– Кто ж тебе на болоте ров копать будет?! – возмутился такой радостной дурью Антип. – Уцелел, пулю из тебя добыли – ну и помалкивай! Сплыв! Декларация! Вот, крещеная душа Вера Федоровна, все и решилось. Прямо от тебя в путь и двинемся, только подкормимся чуток.
– Коли так – счастливого пути, Антип Батькович, – печально сказала Вера Федоровна. – И вы вот меня все покидаете…
Тут-то она и заплакала – понятное дело, от обиды на сына, но про сына никто не знал да и не узнал бы, ей было стыдно признаваться, что родное дитя ее бросило и навеки улетает в Канаду. Материнская гордость не дозволяла, чтобы чужие плохо про дитя говорили, хоть бы оно того сто раз заслужило, потому что дитя – СВОЕ.
– Да что ты, в самом деле, крещеная душа? – растерялся Антип. – Что ты сырость разводишь? А хочешь – давай с нами!
– А в самом деле, крещеная душа, чего тебе оставаться? – спросил Коська. – Все вместе и уйдем.
– Я по болотам не пройду, родненький, – ответила она.
– А мы тебе плотик собьем!
– И то. Собирайся, – приказал Антип.
Она вытерла слезы, подумала и решилась.
– Так я уж и собралась, некрещеная душа Антип Батькович! Вся я тут!
– А пожитки? – строго спросил водяной.
– Сколько тех пожитков!
И впрямь – из носильных вещей дома оставалась одна ненужная рвань, за эти годы Вера Федоровна совсем обносилась. А домашние вещи она вмиг и навсегда решила оставить сыну. Ему в Канаду лететь, билет дорого стоит, может, что и удастся продать?
– На озере я лодки видел, – сообщил Афоня. – Мы тебя на лодке повезем. а потом уж сколотим плот. И насчет имущества не волнуйся – кругом брошенные хутора, подплывем – и целое приданое тебе соберем!
– Так что же – прямо сейчас? – вдруг усомнившись, что все это происходит наяву, спросила Вера Федоровна.
– А чего ж! Запирай свой бассейн, кидай ключи в воду – и поплыли! Ему вот тоже оставаться нельзя – а все из-за нас… – Антип похлопал Родриго по плечу. – Ведь не миновать плот сколачивать – так не все ли равно, на одного или на двоих?
Родриго о таком способе эмиграции и не помышлял, открыл было рот – но прохладная ручка тотчас же пришлепнуа губы, коготки чуть кольнули черную щеку. Таким образом Уклейка уберегла его от какой-нибудь умной глупости, способной рассердить батьку. Водяница, как умела, боролась за свою свадьбу и, кажется, почти победила.
– Разумно рассудили, – наконец подал голос Янка. – Ну что же, соседи, счастливого плавания!
– Разве не проводишь? – спросил Афоня.
– Провожу, да и вернусь.
Но болотный черт явственно загрустил. Он достал тщательно упакованную в полиэтиленовый пакет трубку, сел в углу и закурил, всем видом показывая – собирайтесь куда хотите, я вам тут не советчик, я так – проводить пришел…
– А как же с Дементием быть? – спросила Уклейка. – Он же с голоду помрет!
– По дороге и Дементия прихватим, – пообещал Антип. – Если согласится.
Афоня пробовал было похромать за лодкой, но дырка в ноге сильно мешала – он объяснил Коське, где эту лодку видел, и водяной довольно скоро пригнал ее к спорткомплексу. Надо сказать, Вера Федоровна очень вовремя собралась в дорогу – вода, которую этой ночью ветер нагнал в устье, через монашескую протоку поднялась и в озеро, если бы не водяные – утром уборщице пришлось бы выбираться отсюда вплавь.
Перенесли в лодку припасы и все полезное, что удалось взять в бассейне, включая поплавки, которыми были разделены дорожки. Антип решил, что для плота пригодятся.
Чтобы забрать Дементия, нужно было переправиться через реку. Вера Федоровна с Родриго сели в лодку, водяные и Янка поплыли сзади, толкая ее, – так и прибыли к пятиэтажкам. Жалостливая Уклейка поднялась наверх, но вскоре спустилась.
– Я его звала, звала – даже не показался! Говорит – неправильно все это, ему к водяным идти не положено.
– То есть, зовете неправильно? – уточнил Янка.
– Да все ему, старому дураку, неправильно! – возмущенно завопил Коська. – Змей бы его побрал! Так ведь и помрет с голоду!
– Домовые – они такие, – согласился Янка. – А, может, и не стоит ему перечить? Чего его, старого, тащить непонятно куда? Если он твердо решил помереть?
– Домового позвать не умеете? – подала голос Вера Федоровна.
– А точно, его же человек звать должен, – сообразил Афоня. – Крещеная душа, а ты – умеешь?
– Слова-то знаю, а получится ли – Бог весть… Ни разу не пробовала.
– Ты что же, без домового весь век прожила? – спросил Антип.
– Да все как-то обходилась… – Вера Федоровна потупилась. – А слова сказать могу. Только послушает ли? Может, его раньше другими словами уговаривали?
– Надо попробовать, – на правах старшего постановил Антип. – Что тебе нужно?
– Горшок с угольями, – подумав, вспомнила Вера Федоровна. – А больше, поди, ничего.
– Ну, горшок тебе Коська раздобудет, угольев Янка нажжет. Ну, живо! – прикрикнул Антип на племянника, и тот пошлепал по лестнице заглядывать в брошенные квартиры.
