Он все еще возился с машиной, когда чуть в стороне зазвучали выстрелы. Оказалось, что мужикам, крепко подогретым спиртным, надоели невинные забавы вроде волейбола, товарищи решили проверить, кто же из них лучший стрелок.
Метров за двадцать пять от накрытых столов стоял табурет, на котором вызывающе поблескивала пустая бутылка из-под водки. Видимо, потому что содержимое горело в желудках стрелков, попутно отдавая в голову, в цель пока никому попасть так и не удавалось. Возбужденно переговариваясь и подначивая друг друга, мужики палили раз за разом, но результат, к общему смеху и стыду, оставался нулевым. Матвей тоже заинтересовался импровизированным чемпионатом и подошел поближе к стрелкам.
— А ты, боец, что это ухмыляешься? В сторонке стоишь… Или стрелять не умеешь? — На него насмешливо смотрели умные и злые глаза невысокого мужчины в белой летней гимнастерке без знаков различия. — Что молчишь, язык проглотил?
— Никак нет, — непроизвольно вытянулся в струнку Матвей, чувствуя, как по спине снова пробегает легкий холодок. Улыбка мигом сползла с его лица. Голос! Тот самый, второй, что недавно так начальственно разговаривал с самим Аграновым! Значит, этот пышноволосый коротышка далеко не простой начальник, если комиссар Государственной безопасности первого ранга, замнаркома разговаривает с ним как с равным — нет, пожалуй, даже как со старшим по званию. — Не проглотил. И стрелять умею.
— Да ты, я вижу, к тому же еще и трезвый! Почему не пьешь? Не умеешь? Или товарищей своих не уважаешь и пить с нами не хочешь?
— Никак нет! — отрапортовал Дергачев. — Просто за рулем не пью — правило у меня. Чтоб в аварию, не дай бог, не попасть. Начальство ведь вожу — дело важное и ответственное. А товарищей я, конечно, уважаю!
— Молодец! Ну, раз уважаешь, то бери в руки «наган» и вперед — на исходную! Попадешь, поддержишь честь наркомата — награжу! Промажешь — попрошу товарища Агранова, чтобы он тебя на месяц в дворники перевел. Не умеешь с револьвером, маши метлой, сукин сын!
Матвей взглядом отыскал Медведева, тот, к счастью, оказался рядом и в ответ на немой вопрос подбадривающе кивнул.
Дергачев вышел на исходную позицию, сопровождаемый нетрезвыми выкриками товарищей, вытащил из кобуры «наган» и, почти не целясь, выстрелил — пуля вдребезги разнесла бутылку.
— Да ты, я смотрю, и правда молодец! — Мужчина, слегка качнувшись, легонько стукнул его по плечу. — Так, продолжаем наш чемпионат! Усложняем задачу: табурет отнести еще шагов на десять, а вместо бутылки пусть будет папиросная пачка! У кого есть пустая?
Сразу несколько рук услужливо протянули пачки — кто пустую, а кто, сгоряча, и полной не пожалел. Матвей посерьезнел и расслабленно встряхнул руками. После чего медленно поднял револьвер и, затаив дыхание, плавно потянул за спусковой крючок. Ударил выстрел — пачка, пробитая пулей, слетела с табуретки.
— Да ты просто Вильгельм Телль! — В нетрезвых глазах незнакомца плескался настоящий азарт. — А в коробок спичечный сможешь?
— Можно попробовать, — солидно кивнул Дергачев, выбрасывая из барабана стреляные гильзы и перезаряжая «наган».
Через несколько минут он, чувствуя напряженный звон во всем теле, медленно поднял руку с зажатым в пальцах револьвером. Придержал дыхание, точно совместил мушку и прорезь прицела и на короткое мгновение замер. Выстрел! Коробок постигла участь папиросной пачки…
— Вот, товарищи, учитесь! Берите пример с… как там тебя?
— Матвей Дергачев!
— С товарища Дергачева, — кивнул мужчина и, поворачиваясь к толпившемуся позади рубежа начальству, поинтересовался: — Чей боец?
— Мой, Николай Иванович! — с готовностью отозвался Медведев. — Хороший парень, надежный.
— Коммунист?
— Так точно, с двадцать четвертого! — ответил Матвей, вновь принимая стойку «смирно».
— Молодец, товарищ Медведев! Достойные кадры умеешь подбирать. Вольно, Дергачев! Приз за мной — Ежов никогда ни о чем не забывает. А теперь, товарищи, по-моему, пора и выпить, хватит патроны без дела переводить. Не по-хозяйски это!
Серебряные часы с гравировкой «Тов. Дергачеву за отличную стрельбу. Наркомвнудел СССР Ежов» Матвей получил чуть позже, в октябре. На тот момент Ягода — Большой Генрих — был снят с поста наркома внутренних дел и назначен наркомом связи. В январе тридцать седьмого главный строитель Беломорского канала, «первый инициатор, организатор и идейный руководитель социалистической индустрии тайги и Севера» вылетел и из этого кресла, был исключен из партии, а в конце марта арестован. Настали новые времена…
Глава четырнадцатаяМосква, Лубянка, декабрь 1936 года
Московский процесс троцкистско-зиновьевского центра разоблачил до конца преступную банду убийц, от рук которых погиб пламенный большевик дорогой Сергей Миронович Киров. «Если враг не сдается, его уничтожают», — сказал великий пролетарский писатель Максим Горький. В этих словах выражена воля многомиллионного народа — до конца уничтожить, искоренить наемников международного фашизма, смести их с лица земли. Всемерно усилим бдительность в своей работе, на каждом участке социалистического строительства! Выше идейную вооруженность, дисциплину, ленинско-сталинскую непримиримость к врагу! Никакой пощады трижды проклятым троцкистским мерзавцам!
