Я собрал несколько душевных шишек в свои первые годы тут, у вас, только я их не замечал. Мое невежество и неумение гладко кататься по русскому социальному гололеду привело меня в недопонимания и конфликты. Я тогда так кайфовал от приключений, что не обращал внимания на это, но мое подсознание точно избегало некоторых ситуаций, чтобы моя нежная английская кожа снова не оказалась вся в синяках.
Да еще и страшно, и стыдно, когда все умеют, а я там один криворукий такой. Мой мозг, видимо, решил тогда: «Если не участвуешь, ошибок делать не можешь». Я несколько лет жил по этой тайной философии. Стоял в стороне, наблюдал. Так никого бы ни разу не разозлил или не обидел тем, что объявил, что окрошка вовсе не суп, а утопнувшийся салат.
Я только года три-четыре назад осознал это, после того как русские люди окончательно убедили меня, что они добрые и не будут мне давать подзатыльник за ошибки. Хотя за «вообщем» могут…
Прошли и моя паника, и нежнокожесть. С тех пор кайфую тут с вами 😄 Я отпустил страхи, обиды, гештальты и осадочки. Лед в душе растаял. Звучит пафосненько, но это так!
Снег
Я помню первые признаки зимы в Англии: хрустящий иней на травинках, тонкий лед на лужах. И все вокруг ждут с нетерпением одеяло из снега.
В России первые признаки: по Неве плавают медленным шагом льдинки, и легкий обмороз появляется на пальцах англичанина, который решил снимать видео на улице Silly anglichanin, this тебе isn’t Lancashire.
Открою мое первое разочарование в России. Когда снег выпал первый раз и лежал одеялом на Марсовом поле, я туда ночью побежал, чтобы построить снеговика.
Я волновался, что меня арестуют (я думал, что то здание, которое стоит напротив Летнего сада, военное) за какое-то неизвестное мне нарушение. Но у меня был с собой уже потрепанный паспорт, и я с дурной, инфантильной улыбкой вбежал на Поле.
Я удивился, что был там один. Столько сырья, а никто не использует… Но я быстро понял почему. Русский снег не лепится. Никак. Даже если дышать на него, чтобы чуть разморозить. Я 10 минут там прыгал по снегу и сжимал его руками. Нет. Неумолимый снег отказался лепиться.
«Вода, вода, кругом вода, но нет ни капли выпить», – подумал я и с подавленным духом и мокрыми носками ушел.
Если вы вдруг тогда жили в доме у Марсового поля и увидели странного типа, прыгающего по снегу, теперь вы знаете, что там творилось.
Да, русский снег – не снег, а триллиард индивидуальных осколков льда, которые в ту ночь попали в мой глаз. (Да, я знаю, это было зеркало, но… ну…)
Но я привык Я пережил 10 русских зим, 7 из которых – самые «теплые» за 100 лет 😅
Бывало и холодно тоже. И я не один раз неправильно одевался, когда в ответ на вопрос «А там холодно?» мне отвечали: «Ну, десять градусов, может, двенадцать». Три раза пострадал, пока не понял, что это значит «минус десять, может, двенадцать». Штирлиц никогда не был так близко к переохлаждению.
Сегодня ветер завывает, видимость из окна падает, и самодовольный англичанин пишет русским про русскую зиму
Я очень рад, что я тут, несмотря на то, что придется смотреть на изобильный снег и думать: «Снег, снег, да, кругом снег, но нет ни снеговика».
И раз про зиму заговорил (записал?), дальше расскажу про русский менталитет в отношении к здоровью.
Здоровье
– Крэйг, ты почему мясо не ешь?
– Я не хочу мясо, спасибо.
– Ты что, только салат будешь?
Я видел, что она была мной не очень довольна. Я не знал, что в русском менталитете выбор блюда не личное дело, а всеобщее. Твое здоровье принадлежит не только тебе, а всему народу.
– Ну… я думаю, только салат… я не очень голоден, спасибо.
Саша взволнованно взглянула в окно на зимнюю улицу. Там было снегово. Она повернулась обратно ко мне и посмотрела так же, как фермер грустно рассматривает хилого поросенка, который слишком мало молока от мамы получил.
– Надо подкрепиться же. Салат зимой не еда. Там минус шестнадцать, это не шутки, – пыталась она убедить друга-поросенка.
Это было в мой второй год в России, и я начал считать себя сильным, независимым иностранцем. Гордый волк-одиночка.
– Я буду, ок. Салат витаминный, ха-ха.
– Блин, ок…
But it was not ок…
После кафе мы пошли к остановке, и я уселся на каменный выступ.
– Ой, Крэйг, не сиди на холодном камне!
– Почему? – ответил я непокорно с холодного камня.
– Так нельзя, вставай! – скомандовала она.
Честно говоря, русские очень часто командуют. Даже друг друга упрекают иногда по этому поводу. «Не командуй!» командуют они. А мой западный индивидуализм требовал бунта.
– Дальзя! – бунтовал я.
– Ты что, геморрой будет!
Задумавшись, правда это или блеф… я с грустью осознал, что мое знание биологии не включало механизм формирования геморроя. Решив не рисковать, я отступил с холодного камня.
– И куртку застегни, – продолжала она, укрепляя свою власть.
– Что значить застегнить?
