Любовь изливается из меня независимо от того, что происходит; ничто не может помешать этому — ни плач, ни вопли, ни смех. Любовь всегда активна, она все признает и во всем присутствует, она бдительна и щепетильна. Если бы вы могли понять, как я вижу эти две ноги, лежащие сейчас на кофейном столике, вы смеялись бы до тех пор, пока не свалились бы на пол без сил. Способность к видению может уничтожить все, кроме чистой радости от увиденного.
Как прекрасен мир пустого разума! Абсолютно все может наполнить его. Ноги, кофейный столик, нос, руки, кисти рук, компьютер, стены, пол, окна, шторы, все, что не имеет названия и перетекает из одного в другое. Вообразите бытие, наполненное ничто, ощугите странность такого бытия и почувствуйте, что только оно и имеет смысл. И вообразите природу ничто, которое порождает нескончаемый поток обилия всего; оно как сосуд, способный вместить в себя абсолютно все. Оно не имеет границ.
Реальность вливается в нас — именно так она расширяет свои пределы и проявляет свою бесконечную щедрость. Будь разум телом, он бы, как свет, в ослепительном сиянии, заполнял нас и оставался внутри. Например, вместо того, чтобы излучаться из кончиков пальцев, он оставался бы в них, и кончики пальцев увеличивались бы в объеме со скоростью, с которой свет наполнял тело.
Это и есть наполненность без границ. Казалось бы, реальность должна найти выход вовне, и все же она остается внутри. Реальность никогда не бывает слишком большой для открытого разума. Она настолько же велика, насколько велика жизнь, она неотделима от жизни, и как только что-то новое попадает в поле ее зрения, она сразу же обогащается этим опытом и за счет него расширяется. Она включает в себя все. для нее не бывает ничего слишком многого, ничего, что бы ею не приветствовалось, ничего, что бы она не смогла вместить в себя.
Совершенство лежит за пределами того знания, которым обладает неисследованный разум. Вы можете рассчитывать на то, что разум приведет вас туда, где вы должны быть, и в то время, в которое вы должны там быть. Когда он начинает понимать, что является всего лишь отражением высшего разума, создавшего всю видимую Вселенную, он наполняется блаженством. Он наслаждается тем, что он есть все, и тем, что он есть ничто. Он наслаждается своей искрящейся добротой и свободой от всякой идентичности, свободой вести ничем не ограниченную, невообразимую жизнь. Он танцует в свете собственного понимания простой истины: все, что происходит, все, что может произойти, есть добро.
Нет более сильной иллюзии, чем страх.
Мы можем бояться только своих представлений о себе — хотя в нас нет ничего такого, чего нельзя было бы принять с пониманием. Если бы я, например, подумала, что вы находите меня скучной, такая мысль, будучи не исследованной, могла бы напугать меня. Так что не люди являются для меня источником страха, я сама его в себе вызываю. Это будет продолжаться до тех пор, пока я не исследую свой страх. И для меня не будет ничего хуже мысли о том, что выдумаете обо мне то же, что и я думаю о себе самой. Поэтому я остаюсь в своей собственной скорлупе.
Все страхи похожи на этот. Причиной их является вера в ваши мысли — ни больше ни меньше. Любой страх всегда связан с историей в будущем. Если вам хочется бояться этих историй, что ж, составьте план действий. Если ваши мысли исследованы, страх невозможен; он возникает только тогда, когда ум проецирует историю из прошлого в будущее. Истории из прошлого — это то, что заставляет нас планировать будущее. Если бы мы не были привязаны к историям из прошлого, будущее представлялось бы нам таким радостным, таким свободным, что мы не беспокоились бы о его планировании. Мы бы увидели, что уже живем в будущем — оно есть не что иное, как сейчас.
Однажды, — это было несколько лет назад, — я, прогуливаясь, оказалась на подъездной дороге, ведущей к чьему-то дому. Не успев обратить внимание на то, что нигде не было выхода, я увидела свору огромных собак, несущихся с громким лаем в мою сторону. Первой моей мыслью было: «Интересно, покусают ли они меня?» Я не представляла себе, как они могли бы это сделать, поэтому во мне не было страха. Собаки подбежали ко мне. Они рычали и скалили зубы, потом успокоились и стали обнюхивать меня. Я ждала и наблюдала, отмечая, что жизнь очень приятна — пока. А затем, в их сопровождении, я вернулась назад — к тому месту, где начиналась подъездная дорога. Они были счастливы, я была счастлива... Это была прекрасная встреча.
«Но, Кейти, — может возразить кто-то, — разве страх не заложен в нас на уровне инстинкта? Разве он не нужен для приведения в действие механизма самосохранения "бей или беги" ? Можно не испугаться рычащей собаки, но если бы вы, скажем, находились ira борту самолета, который терпит крушение, — неужели вам не было бы страшно?»
Мой ответ таков: «Приводится ли в действие механизм "бей или беги", когда вы видите лежащий на дороге кусок веревки? Безусловно, нет — это было бы глупо. Ваше сердце начинает учащенно биться только тогда, когда вы думаете, что веревка — это змея. Ваши мысли, а вовсе не реальность пугают вас и запускают механизм "бей или беги"».
