У меня перехватывает дыхание, потому что внутри меня что-то подсказывает, что он прав. Все это очень, очень безумно. Даже опасно. Но…
— Богом клянусь, я не выдумываю, — говорю я.
На секунду мне кажется, что Кейден вот-вот заорет на меня. Но когда он начинает говорить снова, его голос спокоен:
— Ты мне говорила, что много бывала на вечеринках. Допивалась до отключки. Часто такое бывало?
— Чаще, чем следовало.
— На Новый год тоже так было?
Я ничего не отвечаю. Я вижу, что в голове Кейдена что-то происходит. Идет какой-то расчет, пляшут какие-то переменные, обретает форму какая-то идея. Я поднимаюсь с травы.
— Мне пора идти.
Кейден тоже встает:
— Думаю, пора.
В его голосе звучит жесткая, даже жестокая нотка.
— Послушай, я не вру тебе, — говорю я, неожиданно переходя к обороне.
В конце концов, это он тут лгал всем о своих якобы идеальных отношениях с Зоуи, а сам пытался набраться мужества уйти от нее к Тиане.
— Эти воспоминания настоящие!
— Если тебе хоть что-то известно о том, где ее искать, — говорит Кейден, стиснув зубы. — Ты должна рассказать об этом, Анна. Ты должна пойти в полицию.
— Я ничего не знаю, — я отступаю на шаг, сердце снова бешено стучит. — Клянусь!
Кейден сурово смотрит на меня. Я пытаюсь выдержать его взгляд, но он словно пронзает меня насквозь.
— Думаю, тебе пока лучше держаться подальше от Уиндермера, — говорит он.
Мои глаза машинально обращаются к дому, к воронам, снова собравшимся на перилах балкона на третьем этаже. Открывается окно, и на мгновение небо перед Уиндермером закрывает облако черных перьев. Потом, когда птицы рассаживаются на стоящем неподалеку дереве, я вижу в окне худое лицо миссис Толбот. Мою голову снова наполняют ее слова, сказанные на дне рождения Тома, который был, кажется, уже миллион лет назад: «…Я надеюсь более никогда не видеть вас в Уиндермере. Нам не нужно лишнего… беспокойства».
Я разворачиваюсь и убегаю.
28. ТОГДА. Август
Херрон-Миллс, Нью-Йорк
Мои сны наполнены треском и шипением, от которых я не могу избавиться. Даже проснувшись, я слышу в голове гудение пчелиного роя, никак не желающего улетать. К счастью, у Пейсли на утро понедельника назначены игры с Рэйчел, поэтому на несколько часов я предоставлена самой себе. Я бесцельно плаваю в бассейне Беллами, пытаясь разгрузить голову, расслабиться. Мне нужно прийти в себя. Нужно отключиться от всего этого, что бы это ни было. Я подныриваю, подставляя все тело прохладным объятиям воды, и представляю себе, как пчелиный рой вырывается у меня из ушей, носа, рта и тонет, опускаясь на гладкую темно-синюю плитку дна.
Когда я всплываю, гудение становится только громче.
Я не мoгу сосредоточиться. Там, где еще несколько недель начал сошли солнечные ожоги, чешется кожа. От одной мысли о еде живот начинает недовольно урчать. Когда Элизабет вскоре после полудня привозит Пейсли, я веду девочку к Дженкинсам и жую кубики льда, пока она ест. Мы идем в кино на фильм, который видели уже дважды, и мое воображение уплывает в комнаты, полные мутной воды и кувыркающихся в темноте девушек в золотистых платьях. Когда фильм заканчивается, я сижу неподвижно в кресле, пока Пейсли не трясет меня за руку:
— Анна, пора идти!
Я забыла, где мы. Я вообще забыла о Пейсли. Мне нельзя доверять заботу о ней. Я едва способна удержать в голове хотя бы две мысли сразу.
Мы с Зоуи дружили. В новогоднюю ночь я была в отключке.
Сны в понедельник более статичны. Проснувшись во вторник, я даже не уверена, что ложилась спать. В зеркале в ванной я вижу темные круги, наливающиеся под глазами, словно грозовые тучи. Я пытаюсь их замаскировать, но консилер лишь превращает меня в привидение, подравшееся в баре и проигравшее. Под пчелиное гудение я ползу на кухню, где у Эмилии включены местные новости. Я наполняю миску фруктами, которые не собираюсь есть, под объявление диктора о том, что плавание и рыбалка на озере Пэрриш запрещены до особого уведомления.
— Там нашли ядовитые водоросли, — заявляет Пейсли с набитым хлопьями ртом. — Я хочу посмотреть.
Я киваю. Озеро Пэрриш. С этим я справлюсь.
— Хорошо. Не знаю, много ли мы там увидим, но можно сходить туда после завтрака и проверить.
Пчелы в голове загудели еще сильнее.
Похоже, большей части населения Херрон-Миллс пришла в голову та же идея. Все, кому не надо быть на работе, собрались на берегу и смотрят, как группа работников парка на небольших лодках плавает по озеру. На улице жарко, но меня не перестает бить озноб. Одни работники в лодках сыплют в озеро из больших мешков что-то похожее на наполнитель для кошачьих туалетов, а другие собирают буро-зеленые водоросли с поверхности озера с помощью сетей или длинными крепкими баграми поднимают их со дна. Пейсли замечает чуть дальше в толпе Мартину и тащит меня к ней.
