но Костя был настоящим асом, а в сложных дорожных условиях оживленной магистрали ему вообще не было равных. Теперь все зависело только от него, и капитан смотрел в застывший от напряжения затылок водителя с безмолвной надеждой.
Они опять проскочили светофор на красный, в последнюю секунду увернувшись от вползшего на перекресток огромного оранжевого грузовика городской коммунальной службы. Полковник длинно вздохнул.
— Этого парня надо сдавать в аренду новым русским, — доверительно сообщил он капитану, кивнув в сторону Кости. — За такие ощущения они будут сыпать доллары лопатой. Это тебе не «тарзанка». Пара выходных, и можно уходить в отставку.
— Фигушки, — не отрывая взгляда от дороги, отозвался Костя. — Стану я с вами делиться.
Шедший впереди «Скорпио» показал левый поворот и резко свернул вправо из второго ряда, задев бампером переднее крыло двигавшегося в правом ряду такси. Таксист нажал на клаксон и ударил по тормозам с такой силой, что задняя машина с грохотом вломилась в его багажник. «Форд» занесло на скользкой от недавно выпавшего дождя дороге, и он, замысловато вильнув задом, скрылся в боковой улице.
— Что делает, а? — воскликнул полковник чуть ли не с восхищением. Ему было чем восхищаться — человеку, который ведет себя подобным образом, наверняка есть, что скрывать.
— Нервничает, — согласился Костя, повторяя маневр «Форда» и преодолевая поворот в нескольких сантиметрах от выскочившего на проезжую часть разъяренного таксиста. — Испугался. Тут ему и кранты.
Оба его пассажира без дополнительных пояснений поняли, что он имеет в виду: водитель «Скорпио» явно не выдерживал бешеного темпа гонки по запруженному транспортом шоссе и искал спасения в тихих боковых улочках, где преимущество иномарки в скорости практически сводилось на нет. Полковник удовлетворенно кивнул, а капитан на секунду прикрыл глаза, слушая, как в мозгу замирающими отголосками перекатывается употребленное Костей грубоватое словечко «кранты». Открыв глаза, он увидел, что полковник, повернувшись спиной к бешено несущейся навстречу улице, внимательно смотрит на него. Во взгляде Соболевского не было ни капли обычной для него добродушной иронии — полковник смотрел испытующе и неодобрительно. Капитан слегка смешался и снова оглянулся назад.
— Отстали наши ребята, — сказал он.
— Да, — сказал полковник, — отстали. Теперь вся надежда на нас.
Капитан без труда прочел заключенный в этих словах подтекст и подавил готовый вырваться вздох, в который уже раз напомнив себе, что это именно он затеял эту операцию, и, следовательно, жаловаться ему не на кого.
Серый «Форд» несся впереди, все глубже забираясь в путаницу улиц и переулков, делая неожиданные повороты и распугивая встречный транспорт. Капитан заметил, что водитель явно не справляется с управлением автомобилем на такой скорости — дуги, которые выписывал «Скорпио» по мокрому асфальту, были излишне пологими и неуверенными, машина без надобности пьяно виляла и несколько раз только чудом избежала столкновения. У него всякий раз замирало сердце, когда шедшая впереди машина создавала аварийную ситуацию, и за время погони он успел тысячу раз проклясть тот миг, когда в его голову пришла показавшаяся ему тогда такой остроумной идея.
Наконец беглец снизил скорость, поняв, как видно, что продолжение этой безумной гонки слишком опасно.
— Ага, — торжествующе воскликнул Костя, — попался, красавец!
Он начал обходить «Форд» слева, но тот вдруг резко вильнул в ту же сторону, с грохотом ударившись своей задней дверцей о переднее крыло «Волги». «Волгу» отшвырнуло к бордюру, и Костя с трудом выровнял руль.
— Ах ты, срань! — выкрикнул он, и в то же мгновение машину сотряс новый удар. Покореженный, полуоторванный передний бампер «Волги» забарабанил по асфальту, высекая снопы искр.
Полковник бешено вертел ручку подъемника, опуская стекло справа от себя. Капитан не сразу понял, что тот намерен предпринять, а когда наконец понял, то оцепенел от ужаса. Все было правильно: машины с оперативниками безнадежно отстали, а возможно, и вовсе потеряли их из вида, а преследуемый вел себя так, что у полковника просто не было выбора. Говоря по совести, это была работа капитана, и он не сомневался, что во благовремении его нынешнее бездействие припомнится ему обязательно, но по-прежнему сидел, не пошевелив и пальцем, и молча наблюдал за тем, как полковник вынимает из кобуры здоровенный, невесть какими путями попавший к нему армейский «кольт» и наводит его на задний скат «Форда». «Конечно, — ни к селу ни к городу подумал капитан, — из чего же еще стрелять по „Форду“, как не из „кольта“? Наш „макарыч“ для этого, надо понимать, рылом не вышел...»
