мороженым, и предпочитает аккуратно есть его пластмассовой ложечкой.
Ее отец смеется, когда мы выходим из кафе на Мейн-стрит. Мое лицо уже измазано в шоколаде, а Зоуи аккуратно вытирает чистые щечки платком.
— Моя маленькая принцесса, — говорит он ей.
В застекленном бассейне за домом Зоуи мы расположились на шезлонгах с мягкими подушками. Уже далеко за полдень, четыре или пять часов — самая жаркая часть дня. На мне ярко-голубой купальник с россыпью белых звездочек. На Зоуи — ее любимый желтый раздельный купальник. Ее отец включил кондиционер на полную мощность, и прохладные струи прорезают сырой и теплый воздух. Он сидит на качелях за нашими спинами вместе с мамой. Они пьют коктейли и смеются.
У нас с Зоуи свои коктейли — розовый лимонад с шипучей водой и льдом. Ее папа называет их «Лимонный шприц». На краю стакана Зоуи лежит маленький желтый зонтик, а у моего стакана есть крышка, поэтому мой зонтик лежит рядом на шезлонге.
В ногах у Зоуи на шезлонге лежит щенок бишон фризе, Красавица. Я была бы не против, если бы Красавица подошла и ко мне, но ее тянет к Зоуи словно магнитом, и она не отходит ни на шаг. У Зоуи всегда получается находить общий язык с животными. Даже белки не разбегаются, когда она выходит во двор, чтобы насыпать им семечек вдоль садовой ограды.
— А где твоя мама? — спрашиваю я, и Зоуи делает большой глоток.
— Она работает в городе, — наконец отвечает она. — Папа говорит, что у нее очень важная работа, поэтому пока ей приходится жить там вместе с моей младшей сестрой. В конце дета я поеду к ним в гости, а папа останется здесь. Они решили пока «взять паузу», — она рисует кавычки пальцами в воздухе.
— У моего папы тоже важная работа, — говорю я. — Он очень занят. Поэтому никогда не гуляет с нами.
Зоуи торжественно кивает, а я задумываюсь: вдруг мои родители тоже решат «взять паузу»? Но они оба живут в городе. Куда тогда поедет папа?
Вдруг небо темнеет, и над стеклянным потолком пролетает длинный огненный хлыст молнии. Глаза еще не успевают отойти от вспышки, как грохочет близкий раскат грома, и Зоуи начинает кричать. Я смотрю вверх, завороженно наблюдая, как по стеклу начинают стучать капли.
— Все хорошо, — говорю я Зоуи, но она уже свернулась в шар, а ее лимонад растекается лужицей под нашими шезлонгами. Мистер Спанос подхватывает ее и уносит в дом, обещая, что гроза не причинит ей вреда, что они вместе переждут ее в чулане в холле.
Мама садится рядом со мной на опустевший шезлонг Зоуи и берет меня за руку.
— С тобой все хорошо, радость моя? — спрашивает она, и я киваю в ответ.
— Почему Зоуи боится грозы? Она ведь не может навредить нам здесь.
Мама пожимает плечами:
— Многие дети боятся грома и молнии. Я рада, что ты не боишься. Надеюсь, у Зоуи это скоро пройдет.
Я стою на балконе Уиндермера. Кончается день, кончается лето — последнее лето, которое мои родители проведут в отпуске в Херрон-Миллс. День солнечный и ясный и, к счастью, не слишком жаркий. Толботы устраивают один из своих классических приемов по поводу последних летних дней. Мама пьет розовое вино и болтает с женами друзей Джорджа. Папа внизу, за домом, расхаживает из стороны в сторону подальше от шума вдоль конюшни и загона, чтобы без помех совершить очередной деловой звонок. Если мама и Джордж и ведут себя слишком откровенно, флиртуя и болтая между собой, то мой отец не может этого заметить, потому что его нет рядом.
Я играю с Зоуи и Кейденом в юго-восточном углу балкона. Кейден — наша публика, хотя и не очень благодарная. Ему пять, как и Зоуи, и он легко отвлекается. Они вместе ходят в школу, но сегодня будет первый — и последний — раз, когда мы увидимся с Кейденом. Я имею в виду, на ближайшие четырнадцать лет. Мы с Зоуи стоим спиной к перилам балкона и рассказываем часть стихотворения, которому она меня научила, пока Кейден играет с галстуком-бабочкой.
Пред нею ткань горит, сквозя,
Она прядет, рукой скользя,
Остановиться ей нельзя,
Чтоб глянуть вниз на Камелот,
Проклятье ждет ее тогда.
Грозит безвестная беда,
И вот она прядет всегда.
Волшебница Шалот.[5]
Я запинаюсь на незнакомых словах, но Зоуи помнит их наизусть. Она узнала эти стихи из какого-то фильма под названием «Энн из Зеленых Крыш», который мама обещает взять напрокат, когда мы вернемся домой. Она говорит, что я еще слишком мала для него, но мне все равно. Если он нравится Зоуи, то и мне понравится.
Стоит нам закончить ту часть стиха, которую я выучила, Кейден срывается с места и исчезает в доме, оставляя нас с Зоуи снова вдвоем.
