На то он и вождь! Да он на сто ходов вперед все видит-просчитывает! И знает, что делает. А ты помалкивай в тряпочку, делай свое дело да с Мангулисом в домино играй. Или в дурака подкидного — самая для вас игра и есть. И мысли всякие из головы лучше выбрось. Не лезь, умник хренов, куда не просят, — целей будешь…»
— Матюша… Матюш, и об чем ты так все думаешь, а? Ну, чисто нарком какой! И куришь без конца — ровно паровоз. Иди завтракать! Я яишенку приготовила, как ты любишь — с салом и с лучком. Рюмочку выпьешь?
— Да нет, какая рюмочка, мне на службу в ночь. — Матвей вздохнул и уселся за стол. Нехотя поковырялся в яичнице, отложил вилку. — Что-то не хочется, извини. Ты мне чайку сделай, хорошо? Покрепче. О чем думаю? Да так, о всяком… Кто я такой, чтоб думать, — и без меня есть кому. Слушай, Маш, я давно спросить хотел: у тебя родственники какие есть? Ну, сестры там или тетка? И чтоб от Москвы подальше, где потише да поспокойнее?
— Так есть — сестра двоюродная во Пскове живет, — позвякивая посудой, удивленно посмотрела на него Мария. — Только мы, почитай, и виделись-то с ней раза два, не больше. Так, одно название, что родня. А тебе-то зачем?
— Да надо. Есть одно дело… Не знаю, как и сказать-то… В общем, Маш, тут такое дело: есть у меня сын. Или дочка.
— Как это, сын или дочка? Что-то не пойму я, — недоуменно вскинула брови Мария. — Ты что, не знаешь, кто у тебя родился? Да ну, разве ж такое бывает?!
— Получается, что бывает. — Матвей, не глядя на женщину, вдруг заторопился, опасаясь, что ему так и не хватит смелости все рассказать: — В общем, года три назад была у меня одна женщина знакомая. Можно сказать, любовь у нас была. А потом ее папашу органы в оборот взяли — вроде как врага народа. Ну, и ее заодно. Хотя она, если хорошенько разобраться, и не виновата была ни в чем. У нас ведь и такое случается…
— Ну, это я знаю. Вон, у нас в продторге бухгалтершу одну посадили за растрату. А она и вовсе ни при чем — там все директор свои махинации крутил! Так он-то, директор, значит, все на нее и свалил. И сидит баба ни за что, а он как жировал, так и жирует, сволочь… Ой, так а что там с дитем-то?
— Да случайно узнал я, что она беременная была. — Матвей поморщился, как от изжоги. — Видел в ее деле справку от врача. Так понимаю, там, в лагере, и родила. Кого — не знаю. Черт, я даже не знаю, в каком лагере срок она отбывает, и вообще — жива ли! Может, и ребенка-то никакого нет… В общем, попробую я узнать про все эти дела. Маш, если вдруг у меня получится ребенка забрать, поможешь, а? Думаю, он сейчас в детдоме для детей врагов народа, есть у нас такие, специальные… Ее спасти от ареста я тогда никак не мог, а ребенок же вовсе ни при чем, так ведь? Сам Сталин как-то сказал, что дети за своих отцов не отвечают.
— Матюша, ну, конечно, чем смогу — помогу. — Мария сочувственно вздохнула и, вытирая о фартук руки, добавила: — Ты же знаешь, — я для тебя все, что скажешь, сделаю! Ты только мне разъясни потом, что делать-то надо будет… Ох, ладно еще родителев сажают, а детишкам-то за что доля такая… Матюш, а ты ее сильно любил? Ну, женщину ту?
— Маш, да какая сейчас разница — любил, не любил, — рассердился Дергачев. — Я тебе про дело толкую, а ты мне про какую-то любовь талдычишь! И что вы, бабы, за народ такой… Запомни раз и навсегда: все, что там было, — давно бурьяном заросло, ясно? И нет у меня никого, нет и быть не может. Кроме тебя, конечно. И это… ты, смотри, языком-то нигде! Поняла?
— Да что ж тут не понять-то, — снова печально вздохнула женщина. — Сам же учил, что язык до Киева не всегда доведет, а к стенке — запросто. Не переживай, да я скорее его откушу, язык этот!
Глава двадцать втораяМосква, октябрь 1941 года
Постановление Государственного комитета обороны.
…4. Нарушителей порядка немедля привлекать к ответственности с передачей суду Военного трибунала, а провокаторов, шпионов и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка, расстреливать на месте.
Трудящиеся Ленинграда — бойцам фронта.
Патриоты города Ленина приносят на пункты и сдают теплые вещи для бойцов Действующей Красной Армии. Уже собрано много валенок, полушубков, теплого белья, свитеров.
— Так, товарищи, с районами патрулирования разобрались. — Ерохин аккуратно сложил листок и спрятал бумагу в недрах своей полевой сумки. — Инструкции простые: беспорядки пресекать, зачинщиков выявлять и без всякой жалости расстреливать на месте! То же самое касается паникеров, провокаторов и прочей сволочи — с этими тоже, как говорится, по законам военного времени. Все, вольно, разойдись!
