Отдавшись любви, вы теряете целый мир – такой, каким его представляете. Любовь захватывает вас целиком. Она алчет заключить в себя все и не оставить ни тени себя миру. Все остальное отпадает. Вы становитесь похожими на дерево, которое сбрасывает листья по осени. И это так прекрасно! Нам больно, когда мы отрицаем любовь. Ограничение – одно из проявлений эгоизма. Нет ничего такого, чем бы вы не могли поделиться с ближними, если бы не боялись этого. Разумеется, невозможно быть щедрым наперед. Но приняв свои мысли с пониманием, вы осознаете, что на самом деле вам нечего терять. Поэтому со временем у вас не возникает желания защитить свое. Отдать все, чем вы владеете, становится для вас приоритетом.
Настоящая любовь у вас может быть только с самим собой. Я замужем за самой собой, и именно это я проецирую на окружающих. Поэтому я люблю вас всем сердцем, но вам не нужно разделять мою любовь или как-то на нее реагировать. А значит, «Я люблю тебя» не имеет никакой мотивации. Разве не здорово? Я могу любить вас безраздельно, и вы ничего не в силах с этим поделать. Вам не удастся лишить меня той близости, которой я наслаждаюсь с каждым из вас.
Произнося «Я люблю тебя», я тем самым выражаю любовь к себе. Поскольку обращаюсь не к вам, а к самой себе. Любовь настолько поглощена собой, что не оставляет места ни для какого иного опыта. Она всегда всепоглощающа. На самом деле молекула жизни едина. В кажущемся двойственном мире люди видят ее как меня, тебя, остальных. Но в реальности молекула жизни всего одна. Она неделима. Но даже это неправда.
Я замужем за голосом внутри меня. Хотя «брак» – всего лишь метафора для описания единства и близости. Связывая себя узами, я делаю это только для себя, во имя моей правды – ни больше и ни меньше. «Берешь ли ты этого мужчину в мужья?» – «Беру. Хотя со временем могу и передумать». Все должно идти так, как идет. Поэтому я замужем за своим единственным Богом – реальностью. Я связана с ней нерушимыми узами и потому не могу быть связана ими ни с одним человеком. И, кстати, мой муж ничего не имеет против.
Пока ты не вступил в брак с истиной, никакие другие брачные узы не имеют значения. Вступив в брак с собой, мы объединяемся узами единства и любви со всеми. Я – это вы, а вы – это я. Такая вот космическая шутка!
Открой свой ум Дао, доверься своим естественным реакциям, и все станет на свои места
У меня нет духовного наставника. Но, разумеется, у меня много других учителей – моя мать, мой бывшие мужья, мои дети и даже бродяга в лохмотьях на углу бульвара Санта-Моника. Когда у тебя нет официального наставника, ты не принадлежишь к религиозной или духовной традиции, тебе не к чему стремиться и нечему хранить верность. Тебе не нужно никем казаться – достаточно просто быть самим собой. Ты можешь даже позволить себе быть невеждой, который не знает ничего, кроме любви. И это наивысшая Божественная милость! Не привязываясь ни к какой традиции через духовного наставника, ты видишь реальность, лишенную каких-либо тайн или важности. Исчезает давление извне, и ты больше не привязан ко времени.
Моей внучке Марли всего одиннадцать месяцев. Как-то, оставшись с ней, я взяла ее музыкальную игрушку и стала петь вслед за ней «оу-один-два-три-четыре-пять-шесть-семь-восемь-девять-оу». Малышка смотрела на меня с удивлением и восторгом и потом начала танцевать. Она делала это абсолютно непроизвольно, повинуясь мелодии. Марли крутила своей одетой в памперс попкой, подпрыгивала, размахивала ручонками. На моих глазах рождался новый танец. И пусть он был первым и немного неуклюжим, я не могла удержаться, чтобы не присоединиться к моей малышке. Поэтому я тоже считаю ее своим учителем. Мы плясали, как двое первобытных людей на заре человечества, танцующих самый первый танец в истории мира. Марли не пыталась сделать свои движения красивыми или правильными. Она не стремилась поразить своим танцем. Она была естественной, как сама природа. И рядом с ней я стала такой же. Я двигалась в точности как Марли – подпрыгивала, размахивала руками в воздухе. И никаких ограничений! Я радостно смеялась и чувствовала необычайно сильный эмоциональный подъем. Я испытывала восторг от естественного танца, который исходил от Марли и стал моим. Когда песенка прекратилась, малышка посмотрела на меня, потом перевела взгляд на музыкальную игрушку. И нажала на кнопку, чтобы начать песенку сначала. Но ничего не вышло. Марли озадаченно рассматривала игрушку, раздумывая, как повторить чудо, а я наблюдала за ней. Малышка нажимала на кнопку два, потом три раза, и наконец, приложив достаточно сил, сделала это еще раз, и чудо произошло. Услышав первые звуки музыки, Марли взглянула на меня, ее личико просветлело, а тельце снова начало танцевать.