— Это химический гербицид, безопасный для рыб, — говорит она, еле оторвавшись от телефона, чтобы поздороваться с нами. — Я уже спрашивала.
Я смотрю на ее экран — на нем открыто приложение для заметок. Слова пляшут перед глазами, будто крошечные насекомые на солнце. Я почему-то вспоминаю муравьев, которых поджаривают под увеличительным стеклом, и снова содрогаюсь. Мартина продолжает печатать, потом, наконец, убирает телефон.
— Интересно? — сквозь неумолкающее гудение пчелиного роя собственный голос кажется мне слишком высоким и напряженным.
Она пожимает плечами:
— Через несколько недель начинается учеба. Мне нужно к началу семестра придумать какие-нибудь идеи для газеты.
Я энергично киваю, и ее лицо скачет вверх-вниз перед глазами. Мартина впервые смотрит прямо на меня.
— С тобой все в порядке? Ты что-то… бледновата.
— Все хорошо, — быстро отвечаю я. — Просто не выспалась.
Мартина хочет сказать что-то еще, но Пейсли тянет ее за карман платья.
— Расскажи, что случилось, — она высоко вытягивает шею, чтобы разглядеть хоть что-то сквозь толпу взрослых. — По телевизору сказали, что рыба погибла.
— Ага, — говорит Мартина, переключив внимание на Пейсли. — За выходные погибло много рыбы, и были взяты пробы воды. Похоже, в озере завелась какая-то новая растительность, и она ядовита для рыб. Может быть ядовита и для людей и домашних животных. В районе пляжа ничего не нашли, но на всякий случай решили на этой неделе провести полную очистку от водорослей, прежде чем снова открыть озеро.
— Ого! — удивленно восклицает Пейсли.
Я обхватываю одной рукой живот. Трудно сказать, проголодалась я или меня тошнит. Прошлым вечером я за ужином из вежливости перехватила несколько кусочков, но уже не помню, когда в последний раз ела по-настоящему. Наверное, это был ужин в воскресенье перед тем, как Кейден сказал мне держаться подальше от Уиндермера. Живот урчит, потом замолкает, стянувшись в один тугой болезненный узел.
Мартина присаживается на корточки рядом с Пейсли и показывает на работницу парка, которая стоит на берегу в нескольких метрах перед нами и командует лодками на озере.
— Пола Эймс, директор парка Херрон-Миллс. Очень хороший специалист.
Я обвожу взглядом озеро. Посреди воды, ближе к тому берегу, что выходит на мельницу Арлинг, чем к отгороженному мелководью, женщина с длинным багром что-то говорит в рацию. Она слишком далеко от меня, чтобы расслышать ее слова, но в других лодках люди поднимают рации к уху, а потом лодки начинают двигаться в ее сторону. Один из сидящих в первой подошедшей лодке поднимает что-то похожее на огромный фонарь и светит в воду.
На берегу прямо перед нами с треском оживает рация Полы Эймс, и пчелы вдруг замолкают.
— Эй, Пола, кажется, мы что-то нашли. Похоже на небольшую лодку на дне. Глубина тут метров девять, плюс-минус, так что нам понадобится водолаз.
Гудение пчел сменяется шепотками в толпе. Я слышу бормотание: «пропавшая лодка Кэтрин Хант…», «думаешь, она решила покататься по озеру?..» и «Зоуи…», «Зоуи…», «Зоуи…»
Мои глаза прикованы к сверкающей поверхности озера. Уши перестают воспринимать звуки. Темной, бездушной волной накатывает воспоминание. Я стою на коленях на берегу, передо мной расстилаются черные жадные воды. Холодный ветер хлещет по щекам, тошнотворное ощущение от избытка виски и бог знает чего еще в желудке. Истошный визг Кейли в ушах, ее руки, цепляющиеся за меня и пытающиеся оттащить назад.
Тело Зоуи в воде. Уходит все глубже и глубже.
— Анна? — Пейсли смотрит на меня снизу вверх.
Я заставляю себя улыбнуться и сказать, что все хорошо. У нас все хорошо.
Когда приезжает полиция, нам всем сказано уходить, разойтись по домам, выметаться. Мы идем к выходу из парка вместе с остальной толпой. Мартина болтает без умолку, а Пейсли держит нас обеих за руки.
— Мы не знаем, что они там найдут, — уверяю я Пейсли, хотя голос у меня — лишь бледное подобие обычного. — В такой солнечный день от фонаря толку мало. На дне озера может оказаться что угодно. Просто большой камень.
Но это не камень. В холодной глубине души я это знаю. Там, в той лодке, лежит Зоуи. Ноги подкашиваются, и Мартина еле успевает схватить меня за руку, не давая упасть.
— Я отведу тебя домой, — говорит она. — Ты плохо выглядишь.
— Со мной все в порядке, — бормочу я, хотя это не так.
Я больше не могу держать эти факты в разных коробочках. Зоуи написала мне в декабре. Она дала мне свой номер. Рассказала мне о своей жизни.
В новогоднюю ночь она исчезла. В новогоднюю ночь я была в отключке…
— Я отведу Пейсли к миссис Беллами и объясню, что ты плохо себя чувствуешь. Тебе надо поспать.
Я слабо киваю. Пейсли берет меня за руку и желает поскорее поправиться. Так мы и идем до самого Кловелли-коттеджа, где Мартина отправляет меня в обход к домику у бассейна, а сама ведет Пейсли к главному крыльцу.
Я каким-то образом захожу внутрь. Оставшись одна, дрожащими руками вытаскиваю телефон.