Кольт отрывисто пролаял три раза подряд. Первая пуля высекла из асфальта длинную белую искру, вторая пробила дыру в заднем крыле «Форда», зато третья угодило точно в цель. Левая задняя шина «Форда» взорвалась с хлопком, более громким, чем выстрелы полковника, и с лихорадочной скоростью зашлепала по дороге ошметками дымящейся резины. Машину неудержимо потащило влево, водитель попытался выровнять ее, не справился, «Форд» пьяно вильнул, дребезжа ободом пробитого колеса по асфальту, и Косте пришлось резко затормозить, чтобы избежать нового столкновения. В этот момент скорость превышала сто километров в час, и все произошло очень быстро: серый «Скорпио» пронесся перед капотом «Волги», все сильнее кренясь на борт, ударился о левый бордюр, подскочил в воздух и, медленно переворачиваясь на лету, врезался в бетонный столб и взорвался спустя несколько секунд после этого последнего столкновения. Оторванный глушитель, бешено вращаясь, вылетел из дымно-красного шарообразного облака, в которое превратилась машина, со страшной силой ударил в капот «Волги», как в бубен, оставив в нем огромную безобразную вмятину, отскочил и вдребезги разбил лобовое стекло.
— Ох ты, черт, — пробормотал полковник, с трудом выбираясь из-под приборной доски. Кристаллики разбитого триплекса со звоном посыпались с его плеч и засверкали в седеющих волосах, как крупинки соли.
Капитан уже стоял на мостовой и, щурясь от нестерпимого жара, неверящими глазами смотрел на огромный костер, полыхавший у левой обочины. К месту происшествия начали осторожно стекаться любопытные. Позади со скрипом и треском отворилась передняя дверца «Волги», снова зазвенело сыплющееся стекло, и капитан, не оборачиваясь, почувствовал, что полковник стоит рядом.
— Ты знаешь, — сказал полковник, убирая пистолет, — Костю-то убило. Этой чертовой выхлопной трубой. Полголовы снесло, представляешь?
— Жаль, — бесцветным тоном сказал капитан.
Он по-прежнему смотрел в огонь.
«Да, сынок, — хотел сказать ему полковник, — так бывает. Порой у сказок, которые мы сочиняем, как бы сам собой образуется плохой, несчастливый конец, особенно когда в действие вдруг вступает старый дурак с тяжелым армейским „кольтом“ в руках. Это бывает», — хотел сказать он, но промолчал — капитан не был мальчиком и отлично знал все это сам.
Поэтому полковник просто встал рядом с ним и тоже принялся смотреть в огонь, прикрывая глаза согнутой рукой, по которой сочилась из многочисленных порезов казавшаяся неправдоподобно красной кровь.
Катя собиралась в дорогу. Сборы были недолгими. Она давным-давно избавилась от привычки путешествовать в сопровождении тяжелых чемоданов, но, отдавая дань ритуалу, она потратила половину утра на перекладывание с места на место различных тряпок и обуви. Некоторое время было потрачено на решение жизненно важного вопроса: куда положить пистолет — на дно сумки или сверху. В конце концов Катя решила, что это несущественно, и сунула оружие в кобуру — все равно она не собиралась позволять кому бы то ни было себя обыскивать. Это был просто мандраж, тем более непонятный, что ничего экстраординарного ей, в общем-то, не предстояло. Правда, атмосфера секретности, окружавшая торговлю безобидными, если верить Щукину, медицинскими препаратами, казалась Кате странноватой, чтобы не сказать параноидальной, но, учитывая то, что у милейшего Алексея Петровича наверняка не было лицензии, его легко можно было понять. Он действовал на свой страх и риск, и в таком деле никакие меры предосторожности не могли показаться излишними. Катю, тем не менее, не оставляло смутное подозрение, что все это имеет самое непосредственное отношение к наркоторговле, хотя ее познания в данном вопросе оставляли желать много лучшего. «Так или иначе, — решила она после недолгого раздумья, — деваться мне все равно некуда, разве что пойти в милицию и оформить явку с повинной».
До выезда оставалось еще около двух часов. Катя слонялась по квартире в одной рубашке, совершенно не зная, чем себя занять в оставшееся время.
Есть не хотелось, по телевизору опять передавали какую-то белиберду, и она с трудом удерживалась от того, чтобы начать грызть ногти. Помнится, Верка Волгина в подобных случаях бесцеремонно лупила ее по рукам, после чего, как правило, разражалась короткой, но энергичной лекцией, смысл которой сводился к тому, что руки у женщины должны быть холеными, а с такими граблями на нее, Катю Скворцову, не посмотрит ни один пропойца. Катя всегда смеялась и отвечала в том смысле, что пропойца ей и не нужен. Ей внезапно сделалось тоскливо и как-то особенно одиноко.
Дело было не только в том, что Верки Волгиной больше не было на свете. До нее вдруг дошло, что рядом с ней не осталось никого, кто знал бы ее настоящее имя... кто знал бы ее, Катю Скворцову, а не охранницу из ночного кабака по кличке Птица. Конечно, в Москве еще осталось несколько человек, помнивших прежнюю, не подвергшуюся модификации Катю, но это были в основном те, кого Катя по тем или иным причинам старалась избегать. Не все эти люди были ее врагами, но Катя полагала, что в ее положении болтливый друг может оказаться опаснее заклятого врага. Она не очень боялась разоблачения. Чувство, что она живет взаймы, никак не проходило, словно в ней перегорела какая-то важная деталь, отвечавшая за внутреннее освещение, и теперь Катя напоминала себе предназначенный на снос старый дом, из которого давно выселили жильцов, а довести дело до конца почему-то не торопились. Но попасть в ловушку случайно, из-за глупого недосмотра ей не хотелось. В конце концов, если кто-то спал и видел Катю Скворцову на скамье подсудимых, ему следовало как следует потрудиться: большое удовольствие достигается только путем преодоления препятстви