щие люди с трудом могут признать: все, что ни делается, – к лучшему. Они усматривают в этом чрезмерную простоту. Но как простая истина может быть слишком простой? «Бог – все сущее, Бог – добро» – не просто идея, а реальность. Вы можете быть уверены в истинности этих слов, поскольку все противоречащее им причиняет боль. Я называю их последней историей. Придерживайтесь ее и живите прекрасной жизнью. Но если захотите пойти глубже, знайте: даже эта история – неправда.
Быть пустой означает не иметь в уме никаких препятствий к тому, чтобы беззаветно любить то, что есть, каким бы оно ни было. Чистый ум абсолютно неподвижен. Все, попадающее в поле его зрения, имеет отклонения, но их для чистого ума просто не существует. Он всегда ищет нечто несовершенное, хаотичное, дабы увидеть в нем совершенство и порядок. Чистый ум – смысл всего сущего. И он бесконечно пребывает в состоянии осознанности.
Сейчас я нахожусь в номере отеля в Восточном Берлине и диктую Стивену эту главу. Вот он отнял правую руку от клавиатуры ноутбука и почесал нос. Я потрясена. И хотя его жест не имеет ко мне никакого отношения, я полностью принимаю его, пропускаю через себя и вижу, что на самом деле он не связан ни с носом, ни с лицом, ни с мужчиной и ни с чем бы то ни было еще. Я просто вижу красоту жеста как такового, восхищаюсь им и осознаю, что вот он уже снова неотделим от пальцев, порхающих по клавиатуре. И я понимаю: оба движения – ничто, а из моего понимания рождается любовь. Нет меня, нет его, все едино, разделения не существует. И ничто не в силах помешать потоку любви. Мне было удивительно видеть руку Стивена у его носа и потом опять его пальцы на клавиатуре ноутбука. Все это очень странно и похоже на какую-то жидкую геометрию, по законам которой все и всегда струится в верном направлении.
И что бы ни происходило, я продолжаю излучать любовь, и ничто не в силах этому помешать – ни плач, ни смех, ни крик. Любовь всегда активна, она признает все, она присутствует в каждом мгновении, она бдительна и аккуратна. Если бы вы смогли понять, как я воспринимаю две ноги, лежащие сейчас на кофейном столике, вы смеялись бы до тех пор, пока не свалились бы на пол без сил. Способность видеть может уничтожить все, кроме искренней радости от увиденного.
Как прекрасен мир пустого ума! Абсолютно все может его наполнить. Ступни, ноги, кофейный столик, нос, руки, кисти рук, ноутбук, стены, пол, окна, шторы на них – и все прочие безымянные и безмолвные явления, перетекающие из одного в другое. Представьте, будто вы наполнены ничем, всю странность и причудливость этого ощущения, и почувствуйте, что только это и имеет смысл. И попытайтесь вообразить природу этого ничто, которая порождает нескончаемый наполняющий поток, а также сосуд, способный вместить в себя абсолютно все. И без всяких ограничений.
Реальность расширяет свои пределы, вливаясь в нас, и так проявляет свою бесконечную щедрость и изобильность. Если бы ум был телом, то он, наподобие самого яркого, искрящегося света, струился бы в вас, в ваше тело, вместо того чтобы изливаться вовне через какие-либо из его отверстий. Вместо того, чтобы, к примеру, излучать вовне кончики ваших пальцев, свет замер бы на них, и кончики ваших пальцев достигли бы той же частоты, что и заполнивший ваше тело свет.
Вот она, наполненность без границ. Казалось бы, она должна найти выход вовне, но тем не менее она по-прежнему остается внутри. Для открытого ума реальность никогда не бывает необозримой. Она такая же широкая и безграничная, как жизнь. Но как только что-то новое попадает в поле ее зрения, реальность сразу же обогащается этим опытом и расширяется за счет него. Другими словами, реальность – это сосуд без границ, способный вместить в себя все что угодно. Для нее ничто и никогда не будет лишним, она сможет вместить в себя что угодно и открыта для самых разных вещей.
Совершенство лежит за пределами того, что известно уму, который верит своим убеждениям. Вы можете только рассчитывать на то, что он способен помочь вам добиться всего, чего вы хотите, и быть там, где вы хотите, причем вовремя. Но стоит уму понять – он всего лишь отражение безымянного высшего разума, создавшего всю очевидную Вселенную, как его переполняет блаженство. Он наслаждается тем, что он – все, как и тем, что он – ничто. Он радуется своей безмерной доброте и свободе не отождествлять себя с «Я». И наслаждается своей безграничной, бесконечной, невообразимой жизнью. Он танцует в свете понимания того, что все происходившее, происходящее и только еще возможное не несет в себе ничего плохого, а только добро.
Нет большей иллюзии, чем страх
Мы можем бояться только своих представлений о себе – хотя в нас самих нет ничего такого, чего нельзя было бы принять с пониманием. К примеру, если я буду думать о том, что вы считаете меня скучной, такая мысль может меня напугать, если я вовремя не исследую ее. Поэтому не люди и их мнение обо мне пугают меня на самом деле, а я сама пугаю себя. Такова моя реальность – служить для себя источником страха. Но это ровно до тех пор, пока я не решусь сама исследовать свой страх. Нет ничего хуже и страшнее уверенности в том, что вы думаете обо мне все то, что я сама о себе думаю. И потому я продолжаю и дальше оставаться в себе самой.