Она берет меня за руки, и мы кружимся на балконе с переплетенными руками, весело смеясь. Смех Зоуи напоминает переливающийся в летнем воздухе лучик солнца. На мне белое платье с желтым поясом, потому что Зоуи говорит, что желтый — самый красивый цвет после золотистого. Зоуи одета как балерина — блестящая золотом верхняя часть платья пришита к кремовой тюлевой юбке. В наших черных волосах — одинаковые розовые заколки. Мы кружим и кружим, и солнечный свет пляшет на нашей коже словно снежинки, пробиваясь сквозь высокие кроны кленов и дубов.
Пара сильных рук подхватывает меня за талию, и вот уже Зоуи сидит на балконе, а я взлетаю все выше и выше в небо. Руки свешивают меня за перила балкона, и я начинаю хныкать, глядя, как внизу качается земля.
— Скажи мне, кто ее отец, Глория!
— Что ты делаешь?! — мамин голос — громкий шепот, смесь паники и жгучего желания не привлекать внимания гостей.
Земля снова раскачивается, расплывается перед глазами.
— Мы просто играем, — шепот над ухом, от отца Зоуи пахнет виски. — Не бойся, Анна.
— Джордж, поставь ее. Сейчас же! — слезы, собравшиеся в маминых глазах, катятся по щекам.
Внизу трава то приближается ко мне, то снова отступает. Я начинаю хныкать еще сильнее.
— Просто скажи мне правду, Глория. Ведь это я — ее отец, верно?
Его руки скользкие от летнего пьяного пота. Мое платье начинает в них скользить. Я плотно закрываю глаза и тихо молюсь, чтобы он поставил меня на ноги. Чтобы все поскорее закончилось. Потом его руки снова соскальзывают, и на секунду я начинаю падать. В глазах все расплывается, и я начинаю падать вперед желто-белым огоньком.
Потом его руки сжимаются на моих, и я вишу. Я снова закрываю глаза, и он поднимает меня обратно на балкон, в безопасность, под всхлипы мамы.
После того лета мы больше не возвращаемся в Уиндермер. Не возвращаемся в Херрон-Миллс.
Мама решает попробовать наладить отношения с отцом, но через два года он уезжает искать лучшей жизни. Искать кого-нибудь получше нас. В Лос-Анджелес, как теперь говорит мама. Мы переезжаем в маленькую квартирку в Бей-Ридж. Мама находит работу, потом вторую. Я забываю Зоуи. Почти забываю. Я почти забываю Херрон-Миллс. Пока спустя четырнадцать лет мне не подворачивается чудная работенка в семье Беллами, и обрывочные воспоминания раннего детства начинают мелькать перед глазами, будто смутные тени в конце долгого летнего дня.
Теперь я живу сегодняшним днем. Мамины рассказы и фотографии позволяют мне четче видеть собственные воспоминания. Я сворачиваю за угол на Восемьдесят вторую, прохожу мимо рынка с фруктами, дома с фиолетовым навесом. Кейли нашла квартиру в Куинсе и живет там с Иеном. Пока у них все в порядке и она занята учебой в колледже, что просто отлично.
О Старр никто ничего не слышал. Мы снова погрузились в виноватое молчание. Возможно, она инсценировала свою смерть; возможно, она живет прекрасной новой жизнью. Я поискала в интернете. Люди поступают так чаще, чем можно было бы подумать. Мне нужно поверить, что это возможно, хотя в глубине души я знаю правду.
С Мартиной мы переписываемся каждый день. Она собирается приехать к нам в Бей-Ридж на выходные, как только родители ей разрешат. Надеюсь, к январю, когда я перееду в Нью-Палц, появится новый популярный подкаст, новое громкое дело, которое оттеснит имя Анны Чиккони далеко-далеко на задний план.
По ночам, когда я лежу в постели и стараюсь не уснуть, чтобы оттянуть приход неизбежных снов, я думаю о Зоуи и Астер. О моих сестрах. О том коротком времени, которое я провела с ними обеими. Теперь, когда я знаю, кем она была для меня, я еще больше хочу вернуть Зоуи. Она была больше чем просто летней подругой, хотя я этого и не понимала. Тайны наших родителей, словно река, разделили нас, оставили нас на противоположных берегах, отдалили нас друг от друга.
Астер была совсем маленькой, когда у наших родителей случился роман. Если я и встречалась с ней в детстве, то не помню этого. Иногда я вспоминаю о ней, и перед глазами все белеет от злости. За то, что из-за нее я провела два месяца в «Тропах». За то, что она наверняка надеялась, что моего признания будет достаточно и настоящие события останутся навсегда похороненными в ее сердце. Но потом я напоминаю себе, что в конце концов она поступила правильно.
Ей повезло. До суда она будет жить дома. Я рада, что ее не отправили за решетку, как меня, но я знаю, что все может быть не так и просто. Мне хочется повидать ее, но я пока не готова. Когда-нибудь буду.
В конце концов, она осталась моей единственной сестрой.
36. Октябрь
Херрон-Миллс, Нью-Йорк
У меня есть тайна. Это не какая-то грязная, мелочная или жеманная фразочка. Она разъедает, отравляет, жжет меня изнутри.
Я убила Зоуи.
И это была ужасная, ужасная ошибка.
Все началось в прошлом году, когда маме сделали операцию на плече. После операции врачи прописали ей обезболивающее — «Демерол», которое она приняла всего однажды, чтобы выдержать званый ужин, который она устраивала для своего журнала. Мама в своем обычном духе отказалась отменять его, хотя только что вышла из больницы и папа просил ее отдохнуть.