Дергачев отыскал взглядом Мангулиса, тоже назначенного старшим одного из патрулей. Капитан, видимо, дополнительно инструктировал своих подчиненных: что-то объяснял, дополняя свою речь короткими взмахами руки. Матвей отбросил окурок и тронул его за плечо:
— Капитан, тебе Новинки достались?
— Ну да, а что? — недовольно посмотрел на Дергачева Мангулис. — Слушай, давай быстрей, что у тебя, нам уже ехать надо, а то скоро уже и темнеть начнет!
— Тут такое дело… — добродушно усмехнулся Матвей. — Меня капитан в Новогиреево отправляет. Махнемся, а? Ну, в общем, мне позарез в сторону Новинок надо!
— А Ерохин нам потом хвоста не накрутит?
— Ой, да ему-то какая разница? Ерохину надо, чтобы порядок был, а ты там будешь шпану и диверсантов гонять или я, ему плевать.
— Да мне-то что, черт с тобой — дуй в свои Новинки, — равнодушно пожал плечами Мангулис и скомандовал бойцам своей группы: — Закончили перекур! По машинам!
Над улицами Москвы витал запах гари и кружил черный снег, подгоняемый ледяными сквозняками — в учреждениях жгли документы всех уровней секретности. Матвей, погруженный в свои невеселые размышления, мрачно посматривал из окна полуторки на измазанные маскировочной краской здания, на укрытые мешками с песком объекты и никак не мог отделаться от дурацкой мысли, что от танков, в случае чего, эти мешки вряд ли что-то или кого-то защитят. Саданут прямой наводкой — от этих мешков и лоскутка не останется!
Столица ощетинилась противотанковыми «ежами» и надолбами, аэростатами и зенитками. От последних уж точно толку было больше всего, самолетам люфтваффе редко удавалось прорваться сквозь плотный огонь! По ночам сотни прожекторов своими мощными лучами обшаривали московское небо и если уж нащупывали вражеский самолет, то тому приходилось очень несладко — чаще всего асов Геринга сбивали…
Еще летом весь город гоняли рыть огромные многокилометровые рвы — и что? Больно-то эти рвы кого-то остановили… Немецкие танки прут и прут! Калуга пала, Боровск, вот-вот эти гады Малоярославец и Можайск возьмут. Говорят, их мотоциклистов в Химках видели. Вот это уж точно вранье и бабские сказки, никак они не могли туда добраться!
Да уж, слухи порой пострашнее бомбежки будут! И ведь растут и распространяются, гады, с невероятной скоростью! Да, похоже, дело совсем плохо, не зря же спецотряды НКВД минируют важнейшие объекты. Москва по приказу властей массово эвакуируется, на вокзалах и на дорогах творится нечто невообразимое, частенько перерастающее в самую настоящую панику.
Для поддержания хоть какого-то порядка в городе задействованы все силы — и милиция, и бойцы НКВД, и армейские патрули, но, судя по всему, их явно недостаточно. Город в эти дни просто наводнен немецкими диверсантами, агентами и провокаторами — поди вылови всех!
Дергачеву вдруг припомнилась минувшая ночь — воспоминания заставили досадливо поморщиться. Вот уж точно, у каждого своя война, свой фронт. Еще в июне Матвей написал рапорт с просьбой отправить его в одну из частей НКВД, воюющих наравне с частями действующей армии. На что Ерохин без тени улыбки красноречиво ткнул пальцем в пол, намекая на подвалы, и буркнул: «Твоя передовая там, понял?! И с глупостями ко мне больше не лезь!»
Да уж, можно сказать, точно передовая — разве что в атаку ходить не приходится. А уж стрельбы — хоть отбавляй! Всех зэков отправили в тыл заблаговременно — в первые же дни войны. Точнее, почти всех. Вот вчера и пришлось, по приказу свыше, срочно убирать-зачищать тех, кто еще оставался. Не немцам же их, сволочей, оставлять! Некоторые из них, между прочим, знали немало важных государственных и военных секретов. И времени на игры с «наганом» у исполнителей просто не было.
А были ночь, лай овчарок и команды-окрики конвоя, грузовики и полигон «Коммунарка». Матвей слишком хорошо помнил, как бился в его руках горячий «дегтярев», в ушах еще звенел грохот очередей, а в глазах метались всполохи длинного пламени, вырывавшегося из ствола. И еще — крики тех, кого он косил из пулемета. Рядом были Мангулис и еще двое бойцов с автоматами. Управились меньше чем за две минуты…
Полуторка поколесила по московским улицам, и вскоре Матвей, увидев знакомый магазин, у которого собралась целая толпа народа, достал из кобуры «наган» и приказал водителю:
— Давай прямо к дверям! Сигналь и никуда не сворачивай! Похоже, и этот магазин штурмом берут, гады…
Полуторка, отчаянно сигналя клаксоном и фарами, ворвалась в испуганно раздавшуюся толпу и клюнула носом-радиатором почти у самых дверей. Дергачев выпрыгнул из кабины и, без раздумий, отшвырнув парочку самых ретивых, пальнул в воздух.
— Все назад! Это что такое?! Думаете, в городе никакой власти не осталось?! Так я вам живо напомню, кто тут хозяин!
— И где она, ваша власть-то? — тут же донеслось из толпы, все же немного отпрянувшей назад. — Все партейные драпанули! И Сталин тоже! Завтра в город немцы войдут — кому все это достанется? Так уж лучше мы…