Раздобыл он именно то, что требовалось, – не какую-нибудь эмалированную кастрюльку, а доподлинный закопченый чугунок. Янка в это время прямо на полу чьей-то бывшей спальни возился с костром – болотные черти часто огнем пользовались, водяные же его до сих пор побаивались – да, правду сказать, и без него отлично обходились, если бы не Родриго – и на острове бы костра не жгли.
Вера Федоровна и Родриго ждали в лодке, Афоня висел на борту – в воде нога болела меньше.
Антип не вышел, а выплыл из подъезда.
– Ты, крещеная душа, туда так просто не заберешься, ну-ка, садись на закорки!
Он внес Веру Федоровну в подъезд, поднялся повыше и осторожно спустил ее на ступеньки. Тут же вышел и Янка с угольями.
Вера Федоровна с горшком поднялась с передышками на пятый этаж.
Окончательно решив помирать, Дементий запер дверь – чтобы не помешали. Антип высадил дверь плечом и галантно пропустил Веру Федоровну вперед. Она встала в прихожей, держа перед собой чугунок обеими руками, и заговорила нараспев:
– Дом-домовой, пойдем со мной, веди и домовиху-госпожу, как умею, награжу!
Газета, плоско лежавшая на полу, зашевелилась, из-под нее выставилась изможденная мордочка.
– Кто зовет-то? – прошелестел старческий голосок.
– Крещеная душа зовет, – строго представилась Вера Федоровна. – Собирайся, дедушка, ты теперь МОИМ домовым будешь.
Антип только крякнул – как же эти бабы даже в самых скверных обстоятельствах норовят обзавестись СВОИМ хозяйством…
– Вот это правильно… – Дементий, завернувшись в газету, встал. – Пойду я тогда. Забирай.
– Полезай, что ли? – опустившись на корточки, Вера Федоровна поставила перед ним горшок.
– Да ты, глупая баба, с ума, что ли, сбрела? – напустился на нее вмиг утративший предсмертную кротость Дементий. – Ты меня уморить решила?
– Так положено же!..
– Обряд такой – с угольями звать! А ты сдуру решила, что я в горшок полезу?!
И он, влача за собой газету, гордо вышел из квартиры первым, а Антип с Верой Федоровной, почему-то на цыпочках, за ним.
– Ну, скандалист… – пробормотал Антип.
– Строгий, – одобрила Вера Федоровна. – Такой за порядком ух как смотреть будет.
– С таким не пропадете, соседи, – подвел итог Ягка.
Эпилог
Ранним-ранним утром из тумана вышла странная процессия. По пояс в воде шли по уши заляпанные грязью Антип, Коська, Уклейка, Янка, поперек груди у всех были брезентовые лямки. За ними плыли гуськом два плота, а на плотах громоздилось вроде как по небольшому стожку. Однако если приподнять сухие ветки и прелое сено, то можно было увидеть лица Веры Федоровны, Родриго, Дементия, Афони. Места было совсем мало, поэтому сидели, тесно прижавшись и держа в обнимку узлы с сумками.
– Кажись, миновали, – Антип огляделся по сторонам. – Граница, граница! А вот прошли – и не заметили. Ну, стало быть, ребята… ну…
– Стало быть, вот мы и дома, – сказала Уклейка и поправила лямку. – У кого там карта?
– Если никуда не сворачивать, то часа через два выйдем к дороге, а оттуда уже озеро Высокое близко, – сверившись с компасом, сказал Родриго. – За Высоким опять болота и озеро Буковец. Дядя Антип, дай, я тоже впрягусь! Теперь уже можно.
– Ну, давай, – позволил Антип.
Для переплыва государственной границы нарочно выбрали место поглубже, чтобы не шлепать, а именно плыть, притом плыть бесшумно. При малейшем шорохе водяные и Янка с головой уходили на глубину, отсиживались там минуты по три-четыре, человеку такого бы просто не выдержать. Люди же старались не дышать на своих плотах, притворявшихся плавучими островками. Только теперь отважились пошевелиться и заговорить.
Родриго соскочил в воду и снял лямку с Уклейки.
– Теперь моя очередь. А ты на плот полезай.
– Еще чего!
– Хватит миловаться, – одернул их Антип. – Нам еще брести тут и брести…
– И верно, сосед, – сказал Янка и скинул лямку. – А мне возвращаться пора. Вон как далеко вас проводил, пора и честь знать.
– Ты куда это? – изумился Антип. – Куда собрался?
– Домой, – просто ответил Янка. – Дом у меня там. Негоже бросать. Мы, болотные черти, хоть и пакостники, однако – дом все же…
– Дом? Нет теперь у нас домов, ни у кого! Бездомные мы – и водяные, и болотные черти! – напустился на него краснобай Афоня. – Вот наши дома!
И потыкал пальцем в плот.
– В Пресноводье наши дома, – добавил Коська.
– Вот именно – в Пресноводье! – неожиданно согласился Афоня. – Вот где мы теперь поселимся – там нам и будет Пресноводье. А другого не будет! Ни внизу, ни наверху, ни с дубами, ни с котами!
– Ты декларацию напиши, – посоветовал Антип, в котором от перенесенных бедствий тугоумие как-то съежилось, зато пробудилось ехидство.
– Дядя Янка, давай лучше с нами, – попросила Уклейка. – Мы к тебе привыкли, да и ты к нам привык.
– Вам – на новом месте обживаться, с людьми ладить, с тамошними водяными, а я ведь только пакости строить могу, все вам загублю. Нет уж, я лучше домой вернусь, – сказав это, Янка усмехнулся, смешно скривив пятачок.