Я, разумеется, не могу знать, о чем бы я думала и что бы чувствовала в некой гипотетической ситуации. Могу сказать лишь одно: последний раз я испытала страх очень давно. И это случилось при очень интересных обстоятельствах.
Жизнь без страха становится нормой, если ваши мысли исследованы. Меня часто просят привести какой-нибудь пример из жизни, и я иногда рассказываю историю рождения моей внучки Марли. Когда у моей дочери Роксаны начались схватки, мы все — я, Стивен, мой зять Скотт и его родители — находились в родильной палате. Все шло хорошо до тех пор, пока вдруг малышка не застряла в родовом канале. Больница была маленькой, той ночью в ней не хватало обслуживающего персонала, у доктора, принимавшего роды, не было опытного ассистента, и поэтому в родильной палате ощущалась паника.
Доктор решил делать кесарево сечение. Он довольно грубо выставил нас в коридор и повез Роксану в операционную. Она очень громко кричала, никто не мог нам ничего объяснить, поэтому у нас были все основания поверить в то, что ее жизни и жизни малышки угрожает серьезная опасность,
Затем крики прекратились. До нас из конца коридора доносился только нервный, раздраженный голос врача, руководившего операцией. Ко мне подбежал ассистент из реанимационной палаты, дал номер телефона и сказал, чтобы я позвонила по нему и попросила человека, который возьмет трубку, немедленно приехать в больницу. И, ничего не объяснив, снова убежал.
Я позвонила и вернулась к родителям Скотта. Они спросили: «Кейти, ты помолишься вместе с нами?» Их вопрос удивил меня. Я не имела никакого отношения к молитвам. Я посмотрела в их любящие, уставшие, испуганные глаза и подумала: «Мне не о чем просить Бога. Я хочу того же, чего хочет Он». Но я, конечно же, присоединилась к ним. Они взяли меня за руки, закрыли глаза и стали читать молитву, а я стояла рядом с ними и просто любила их, зная, каким болезненным может быть ожидание определенного исхода.
В те минуты я не испытывала ни внутреннего сопротивления, ни страха перед происходящим. Для меня реальность — это Бог. Я всегда доверяю ей. Мне не нужно гадать о том, что такое божья воля. Все, что случается, случается по воле божьей, и от нее зависит, будут моя дочь и внучка жить или умрут. А воля божья — это и моя воля. Поэтому любая моя молитва уже услышана. Я люблю Роксану всем сердцем и с радостью отдала бы за нее свою жизнь — для этого мне не нужно обращаться к Богу. Случилось так, что операция прошла успешно и с Роксаной и Марли все было в порядке.
Но существует и другой путь. Если бы в тот момент я верила в мысли типа «Роксана должна жить, ей рано умирать», «Моя внучка должна родиться» или «Доктору следовало бы лучше подготовиться к операции», то оказалась бы очень расстроенной. Я могла бы ворваться в реанимационную палату и тем самым создать еще больше трудностей для тех, кто делал операцию. Я обрушила бы на них свой гнев, разочарование и ужас; я молилась бы — то есть пыталась бы манипулировать тем, чем манипулировать невозможно.
Когда мы верим в свои мысли, то часто очень бурно реагируем на ситуацию, которая вышла из-под нашего контроля. Именно так выглядит война с реальностью, и она не только безумна, она безнадежна и очень болезненна. Но если ваш разум исследован, мысли легко возникают в нем и так же легко исчезают, не вызывая стресса, потому что вы не верите в них. И тогда к вам приходит понимание: то, что противоположно этим мыслям, как раз и является правдой. Через это спокойное состояние разума реальность показывает вам, что на самом деле нет никаких проблем, есть только решения. Глубоко внутри себя вы знаете: что бы ни случилось — это именно то, что должно случиться. Теряя дочь или внучку, ятеряюто, что мне изначально не принадлежало. Это правильная идея. Либо так, либо Бог — садист и опыт, который я пережила. — не мой.
Я не заказываю Богу развитие событий. Я не могу знать, что лучше для меня и для тех, кого я люблю, — жизнь или смерть. Как я могу знать это? Я знаю только то, что Бог есть все и Бог есть добро. Это моя история, и я ее придерживаюсь.
Мастер прибывает на место, не отправляясь в путь, видит свет, не глядя на него, достигает всего, не прилагая усилий.
Я совершаю очередное турне, представляя читателям свою книгу. На моем прикроватном столике в номере отеля стоят лампа,которую я не включаю, и будильник, которым я не пользуюсь. Это способ, которым реальность, ночь за ночью, удовлетворяет мои потребности, причем в гораздо большем объеме, чем я нуждаюсь.
Я благодарна отелям. Они снабжают меня простынями, подушками, одеялами — в общем, всем необходимым для комфортного сна. Они заботятся обо всем, и я всегда получаю в них больше того, на что рассчитываю. Бумажные носовые платки. Блокнот и ручка. Библия в выдвижном ящике стола — такая дорогая сердцам многих людей. Здесь же, на прикроватном столике, стоит бутылка воды для моего утреннего чая. Я предпочитаю воду в бутылках воде из-под крана. Я покупаю ее на автозаправках, в продуктовых магазинах или в отеле.