакс нам в Москве понадобится. Там у нас две точки висят, ты помнишь? Приеду, надо будет заниматься срочно.
— А ты когда приедешь?
— К воскресенью должен быть.
Утром в семь часов я захожу в «Вершину мира». Опять-таки не сразу. Но в этот раз всё разрешается быстро, через начальника смены.