Алан прикрутил фитиль в керосиновой лампе, стоявшей на столе. Из внутренней двери показался Эриксен — широкоплечий мужчина с массивной головой, свирепыми глазами и большой седой бородой, спускавшейся на голую грудь. Он несколько секунд пристально всматривался в Алана, который снял с головы шапку. И в то время, как 6уря разразилась наконец оглушительными ударами грома, а ветер и дождь накинулись на хижину, Эриксен испустил радостный крик — он узнал Алана. Они крепко пожали друг другу руки.
Голос шведа покрывал шум бури и хлопанье неплотно закрытых ставен. Протирая заспанные глаза, Эриксен стал что-то такое вспоминать, что случилось три года тому назад, но вдруг он заметил странное выражение на лице Алана и остановился, чтобы узнать причину этого.
Пять минут спустя швед открыл дверь и стал глядеть в сторону черневшего океана. Ветер ворвался в комнату и разметал бороду старика по его плечам, а вместе с ветром хлынул поток дождя, промочивший его до костей. С трудом закрыв за собой дверь, Эриксен обернулся к Алану. При желтом свете керосиновой лампы он походил на огромное серое привидение.
Потом они стали дожидаться рассвета. А с первым проблеском зари длинный черный баркас шведа Улафа резал носом волны, держа путь в открытое море.
Глава X
Ветер прекратился, но дождь все лил как из ведра. В горах еще раздавались отдаленные раскаты грома. Город был окутан водяной завесой. Стоя на носу баркаса, Алан в пятидесяти футах от себя мог видеть только серую стену. Вода потоками стекала с его резинового плаща. С седой бороды Улафа лило, как из мокрой швабры. Не взирая на непроницаемую мглу, швед развил максимальную скорость, и «Норден»с быстротою торпеды мчался по морю.
Находясь еще в хижине Улафа, Алан услышал от последнего, что было бы безумием надеяться найти тело Мэри Стэндиш. Между рекою Айяк и Каталла тянется берег, окаймленный скалами и подводными рифами, а рядом лежит целый архипелаг островов, среди которых флот пиратов мог бы найти сотню убежищ. За все двадцать лет пребывания в этих местах Эриксен не помнил случая, чтобы волны прибили утопленника к берегу. И он высказал определенную уверенность, что тело девушки покоится на дне моря. Но это нисколько не поколебало решения Алана начать поиски. По мере того, как «Норден» рвался вперед, ловко и искусно взбираясь на гребни волн, это решение все усиливалось в нем.
Даже раскаты грома и дождь, хлеставший в лицо, поощряли его идти дальше. Он не находил ничего абсурдного в тех поисках, которые он затевал. Это было, по его мнению, единственное, чего, по меньшей мере, требовал от него долг. И была также некоторая надежда, что они найдут ее. Надежда вообще ни на минуту не покидала Алана даже тогда, когда он боролся без всяких шансов на успех. И он побеждал. И теперь в сером рассвете в нем жило убеждение, что он выйдет победителем, что он найдет Мэри Стэндиш где-нибудь в море или около берега между рекою Айяк и ближайшими островами, куда ее тело прибьет течением. А когда он найдет ее…
Алан раньше не задумывался над вопросом, что произойдет дальше. Но сейчас эта мысль овладела им, и перед ним предстал образ девушки, который он старался выкинуть из головы. Ее смерть придала необычайную ясность его воображению. Перед его глазами стояла белая полоса берега, а на ней в ожидании его лежало стройное тело Мэри Стэндиш. Ее бледное лицо было обращено к восходящему солнцу, а длинные волосы разметались по песку. Это видение потрясло его. Алан всеми силами старался стряхнуть его с себя. Если он найдет ее такой, то он знает теперь, что ему нужно сделать. В нем произошла какая-то перемена: прежний Алан Холт, эгоизм и намеренная слепота которого послали Мери Стэндиш на смерть, был сломлен.
Действительность, казалось, издевалась над ним и хлестала его бичом за его неуязвимость и спокойствие, которым он так эгоистично гордился. Девушка пришла к нему в минуту душевного смятения, хотя на «Номе» было еще пятьсот человек помимо него. Она поверила в него, она дарила его своей дружбой и доверием и, наконец, отдала свою жизнь в его руки. А обманувшись в нем, она не обратилась к другому. Она сдержала слово, доказав ему, что она не лгунья и не обманщица. Только теперь Алан понял, сколько храбрости может быть в женщине, и как справедливы были слова девушки: «Вы поймете — после завтрашнего дня».
В его душе продолжалась все та же борьба. Улаф ничего не замечал. Заря быстро занималась и переходила в день. В напряженных чертах лица Алана и в угрюмой решительности его взгляда ничего не изменилось. Улаф больше уже не пытался доказать ему безумие их затеи. Он правил прямо в открытое море, развивая все большую скорость, и наконец со стороны острова Хинчинбрук показались туманные очертания материка.
С наступлением дня дождь пошел на убыль. Некоторое время еще моросило, а потом дождь совсем прекратился. Алан сбросил свой плащ и стал протирать глаза и волосы. Молочно-белый туман понемногу рассеивался, и сквозь него пробивались розоватые лучи солнца. Улаф выжимал свою бороду и одобрительно ворчал. Из-за вершины гор выглянуло солнце, а когда туман рассеялся, прямо над головой показалось ясное голубое небо.