Мой старая белая собака, немецкая овчарка по кличке Керман, еще один из моих учителей. Точнее, один из лучших моих учителей, которые были у меня с того ключевого события 1986 года. Ее любовь ко мне была воистину безусловной. К концу жизни у нее отказали задние лапы, и она не могла ходить. Поэтому, когда люди звали ее, она ползла к ним по полу на брюхе, перебирая передними лапами. Когда Керман умирала, из пасти у нее внезапно пошла кровь. Я позвала моих троих детей домой и сказала им: «Я собираюсь усыпить ее, если вы не назовете мне разумных причин, по которым делать этого не стоит». Дети, увидев в каком плачевном состоянии находится Керман, согласились со мной. И мы решили устроить для нее прощальный праздник. Мы принесли ей ее любимую игру, дети играли и резвились с ней так, будто она была здорова. И Керман с радостной, щенячьей улыбкой на морде ползала к ним на брюхе. И выглядела при этом абсолютно счастливой. Казалось, что она не испытывает никакой боли. Керман всегда умела только отдавать, ничего не требуя взамен.
Когда пришло время вести ее к ветеринару, нас собралось девять или десять человек – ее семья и друзья. Мы стояли вокруг стола ветеринара, на котором лежала Керман, а мой сын Росс наклонился к ней, чтобы видеть ее глаза. Доктор сделал укол, прошло мгновение, и Росс объявил: «Керман умерла», но мы и так знали. Еще минуту назад она была с нами, а теперь ее нет. Наша Керман ушла, и некому было сказать «прощай». Это было так трогательно и мило!
Я также учусь у деревьев, гуляя среди леса калифорнийских секвой, где даже олени не боялись меня и не убегали прочь. Я видела деревья, поваленные ветром, и деревья, в которые ударила молния. Они казались мертвыми, но на них и в них существовал целый мир: самые разные насекомые и прочие виды жизни. Даже после смерти они служили источником новой жизни, отдавая то, что у них осталось.
Природа отдает нам все без остатка, пока у нее есть что давать. Она, как моя белая овчарка Керман, которая по первому зову ползла ко мне на брюхе, волоча задние лапы, со счастливой улыбкой, хотя у нее из пасти капала кровь. Природа отдает всю себя. И так же поступаем все мы, независимо от того, осознаем мы это или нет. Люди видели, как я медленно плетусь, будто бы от усталости и истощения. Но какими бы ни были мои действия, я не должна их выполнять. Я делаю все, поскольку мне это нравится. Я поднимаюсь на борт самолета, сажусь в кресло и чувствую только свободу.
Осознавая это, я радуюсь. Может, с первого взгляда так и не кажется, но я путешествую по миру с радостью в сердце, хотя могу выглядеть уставшей и истощенной. И я не даю миру больше, чем кто-либо из вас. И белая овчарка Керман не давала больше, чем могла, как и заросли секвой. Все мы отдаем в равной степени. Без придуманных нами историй все – чистая любовь.
Тот, который определяет себя, на самом деле не знает, кто он есть
Реальность проста и понятна, когда ваш ум чист. Она настолько проста, что проще уже некуда. Хотя люди всегда чувствуют – за этой простотой обязательно должно что-то скрываться. Но реальность ничего от нас не скрывает – всегда получаешь только то, что есть. Все происходящее с нами – хорошо, и если вы сомневаетесь в этом, исследуйте свои мысли. Я воспринимаю людей и вещи без истории о них. Поэтому, когда мне нужно приблизиться к ним или, наоборот, от них отвернуться, я делаю это без тени сомнения. И не знаю, почему не должна поступать именно так, а не иначе. Движение всегда совершенно, и я ничего не могу с этим поделать.
Итак, если нет ничего скрытого и таинственного, реальность выглядит примерно так: женщина, сидящая в кресле с чашкой горячего чаю. Сладкого ровно настолько, насколько мне нужно, потому что есть то, что есть. Я называю это «последняя история». Если вы любите реальность такой, какая она есть, вам становится проще жить в мире, поскольку вы понимаете – все именно так, как должно быть.
Я привыкла говорить с позиции личности, хотя и не верю в нее, а также с позиции человечества, Земли, Бога или камня. Если подобные явления существуют, то я их источник. И я могу назвать себя «все», поскольку никаких предпосылок для того, чтобы отделять себя от всего сущего, у меня нет. Я – все сущее, и у меня нет никаких мыслей о том, почему бы я не могла им быть. И я научилась говорить с людьми так, чтобы не приводить их к отчуждению. Поэтому они воспринимают меня как некое благотворное, невидимое, непознанное, но комфортное для себя пространство. Я разговариваю с людьми с позиции друга. Они доверяют мне, поскольку я принимаю их такими, какие они есть.
Я влюблена. У меня роман с самой собой. Когда ум влюблен в себя, он не можете не любить все то, что проецирует вовне. Принимать людей такими, какие они есть, без всяких условностей – значит принимать так саму себя. Я люблю все. Я могла бы целовать траву, по которой только что ступали мои ноги, поскольку все вокруг – это я. Такое вот абсолютное тщеславие!
Я, как и каждый человек, люблю говорить. И называю это своей маской. Первое, что я сделала, пробудившись к реальности, – влюбилась в форму. Я влюбилась в глаза, в пол, в потолок. Я то и я – это. Ничто и все. Я неотделима от окружающих меня людей и вещей. И того, чтобы родиться и познать такое благо – прямо сейчас, с широко открытыми глазами, – вполне достаточно.