И все-таки Нюре трудно было вот так сразу переступить через все прежние свои подозрения. А что, если не в одном чемодане тут дело и на прощание хитрая практикантка выцарапала у Михаила согласие писать ей в Ленинград письма до востребования? Нюра еще ни разу в жизни не получала таких писем, и в ее представлении с письмами до востребования было связано что-то тайное и нечестное. Для полной ясности она спросила:
— Значит, укатила твоя дроля и адресочка не оставила?
— Какая еще дроля? И зачем мне ее адрес? Что-то не пойму я тебя…
— Ну, счастливого ей пути! — искренне пожелала Нюра и разом простила залетной студентке все: и что глазела та бесстыже на чужого парня, и привычку пижонскую читать в накомарнике, и маникюр ее фиолетовый.
Спрашивается, и чего они с Дашей так взъелись на эту бедолагу? Девка как девка: выросла в городе, вот и не похожа на поселковых. Пусть плывет себе подальше и сюда больше не возвращается. Разве мало других поселков на реке, а других рек и того больше. Выбирай себе поселок побогаче, а то и город помноголюдней, где дома с паровым отоплением и клуб многоэтажный, и живи себе припеваючи!
Нюре даже самой понравилось, что она такая немелочная: вон целый Дворец культуры задарма практикантке подкинула!..
— Хочешь, я пойду к начальнику запани и поговорю? — сказал вдруг Михаил. — Попрошу, чтоб он оставил тебя бригадиром. Ко мне он вроде неплохо относится… Сходить?
Нюра видела: стоит только ей поддакнуть, и Михаил хоть сейчас послушно пойдет к Федору Николаевичу. Но она и другое разглядела: послушный-то он послушный, а идти на поклон ему не очень-то хочется. И совсем не потому, что лень для нее постараться, а просто не привык он обивать крутые начальнические пороги. Михаил как-то признался ей, что для него нет ничего хуже — выпрашивать что-либо у начальства. Он и работал лишь с двумя подсобными рабочими, хотя ему полагается еще и третий, но прижимистый Федор Николаевич сразу этого третьего подсобника не выделил, а позже Михаил постеснялся требовать.
А главное, поняла она: ничего путного из этих переговоров не выйдет. Федор Николаевич, чего доброго, еще решит, что она подсылает Михаила нарочно, и сильней нынешнего запрезирает ее. Подумает: измором хочет дева взять!
Она представила, как шуганет Федор Николаевич непрошеного ее заступника, только пятками Михаил засверкает! Говорить с Федором Николаевичем надо умеючи, где уж тут Михаилу справиться? На миг Нюре даже обидно стало, что на поверку суженый ее оказался таким неумелым и не может одолеть самую первую житейскую колдобину на их пути. А как же дальше? Как они станут пересиливать все другие буераки и завалы, ведь без них ни одна жизнь пока что не обходится.
Но Нюра тут же и выход нашла. Пусть Михаил не умеет разговаривать со строгими начальниками и добиваться своего, а она-то на что? Да она не то что за двоих, за десятерых наговорит, только уши подставляй! И если они поженятся, семья их всегда сумеет постоять за себя. А какое у них меж собой разделение труда и кто чем будет заниматься, это их семейное дело, и посторонним нечего совать нос. Нюра любила Михаила и без этого умения уламывать строптивое начальство. Наверно, в жизни и это нелишнее умение пригодилось бы, но нельзя же требовать от одного человека полного набора всех качеств, которые потребуются в жизни. Вдобавок такой насквозь идеальный человек может и в ней самой, далеко не идеальной, разочароваться, так что лучше не рисковать.
А потом, если разобраться, Михаил не так уж и виноват. Она у себя в бригаде в каждодневных стычках с начальниками всех мастей и горластыми ребятами понаторела в этом хитром деле. Один Филин какую закалку ей дал! А у Михаила всего лишь ученая геодезия с бессловесными винтиками и стекляшками. Крути винтики сколь душе угодно — они в ответ молчат, разве что скрипнут невзначай. Вот Михаилу просто и негде было набить руку в спорах с людьми…
И Нюра сказала убежденно:
— Никуда ты не пойдешь. Не будем никому кланяться…
Ей самой понравилось, как мимоходом объединила она себя с Михаилом. А оттого, что сделалось это невольно, без заранее обдуманного намерения, вышло еще убедительней, будто все у них давно уже решено и через неделю-другую они поженятся.
