– Хочешь сказать, здесь – дешевые? – огрызнулся сын.
– Так я же и говорю – до сорока пяти люди нужны! Рабочих профессий – выкрикнула Танька. – Я еще успеваю! Хоть на старости лет по-человечески поживу, детей на ноги поставим! Ленке шестнадцать – не хочу, чтобы она на панель пошла, не хочу, слышите, не хочу!!! Да, я знаю – на это деньги нужны! Квартиру продам, все продам – только бы отсюда убраться!
– Дурочка моя, там же все другое! – Вера Федоровна испугалась, что переборщила, и вздумала пронять полуневестку лаской. – А как не приживешься? Обратной-то дороги уже не будет, миленькая! Там с рождения надо жить, чтобы все ладилось, а вы – чужие…
– Вот и хорошо, что обратной дороги не будет, – тихо сказала Танюха. – Вот это как раз и хорошо…
Вера Федоровна поняла, что жизнь кончилась.
Сын молчал, смотрел в пол, и у нее уже не было больше этого сына…
– Ну, хорошо, – покорно сказала она. – Покупатель-то на квартиру есть?
– Через маклера найду.
– Облапошит. Половину денег себе заберет, – со знанием дела предрекла Вера Федоровна.
– Пускай – лишь бы скорее отсюда убраться. А до Канады вода еще не скоро дойдет, там на востоке горы.
– Вот, – оказалось, на подоконнике лежал атлас, и сын пальцем показал эти самые Скалистые горы и даже город Досон-Крик.
Потом они с Танюхой ушли к ее подруге – учительнице английского, чтобы она помогла правильно заполнить анкету.
Вера Федоровна посидела – без единой мысли в голове, кстати, – потом начала двигаться. Руки сами выключили огонь под чайником, сами открыли и сполоснули термос.
Осознала свои движения она уже одетая-обутая, у порога.
Так получалось, что она опять ехала в бассейн, где прибиралась совершенно без всякого вознаграждения, потому что Портновский, как раз в эту минуту подлетавший со всем семейством к канадскому городу Калгари, напрочь забыв про оставшиеся у уборщицы ключи. Но некоторая польза от бассейна все же имелась – Вера Федоровна приспособилась там мыться, чтобы дома поменьше платить за горячую и даже холодную воду. Поэтому в сумке всегда были и полотенце, и бельишко, и даже тапочки, а мыло с мочалкой она держала в СВОЕЙ подсобке. Она даже прихватила в женской раздевалке банку, где оставалось шампуня еще на две головомойки.
Да и куда было ей деваться вечером – семидесятилетней бабке, осознавшей свое безнадежное одиночество? Лучше уж туалеты драить, чем дома в подушку реветь.
Примерно в половине первого, когда она проводила обязательный, но уже никому не нужный обход, возле служебного входа поднялась возня.
Вооружившись шваброй, Вера Федоровна пошла разбираться.
– Открывай, крещеная душа! – послышался знакомый бас. – Только скорее!
Вера Федоровна отворила – и в коридор ввалилась странная компания. Сперова Антип внес окоченевшего Родриго, потом Коська втащил скачущего на одной ноге Афоню, последними вошли Уклейка и Янка, нагруженные выше меры продовольствием.
Увидев Янку, Вера Федоровна невольно перекрестилась.
– Да ладно тебе, крещеная душа, – сказал черт. – Не бойся, свои…
– Горячую воду врубай, живо! – приказал Антип. – Нужно этого горемыку срочно отогреть! Прямо кипяток врубай! Раздевай его, Коська! А ты, дура, отвернись! Мужик все-таки!
Это относилось к Уклейке, которая норовила оказаться поближе к жениху.
То, что сами водяные, да и болотные черти, ходили без штанов, слабый болотный пол не смущало – у чертей, где положено, длинная шерстка, у водяных – особые водоросли дыбом, так что срам прикрыт. Но насчет людей Антип знал – у них все на виду, и полагал, что дочке раньше времени на эти дела таращиться незачем.
– Сюда, сюда! – засуетилась Вера Федоровна, ощутив неожиданную радость – вот ведь и она кому-то понадобилась. – Направо и еще направо, сынок!
Сынком она назвала Коську, который, прислонив Афоню к стенке, подхватил Родриго.
– Да на нем же все ледяное! – закричала Уклейка. – Коська, ты хоть куртку с него сними!
– Там, там, в душевой! – оборвала ее Вера Федоровна. – А ты, Антип Батькович, в МОЮ подсобку ступай! Там термос с кофе на столе, отхлебни, согрейся!
В душевой она зажгла свет и тут же включила все души – чтобы поскорее набралось горячего пару. Коська меж тем выпростал Родриго из куртки и маялся с молнией штанов. Таких тонкостей его толстые и когтистые пальцы не разумели.
– Дай-ка я… – Вера Федоровна раздела парня, как маленького. – Под душ его умости, видишь, тут вроде корытца! Сток заткни – пусть он греется!
Попав под кипяток, Коська взвизгнул.
– Ничего, терпи, жив останешься! – прикрикнула на него Вера Федоровна и не пошла – побежала в подсобку.
Там Янка уже колдовал над Афониной ногой, нажимал и так, и сяк, выгоняя застрявшую пулю, бормотал на неизвестном языке и сплевывал то направо, то налево. Антип и Уклейка уважительно переглядывались.
– Что значит грамотный пакостник… – сказал Антип. – Такой нигде не пропадет!
