ет быть...
– Часовых убрать с дороги можешь? – спросила я.
Она напряглась и кивнула. Мы спешились и пошли к воротам. Как Сорти собирается вырубать часовых (ведь ее стихией был воздух), я представляла смутно, потому готова была применить оружие. Но оказалось, что при правильном использовании и стихия воздуха на что-то способна. Крошка Сорти не стала подымать стражников ввысь и швырять об землю. Остановившись перед ними, она задрала юбку и сняла с ноги подвязку. Молодцы уставились на оголенную ногу, как завороженные, но ворожба, как выяснилось, была впереди. Служанка, что-то шепча, завязала подвязку узлом, и стражников швырнуло друг на друга волной невесть откуда взявшегося ветра. Поскольку оба стояли пригнувшись и набычившись, то столкнулись лбами. А поскольку головы были в медных шлемах, удар получился весьма чувствительным. Стражники сползли на землю. Мгновение я размышляла, не прихватить ли у одного из них алебарду, но потом решила, что это, пожалуй, будет лишнее, и распахнула дверь. За мной следовала Сорти со своим оружием – подвязкой. Ее она и применила на парадной лестнице. Но не стала повторять прежний прием. Перед следующей порцией стражников она, наоборот, развязала узел и потянула подвязку в обе стороны так, что ткань туго натянулась. Стражники, словно по команде, пооткрывали рты, как рыбы, вытащенные из воды. И это было не смешно, а жутко. Они задыхались. Дракона мать! И эта женщина каждый день порывалась помочь мне одеться!
Стражники попадали на колени.
– Пошли быстрей, – сказала я, открывая новые двери. Тут я намеревалась лично допросить первого, кто попадется, не дожидаясь, пока за него примется Сорти.
Но за дверью никого не было. А особняк казался слишком большим, чтоб обследовать его наугад.
– Можешь определить, где они? По колебаниям воздуха?
Сорти помедлила с ответом, как будто я предложила нечто принципиально новое, ей ранее не известное.
– Попробую.
Со стороны могло показаться, что она прислушивается. Может, так оно и было. Что есть звук, как не колебание воздуха? Пока она этим занималась, я проверила арбалет. Порядок. Заряжен.
– Туда. – Сорти указала на резную лестницу слева от входа. Я поспешила в указанном направлении. Служанка немного отставала, должно быть, чулок сполз. И что у этих стихийных магов за символика такая двусмысленная – чулки, подвязки... Впрочем, сейчас не до этого.
Помещение наверху было украшено коврами и гобеленами. Как местными, так и привезенными с Ближнедальнего Востока, которые стоили на несколько порядков дороже. Ковры устилали пол, старческие ноги монсеньора Кавардака вряд ли переносили сквозняки. Что еще важнее, ковры заглушали шаги. На самом Ближнедальнем Востоке полы в коридорах коврами бы не застлали. Наоборот, сделали бы половицы как можно более скрипучими, чтоб приближение незваных гостей было слышно издалека. Тем лучше для нас.
Гобелены изображали сцены из жизни неизвестных мне шерамурских святых. Кто-то прогуливался с собственной отрубленной головой, кто-то проповедовал со снятой кожей или сидел на столбе. Много красивых женщин подставляли шеи под топоры, мечи и сабли. Поучительное зрелище для маркизы де Каданс, если ей выпадет здесь присутствовать.
Наконец я услышала голоса. Приглушенные ковром, вывешенном – дабы выдержать общий стиль – на дверном проеме. А сама дверь отсутствовала. Видимо, для того, чтобы скрип не отвлекал от благочестивых мыслей.
– Так дальше не пойдет, – услышала я аристократический баритон герцога Такова-Селяви. – Мы сидим здесь уже полдня, но не можем прийти ни к какому решению. А ведь все так просто...
– Вы правы, – ответил ему брат Удо. До того мне довольно мало приходилось слышать, как он говорит, и все же я узнала его голос – ровный, сухой, скрипучий, однако наделенный даром убеждения. – Все действительно просто. Проще не бывает. А не можем мы прийти к единому мнению, потому что все слишком разные. Служители церкви и миряне. Люди скромного происхождения и те, кто принадлежит к высшей знати, уроженцы Шерамура и чужестранцы. Позвольте же мне, с благословения монсеньора де Кавардака, провести некую священную церемонию, которая позволит нам лучше понимать друг друга.
– Чушь и чепуха! – послышался фальцет Куткомбьена. Мы с этим молодым человеком придерживались предельно разных мировоззрений, но в этот момент я была с ним солидарна.
– Вы маловерны, граф, и впоследствии устыдитесь своих слов. Для многих стран и многих народов обряд, когда пускают по кругу чашу с вином, является священным.
– А то! – я узнала дю Шора.
– Но я предложу вам не простое вино. Над ним проведен особый ритуал, способный придать напитку дополнительные силы. В чем клянусь вам всем святым, что есть у нас. А чтобы вы доверяли мне, я сам выпью первым.
Воспользовавшись паузой, я откинула край ковра и оглядела комнату и собравшихся. На первый взгляд это был кабинет с большим дубовым столом посередине и резными шкафчиками вдоль стен. Шторы были задернуты, на столе горели свечи, хотя до вечера было еще далеко, и это придавало зрелищу вид несколько сакральный. Собравшиеся сидели у стола на стульях с высокими спинками. Единственное исключение являл епископ, против ожиданий здесь присутствующий. Он дремал в покойных креслах.