– Пуговицы застегни.
Я не мог понять, при чем тут было пугало.
Она не могла понять, почему я не мог понять.
Автобус приехал и закрыл вопрос.
3 дня спустя…
*Чих*
– Ты заболел?! – она спросила молниеносно с азартным вниманием.
Русские замечают первые признаки болезни так же остро, как персонажи в фильме о зомби-апокалипсисе. И переживают с таким же неудовольствием.
– Ну, может быть, чуть-чуть…
Тут ее лицо, мимика и голос изменились, и передо мной теперь стояла не Саша, а закаленная медсестра Александра Кровоточина из времен Наполеоновской войны. Или в ее тело вселился вечный дух русской целительницы Добродеи Пиявкодавиной.
– Кому я говорила не сидеть на холодном камне?! – спросила она риторически.
– Мне… – грустно согласился я.
Она молча подошла ко мне и приложила обратную сторону своей руки к моему лбу.
– Горячий ты, – пробормотала она, уставленно глядя мне в глаза.
«Что происходит? – думал я. – Это какой-то русский флирт? Что мне делать??»
Я только потом узнал, что кожа на задней стороне русской руки куда чувствительней, чем стандартный термометр, и способна обнаруживать широкий спектр разных инфекций.
От неожиданного женского прикосновения я невинно покраснел и решил пошутить, чтобы разрядить напряженную ситуацию.
– Может, это у тебя руки холодные, хех…
– Не думаю, – сказала она и молча пошла в ванную.
– Где у вас таблетки всякие и термометр?
– Эм-м-м… У меня нет таблетков всяких, – ответил я.
Ее недовольное замолчание было слышно из ванной.
Она грозно подошла обратно и спросила:
– Аптечки нет?
– Аптека есть! Она за углом. На Английском проспекте.
Она снова замолчала, видимо, обдумывая, дать ли бактериям все-таки доесть меня.
– Щас, маме позвоню.
Дальше началась заочная медконсультация. Мне было не слышно маму, только интонации мог уловить. В основном удивление и отчаяние. Саша передавала вопросы от нее.
– Крэйг, кашель продуктивный?
Э? Я понимал, как фабрика могла быть продуктивной, но как кашель…
Я решил отвечать просто широкими глазами, открытым ртом и слегка наклоненной головой.
– Кашель мокрый? – спросила Саша, поняв мою актерскую игру.
Я задумался. В принципе горло всегда мокрое. И кашель в горле. Значит, мокрый.
– Наверное, да, – предложил ответ я так же, как повар предлагал бы новое блюдо грозному царю.
– Ага, ага. Крэйг, а горло болит?
– Ну да, болит…
– Тогда не говори, связки повредишь, – она упрекала со злым выражением лица, будто я ее связки испортил.
– Да, мам. Ага. Ага. Щас. Крэйг, голова болит?
Уже болела. Я кивнул.
– Да, мам. Да, насморк есть. Крэйг, есть признаки воспаления в носоглотке?
Я молча кивнул.
– Да-да. Ага, щас проветрю. Поняла, спасибо, мама!
Она бросила трубку и повернулась ко мне, но я опередил ее и быстро высказал:
– Слушай, я, наверное, просто пойду приму ванну и ложусь спать.
– Нет, нельзя мыться, когда болеешь!
Интересно почему… Чтобы выделенные с потом мертвые бактерии лежали на моей коже как угроза для новых?
Она не разъяснила.
Мы молча смотрели друг на друга, пока я не понял, что мыться не буду, и не отвел свой взгляд в знак поражения.
Тут ее телефон снова загудел.
– Да, мам? О, отлично! Ага, все, поняла, спасибо, мам! – и бросила трубку. – Мама говорит, что Злата Агамемновна считает, у тебя грипп на начальном этапе.
– Ктомновна?
– Злата Агамемновна. Ее подруга со школы, главврач университетской клиники на Петроградке.
– О, понял… спасибо, – сказал я, отчасти радуясь, что мой насморк стоит таких усилий, и отчасти паникуя, что я болен серьезно, раз на мой организм столько усилий потратили и такие эксперты занялись моим кейсом. Началась легкая паника, и задурнялось мое самочувствие.
(Возможно вы думаете, что я преувеличиваю… Но, честно, не один раз, заболев, я наблюдал, как знакомый русский за один час превращал мою спальню в палату интенсивной терапии. This is all true.)
– Короче, она сказала, что тебе надо… – и дальше прочитался длинный список странных действий, зельев и растворов со страшными именами как «Наколеноцид» или «Передобогомол», чьи функции я не знал и побочки которых не мог понимать. Самым страшным было выражение «пить таблетки», ведь это твердое вещество и пить его невозможно, но я знал, что Саша не примет никаких отмазок. Лечиться надо любой ценой.
– Ты все понял? Будешь лечиться?
– *кивок*
– Смотри, делай все по списку! А то и дальше будешь болеть, локти будешь кусать.
«Странный симптом», – подумал я и кивнул еще.
Действительно, страшно болеть, когда ты за рубежом. Ты далеко от семьи (точнее, от матери) и не знаешь, что делать, и если придется к врачу пойти на анализ крови, то разговор получится примерно таким:
– Извините, здравствуйте…
– Здравствуйте! Вы натощак?