Дергачев, стараясь не стучать каблуками сапог, держался чуть сзади и слева за деловито шагавшим по скуповато освещенным коридорам и переходам внутренней Лубянской тюрьмы сопровождающим.
Этаж за этажом, изолированные друг от друга отсеки, окованные железными листами двери с квадратами окошек и решетки, решетки, решетки. Невыветриваемые запахи карболки, казенной сапожной ваксы и кислых щей… И тишина. Тишина особая, в которой даже приглушенные звуки неторопливых шагов звучали чуть ли не кощунственно. Окрашенные в серый стальной цвет прочные стены надежно защищали тайный мир Лубянки от мира большого, напоминавшего о себе лишь иногда доносившимся лязгом и звонками трамваев на Мясницкой.
Спускаясь по чуть выщербленным ступеням с этажа на этаж, Матвей вспомнил, что примерно такую же тишину он уже встречал — в красно-ковровых коридорах обкома партии. Только в обкоме она была какой-то сдержанно-торжественной, вызывающей легкий трепет в душе, а тишина здешняя непонятным образом рождала ощущение собственной малости, неуверенности и страха — страха навсегда остаться в этих стенах и уже никогда не увидеть ни солнца, ни яркого голубого неба, ни радостных лиц людей на веселых весенних улицах, по которым, деловито трезвоня, ходят красно-желтые трамваи…
— Пришли, — сухо сообщил сопровождающий. — Значит, так… Становись вот здесь, в углу. И ждем. Как самочувствие? Справишься? Помогать не придется?
— Все в порядке, товарищ старший лейтенант, справлюсь!
— Все помнишь? — Старший лейтенант, мужчина лет сорока в круглых учительских очках, пытливо и строго посмотрел на Дергачева.
— Так точно, помню!
— Ну, все, тогда ждем. Если что, не переживай, я здесь…
Матвей достал из кобуры «наган», расслабленно опустил руку с револьвером и приготовился ждать. Несмотря на все заверения, небольшой трепет он все же испытывал. Но это не был страх или неуверенность в своих силах — младший лейтенант всего лишь слегка опасался, что не сумеет выполнить задание настолько точно и четко, как от него требуется…
Минута шла за минутой, повинуясь быстрому бегу секундной стрелки, и Матвей невольно вспоминал, как три дня назад его вызвали в неприметный кабинет, в котором находились двое мужчин, естественно, в форме НКВД.
— Товарищ капитан Госбезопасности, младший лейтенант Дергачев прибыл по вашему приказанию!
— Проходи, лейтенант, присаживайся… — Коренастый красивый капитан с двумя знаками почетного чекиста и орденом Красной Звезды на гимнастерке отодвинул в сторону тоненькую папку и, выдержав небольшую паузу, продолжил: — Есть мнение, товарищ Дергачев, что вам, как коммунисту и надежному, не раз проверенному в серьезном деле сотруднику, можно доверить выполнение важного правительственного задания. Что вы на это скажете?
— Готов выполнить любой приказ, товарищ капитан! — Голос Матвея был тверд и звучал уверенно — как и положено по уставу.
— Готов — это хорошо, — поправляя круглые очки, негромко произнес второй — старший лейтенант с неприметной внешностью сельского учителя. — Или все же есть какие-то сомнения, неуверенность в своих силах? Может быть, проблемы со здоровьем?
— Никак нет, товарищ старший лейтенант! Я здоров! И готов выполнить любое задание партии и правительства.
— Это хорошо, — кивая, повторил за «учителем» коренастый, неторопливо закурил и, указывая взглядом на папку с личным делом, сказал: — Член ВКП (б), хорошая армейская характеристика, почти не пьешь — да ты, я смотрю, просто золото какое-то… Ладно, а теперь, «золото», подпиши-ка вот эту бумагу!
Дергачев послушно взял предложенную ручку, обмакнул перо в чернильницу и, почти не глядя, подписал официальный документ о неразглашении государственной тайны. Сколько подобных бумаг с устрашающими лиловыми грифами он уже подписывал — так одной больше, одной меньше!
— А теперь о деле. — Капитан сильным движением раздавил в пепельнице окурок и легонько прихлопнул ладонью по столешнице. — Дело, сразу скажу, не самое простое и далеко не каждому по плечу… Надо будет приводить в исполнение приговоры, я имею в виду высшую меру. То есть, попросту говоря, расстреливать врагов народа и прочих преступников. Как, Дергачев, хватит духу, не подкачаешь? Если чувствуешь неуверенность, лучше сразу скажи!
— Я готов, товарищ капитан, — твердо повторил Матвей, чувствуя, как между лопатками пробегает легкий холодок. — Выполню любое задание партии и командования!
— Что ж, тогда немного о деталях… Чтоб ты не сомневался, — жестко усмехнулся коренастый, — скажу, что исполняем мы приговоры, утвержденные высшими судебными органами СССР. Так что расстреливать придется действительно преступников, по которым пуля плачет. Обо всем остальном тебе расскажет товарищ Мангулис — как, что, где и прочее…