А вот Вальмины де Каданс, урожденной Малотекста, здесь не было. Что меня не удивило. Перечисляя разные категории собравшихся, викарий не сказал «мужчины и женщины». Ну, это мы сейчас поправим.
Означенный викарий извлек из глубин двустворчатого шкафа золотую чашу, прикрытую тонким платком из чифаньского шелка. Сдернул плат и припал к чаше. Я снова обратила внимание, насколько он бледен. Словно в чашу он добавил собственной крови.
А ведь и добавил, наверное.
И ни единым словом не солгал, когда клялся, паскуда. Выпив его крови, они действительно обретут единство. Потому что он получит над ними власть.
Какая злобная пародия на старый добрый вампиризм! Не мудрено, что ортодоксальные последователи Края, благожелательно относящиеся к вампирам, не приняли этого учения!
Гверн внимательно следил за действиями брата Удо. Даже привстал. И, заметив это, викарий подошел к нему первому.
– Примите, князь.
И Гверн взял чашу и поднес к губам. А я-то думала, что он обо всем догадался! Дура! И он тоже дурак! Но прежде чем он успел «принять» по-настоящему, я закричала:
– Стоять всем! Святая Инстанция по ваши души! – и, не дожидаясь, пока Сорти сотворит какой-нибудь трюк, выстрелила по чаше. Болт вышиб ее из рук Гверна, и она покатилась по ковру, заливая красной жидкостью роскошный ковер из Аль-Кадавра.
– Ты что, с ума спятила? – сердито произнес Гверн.
– В самом деле, княгиня, – заявил Такова-Селяви. – Мы все уважаем вашу исконно поволчанскую решительность, но это уже чересчур.
– А вы понюхайте, чем вас поить собирались... гурмэ шерамурские!
– Эта женщина под властью злых чар, – сурово провозгласил брат Удо.
– Молчал бы уж насчет злых чар! – завопила Сорти из-за моего плеча. – Убийца, некромант, еретик Края!
Тем временем Равиоли (и он был здесь), которого мое замечание о шерамурцах не могло задеть по определению, не побрезговал опуститься на колени и поводить носом над загаженным ковром.
– Вино здесь тоже есть, – сообщил он. – Но известно, господа, что кровью пахнет только кровь.
– Ах вот как! – вскричал Такова-Селяви. Поскольку рядом с ним сейчас не было телохранителей либо иностранных дипломатов и ничто его более не удерживало от методов физического воздействия, он, опередив всех нас, с неожиданной легкостью перескочил через стол и, обнажив шпагу, бросился на брата Удо.
Однако Сорти, к сожалению, угадала, что викарий властен над разными стихиями. Брат Удо повел рукой, и кровь, разлитая по ковру, вспыхнула, как нафта, к которой поднесли факел. Пламя быстро побежало по ковру и окружило герцога огненным кольцом.
Но и Сорти оказалась дамой не промах. Прыгая на одной ноге, она совершала какие-то пассы вывернутым чулком. С грохотом распахнулись створки окна, и в комнату, срывая портьеры, ворвался ураганный ветер.
Он сбивал с ног людей и мебель (я бы тоже упала, если б Гверн меня не поддержал), но огонь был загашен.
– Темпестария! – как ни странно, в голосе брата Удо послышалось торжество. Как будто он, наконец, нашел давно желаемого врага.
Епископ, все это время словно бы дремавший, извлек из широкого рукава колокольчик и зазвонил, призывая стражу. Несколько пришедший в себя Такова-Селяви закричал:
– Омон! Ко мне!
Куткомбьен, добравшийся до открытого окна, высунулся по пояс и воззвал:
– Братья мои! Ко мне!
И что вы думаете? Все призванные не замедлили явиться. Поскольку им было одновременно приказано: «Взять их!» – но не уточнили кого, то слуги епископа, стражники герцога и кающиеся Куткомбьена бросились друг на друга.
Кабинет, прямо скажем, не был рассчитан на пребывание такого количества людей, даже в состоянии покоя. А теперь они находились вовсе не в покое. Поэтому свалка быстро перенеслась и на близлежащие комнаты, и на коридоры, и на лестницу.
В целом это напоминало картину Вокзаллы – мира посмертного блаженства в представлении жителей далекого Бродиланда. Когда толпа героев в закрытом помещении бессмысленно и беспощадно месит друг друга. Посередине же происходило то, что мне за всю богатую событиями жизнь видеть не приходилось. Поединок магов. (То есть магов я повидала – и добрых, а больше злых, – но они попадались как-то поодиночке.)
Поскольку Сорти (Сортиария? Сортилега?) и брат Удо отбросили всяческую маскировку и применяли свой гламур исключительно в боевых целях.
При всей многогранности талантов викария, употребить их на практике оказалось трудновато. Огонь загасили, кровушки попить и попасть под его власть никто, кроме епископа, не успел, а иных жидкостей поблизости не наблюдалось.
А вот у его противницы стихия была одна. Зато воздух кругом имелся. Недостаточно, правда, из-за скопления народу, но его хватило, чтоб поднять и швырнуть в брата Удо бывшие в наличии стулья, кресла и прочую мебель. Не сдвинулись только кресло, в котором сидел епископ – слишком уж было тяжелым – да по той же причине стол, за коим столь благостно начиналось заседание.