– Где это его? – спросила Вера Федоровна.
– Павильон брали – ну и лопухнулись… – Родриговыми словами объяснил Антип. В подробности углубляться не стал – они были для него позорны и неприятны.
Вместо того, чтобы брать все, что кучами навалено в торговом зале, Антип рванулся в запертую дверь, решив, что там, за дверью, непременно будет свежая рыба. Пока выбивал – и затронул, сам того не ведая, сигнализацию. Расхлебывать же его глупость пришлось всей ватаге.
– Чего они тебя пакостником-то зовут? – обидевшись за черта, спросила Вера Федоровна.
– Так пакостник и есть, – мелко дрожа пальцами вокруг раны, отвечал Янка. – Заморочить, с дороги сбить, перепугать – тут я мастер… Ага! Вот она, змеиная зараза…
Пуля выскочила прямо вверх, и он ловко ее поймал.
Вошел Коська.
– Крещеная душа, у тебя тряпицы большой не будет? – спросил он Веру Федоровну. – Завернуть, растереть…
Она достала из кошелки полотенце, ахнула и полезла под стол, где в ящике лежал старый, Вовкин ровесник, уже драный, СВОЙ пододеяльник, принесенный на тряпки.
– Бери, заверни его, веди сюда, будем горячим отпаивать!
Когда Родриго, замотанный в пододеяльник и ставший более похожим на негра, чем настоящий камерунский житель, вошел, Уклейка бросилась к нему и стала хватать за руки.
– Ну, как, согрелся?
– Согреться-то согрелся. Хорошо, что вы догадались меня сюда притащить, а не на остров, под телебашню. Там бы точно сдох!
– Как ночью домой-то добираться будешь? – спросила Вера Федоровна. – А то – тут ночуй! Я тебе диванчик покажу, штору с окна снимешь, укроешься, но потом чтоб обратно повесил.
– Домой… Менты меня срисовали. Они теперь сделают фоторобот, – хмуро сказал Родриго. – Меня узнают. Не так много в городе негров, которые карате занимаются… Домахался…
– Куда же ты пойдешь? – растерялась Вера Федоровна. – Хочешь – у меня поживи!
– Так все равно же на улицу выходить придется…
– Такое вот дела, крещеная душа Вера Федоровна, – сказал Антип. – Не жизнь нам тут. Убираться надо… Ничего хорошего – соленая вода еще выше поднялась, жрать нечего…
– В Пресноводье! – решительно вставил Коська.
– Куда же, некрещеная душа Антип Батькович? – горестно спросила Вера Федоровна. – Где тебя ждут? Кому вы, водяные, нужны? Не в Канаду же?
Тем временем Янка перевязал Афоне ногу и тоже подсел к столу.
– А что, крещеная душа Вера Федоровна, люди только в Канаду убираются, или еще куда? – спросил он.
– Канада-то далеко. А я, были бы деньги, на родину бы поехала, в Псковскую область. Там бы домик купила, козочку завела…
Она уже выстраивала в мечте свою будущую жизнь без сына – его в домик с козочкой и калачом теперь не заманишь, у него – Танюха и Канада!
– Псковская область – это же к востоку? – поинтересовался Афоня.
– К востоку, больше ей быть негде, на западе-то – одна вода, – подтвердил Янка.
– Меня туда маленкого возили, там дедова родня, – добавил Родриго. – Мы в лес ходили по чернику, а осенью там клюкву собирают. Дотуда километров четыреста будет…
– Так там что же? БО-ЛО-ТА?!? – грозным басом пророкотал Антип.
– Болота! Пресные! – завопил Афоня. – Коська, так вот же оно – твое Пресноводье!
– Никакое не Пресноводье – и туда соленая вода придет, – возразил упрямый Коська. – Пресноводье – под землей… наверно… На земле его уж точно нигде нет…
– А дуб? Дуб тоже под землей? – спросила Уклейка. – И златая цепь на дубе том?
Коська мучительно задумался.
– Надо же – еще где-то пресноводные болота уцелели! Совсем рядом! И реки! И озера с рыбкой! – вскрикивал Афоня. – Они – там! А мы – тут! Как дураки последние!
– Нишкни! – приказал ему Антип. – Тебе волю дай – ты и тут декларацию писать примешься.
– Тут-то зачем декларация? – удивился Афоня. – Собираться надо – да и перебираться!
– А затем, что там-то как раз мелиораторы живут! И до сих пор, поди, болота понемногу осушают!
Наступила тишина.
– Туда так просто не попадешь. Там же как раз граница проходит, – первым заговорил Родриго. – А мне виза нужна, я же – титульная нация, коренное население… по матери…
– Ты?!? – Вера Федоровна даже руками замахала на эту черномазую физиономию.
– Я…
– Надо же!..
– Подумаешь, мелиораторы… – глядя в пол, произнес Афоня. – Уживемся с мелиораторами… Была бы пресная водица, а места, поди, всем хватит…
– Значит, собираемся, – постановил Антип. – До границы, наверно, болотами дойти можно, а через нее как? Крещеные души, кто видел – как эта самая граница выглядит?
– Да никак она не выглядит! – Родриго даже развеселился. – Где лес – там просека и столбы, а где болото – я даже не знаю. На дорогах с одной стороны – пограничники, и с другой – пограничники, таможня, документы проверяют.
– Водяному документы не полагаются! – радостно сообщил Афоня. – И это – все? Стенки нет? Рва там, палисада?