Все наши страхи на одно лицо. Они вызваны верой в собственные мысли – ни больше и ни меньше. Страхи всегда связаны с историей будущего. Если хотите бояться того, что может случиться, составьте план действий. Страх невозможен, если вы исследуете свои мысли, поскольку испытать его можно только тогда, когда ум проецирует историю прошлого в будущее. Истории о прошлом заставляют нас проецировать истории о будущем. И если бы мы не были привязаны к историям прошлого, наше будущее стало бы красочным, свободным и светлым, и мы даже не утруждали бы себя проецированием времени. Мы бы заметили, что уже живем в будущем, которое всегда с нами – здесь и сейчас.
Несколько лет назад я гуляла вдоль дороги, которая оказалась подъездной аллеей к чьей-то усадьбе. Когда я обратила внимание на то, что нигде нет выхода, то увидела, как ко мне с устрашающим лаем приближаются два огромных пса. Первой моей мыслью было: «Интересно, а они меня покусают?» Но я не могла спроецировать то, как они могли бы это сделать, и потому не испытывала ни малейшего страха. Собаки подбежали ко мне. Они рычали и скалили зубы. А потом с любопытством обнюхали меня. А я стояла и просто наблюдала за происходящим, ощущая, как прекрасна пока моя жизнь. Затем псы просто развернулись и побежали обратно по аллее, а я последовала за ними – к началу своего пути. И все мы в этот момент были абсолютно счастливы… Воистину, чудесное вышло воссоединение!
«Но Кейти, – может возразить кто-то, – разве страх не заложен в нас на уровне инстинкта? Разве он не является своеобразным проявлением чувства самосохранения? Да, можно не испугаться даже самого свирепого пса. Но как быть, когда ты, скажем, находишься на борту самолета, который терпит крушение? Неужели тебе, Кейти, не было бы страшно за свою жизнь?» Я отвечу так: «Включается ли в вас механизм самосохранения, когда вы видите лежащий на земле моток веревки, отдаленно смахивающий на змею? Разумеется, нет, поскольку это было бы глупо. Только если вы внушите себе, что веревка – это на самом деле змея, ваше сердце начнет учащенно биться от страха. Ваши мысли, а вовсе не реальность, пугают вас, заставляя включаться инстинкт самосохранения». Разумеется, мне не дано предугадать, как бы я чувствовала и вела себя в некой гипотетической ситуации. Могу сказать одно: последний раз я испытывала страх очень и очень давно. И было это при весьма любопытных обстоятельствах.
Жизнь без страха становится нормой, когда вы привыкнете исследовать свои мысли. Люди часто просят меня привести пример из жизни, и иногда я рассказываю им историю рождения моей внучки Марли. Когда у моей дочери Роксаны начались схватки, все мы – я, Стивен, мой зять Скотт и его родители – находились при ней в родильном зале. Сначала все шло нормально, но вдруг ребенок застрял в родовых путях. Малышка стала двигаться обратно к матке, и ее сердечко едва справлялось с такой нагрузкой. Мало того что на улице была глубокая ночь, три часа после полуночи, больница была маленькой, и в ней не хватало квалифицированного персонала. У врача, принимавшего роды, не было опытного ассистента, и в родильном зале повисло гнетущее ощущение надвигающейся паники. Но вот врач принял решение делать Роксане кесарево сечение, затем довольно грубо выставил нас в коридор и спешно повез мою дочь в операционную. Роксана кричала, никто не мог сказать нам ничего вразумительного о ее состоянии, поэтому у нас были все основания поверить в то, что ее жизни и жизни малышки угрожает серьезная опасность.
Внезапно крики прекратились. До нас из конца коридора доносился только нервный, раздраженный голос врача, руководившего операцией. Ко мне подбежал ассистент из реанимационной палаты, дал мне номер телефона и сказал, чтобы я позвонила по нему и попросила человека, который возьмет трубку, немедленно приехать в больницу. И, ничего не объясняя, бегом вернулся обратно в реанимацию. Я сделала звонок, а потом снова подошла к родителям Скотта. Они спросили меня: «Кейти, ты помолишься вместе с нами?» Их просьба удивила меня, поскольку я не видела повода для молитвы. Я смотрела на их милые, измученные лица, в их полные страха глаза и думала: «Мне не о чем просить Бога. Я хочу того же, чего хочет Он». Но, разумеется, я согласилась помолиться с ними. Они взяли меня за руки, закрыли глаза и стали читать молитву, а я стояла рядом с ними и любила их от всей души, поскольку мне очень хорошо известно, какую боль может причинить ожидание определенного исхода.
В те минуты я не испытывала ни внутреннего сопротивления, ни страха перед происходящим. Для меня реальность – это Бог. Я всегда могу доверять ей. И я даже не пытаюсь предугадать Божью волю, потому что все в любом случае происходит согласно ей. Я не знаю, умрут ли согласно Божьей воле моя внучка и дочь или останутся жить, но я полностью подчиняюсь ей, поскольку это и моя воля. Поэтому любая моя молитва уже услышана. Я люблю Роксану всем сердцем и с радостью бы отдала за нее свою жизнь, но произойдет все равно то, что должно произойти. В тот день операция кесарева сечения прошла успешно. И с моей дочерью и внучкой не случилось ничего плохого.