В ближайшие полчаса наступила чудесная перемена. После бури воздух стал свежим и действовал опьяняюще. Запах соленой влаги поднимался с моря. Улаф встал, потянулся и, отряхиваясь, жадно вдыхал живительный воздух. На берегу начали обрисовываться горы, выплывая одна за другой, как живые существа; лучи солнца ярко играли на их гребнях. Темная громада лесов переливчато заблестела. Зеленые склоны выступили из-за завесы клубящегося тумана. И внезапно, вместе с окончательным торжеством солнца, показался во всем своем величии берег Аляски.
Швед протянул перед собой свободную руку, выражая этим жестом свое восхищение. Его бородатое лицо сияло гордостью и радостью жизни, когда он улыбнулся своему спутнику. Но лицо Алана не изменилось. Когда солнце, поднявшись над могучими цепями гор, осветило море, он, конечно, не преминул заметить красоту дня, но чего-то ему недоставало. Все это потеряло смысл, былой трепет восторга исчез. Алан почувствовал весь ужас этого, и его губы сурово сжимались даже тогда, когда его взгляд встретил улыбку Улафа. Он больше не старался закрывать глаза на правду.
Об этой правде начал смутно догадываться и Эриксен, когда он увидел лицо Алана при безжалостном свете дня. Через некоторое время он окончательно понял, в чем дело. Поиски не были только вопросом долга, и отнюдь не по инициативе капитана «Нома» (как дал ему понять Алан) производились они. Лицо его спутника носило не просто суровое выражение; какая-то странная душевная мука светилась в этих глазах. Немного спустя швед заметил, каким напряженным, ищущим взглядом впился Алан в слегка волнующуюся поверхность моря.
— Если капитан Райфл был прав, то девушка упала за борт в этом месте, — сказал наконец Алан, указывая пальцем.
Он встал.
— Но сейчас она уже не может быть здесь, — добавил Улаф.
В глубине души, однако, он был уверен в том, что она тут прямо под ними, на дне моря. Он направил свое судно к берегу. В трех-четырех милях от них выплывала из тени гор песчаная полоса берега. Четверть часа спустя можно было различить дымок, струившийся над скалами, подступавшими к самому морю.
— Это жилище Мак-Кормика, — заметил швед.
Алан ничего не ответил. В бинокль Улафа он нашел хижину шотландца. Санди Мак-Кормик, если верить Улафу, знал каждый водоворот и каждую отмель на протяжении пятидесяти миль, и он с закрытыми глазами найдет тело Мэри Стэндиш, если только его прибило к берегу. И пока Эриксен бросал якорь на отмели, Санди сам уже спускался им навстречу.
Алан и Эриксен выскочили и по колено в воде добрались до берега. В дверях хижины Алан заметил женщину, с удивлением смотревшую на них. Санди был молодой краснощекий парень и больше походил на мальчика, чем на мужчину. Они поздоровались. Алан рассказал ему о той катастрофе, которая случилась на борту «Нома», и о цели своего приезда. Ему стоило больших усилий говорить спокойно, но он надеялся, что ему удастся владеть собой. В его холодном бесстрастном голосе не слышалось ни малейшего признака волнения, но в то же время ни от кого не могла ускользнуть трагическая серьезность его тона. Мак-Кормик, у которого были весьма скудные средства к существованию, выслушал почти с ужасом цифру вознаграждения за его услуги: пятьдесят долларов в день за поиски и пять тысяч долларов вдобавок, если он найдет тело девушки.
Для Алана эта сумма ничего не значила. Он не намеревался высчитывать доллары, — он с таким же успехом мог бы предложить десять или двадцать тысяч. У него было как раз столько в банках Нома, даже немного больше. В случае надобности он охотно предложил бы свои стада оленей, если бы только ему дали гарантию, что тело Мэри Стэндиш будет найдено.
Мак-Кормик уловил взгляд, который бросил ему Улаф, и это в некоторой степени объяснило шотландцу положение. Алан Холт отнюдь не лишился рассудка. Он вел себя так, как вел бы себя всякий другой, кто потерял самое дорогое, что было у него в мире. И, приняв предложенные ему условия, Мак-Кормик совершенно бессознательно посмотрел на маленькую женщину, стоявшую в дверях хижины.
Алан подошел к ней. Это была спокойная миловидная молоденькая женщина. Она с серьезным видом улыбнулась Улафу и подала руку Алану. Когда она услышала, что произошло на «Номе», ее голубые глаза расширились от ужаса. Алан покинул всех троих и вернулся к берегу.
Когда он ушел, швед, набивая трубку, высказал свое предположение, что эта девушка, тело которой море никогда не прибьет к берегу, была для Алана Холта всем на свете.
В этот день он и Улаф обшарили берег на протяжении многих миль, между тем как Санди Мак-Кормик в легком баркасе обыскал острова на восток и на юг. Он был парень себе на уме и с шотландской предприимчивостью заключил выгодную сделку. В десятке хижин он рассказал подробности несчастного случая и предложил вознаграждение в пятьсот долларов тому, кто найдет тело девушки. Таким образом, еще до наступления ночи около двадцати мужчин и мальчиков и с десяток женщин отправились на поиски тела.