— Ты за меня не бойся: я и с багром не пропаду. Нашли, чем запугать! И заработаю почти столько же, зато покоя и свободного времени прибавится… Да только ненадолго: чует мое сердце, если не в эту навигацию, так в следующую уж наверняка меня опять в бригадиры двинут. Вот увидишь! Дашутка и сознательней меня, и со всех сторон подкованней, а только малость поверху стреляет, а кубометры — они понизу плавают… Ты не думай, подсиживать ее я не стану и по дружбе даже помогу, а только все равно наша Дарья дровишек наломает. Так что и с этого боку нечего тебе на поклон идти.
— Как хочешь, — уступчиво согласился Михаил. — Но поговорить с начальником мне совсем не трудно, ты это учти.
— Я все учла… — с прорвавшимся против ее воли намеком сказала Нюра и прикусила губу, боясь проговориться. Все-таки лучше, чтоб Михаил не знал о всех ее тайных мыслях, а то еще разобидится…
Но он заговорил совсем о другом:
— А что там у тебя произошло? Ну, с проволокой этой… В поселке болтают: за премией ты погналась. А мне не верится — на тебя это никак не похоже.
Вот оно как! Значит, поселковые сплетники уже заработали языками. И Михаил тоже хорош: она оберегает его от всего, что может зацепить мужское его самолюбие, а он ломится в самую середку ее несчастья. И Нюра посоветовала с вызовом:
— А ты поверь. Люди зря болтать не станут!
Михаил удивленно покосился на нее.
— Неужели все из-за премии? Тебе что, денег не хватает? Ты же больше меня зарабатываешь.
— А я… жадная! — выпалила Нюра, уже не в силах остановиться. — Да, жадная! Мне хоть десять тыщ давай — все мало!
— Наговариваешь ты на себя… Вот только не пойму — зачем?
— А что ты понимаешь? Что ты вообще можешь понять в моей жизни?!
Обвини ее в жадности другой человек, и Нюру это лишь позабавило бы, но слова Михаила больно ее задели. Пусть вся эта махинация с проволокой оказалась глупой и ненужной, но она-то затеяла ее ради Михаила!
— Легко вам, ученым, рассуждать. Пока я тут на запани вкалывала, вы техникумы покончали, в институты втерлись. Вам все задаром досталось, а мне… мне…
— Ну, не так уж даром. Мне и подрабатывать к стипендии приходилось, и тянуться изо всех сил, чтоб от курса не отстать… Но это все ерунда, а вот что с тобой? — Михаил подождал, не объяснит ли Нюра, что с ней происходит, но она отвернулась и молчала, недовольная тем, что сгоряча чуть было не выболтала все насчет глупой этой проволоки. — И при чем тут техникум? Чего-то недоговариваешь ты… Вот и Дарья ваша громобойная налетела на меня в поселке: все из-за тебя, кричит… А при чем тут я? Хоть убей, не понимаю. Разве я просил эту проволоку прятать? Да зачем она мне?
Нюра испугалась: еще немного, и Михаил догадается, что припрятала она проволоку в конечном счете лишь из боязни потерять его. И она поспешила увести Михаила подальше от обидной для нее догадки:
— Да не слушай ты Дашку! У нас весь поселок знает: переучили ее на курсах. А я… Просто паршиво мне, вот и ору сама не знаю что. Мог бы и сам сообразить, каково мне сейчас, а ты за каждую малость цепляешься. Не знала, что ты такой бюрократ!
Михаил сказал покладисто:
— Кричи на меня, не стесняйся. Я любой твой крик выдержу, лишь бы тебе легче было.
И, как водится, Нюре тут же расхотелось ругать его, ибо одно дело — стыдить человека по своей доброй волюшке и совсем другое — распекать его по предварительному соглашению. Здесь уж весь вкус не тот. Она даже подивилась, как ловко Михаил приструнил ее и заставил замолчать. Вот тебе и неумелый! И где настропалился? Раньше такой прыти за ним вроде бы не водилось. Или их в техникумах между делом и таким вот премудростям учат?
— Ох ты и жу-ук! — почтительно протянула она и с новым, незнакомым ей самой уважением глянула на Михаила.
Все-таки при всей ее любви к независимости и привычке верховодить другими людьми Нюре не хватало прежде в Михаиле этого вот умения подчинить ее своей воле. Похоже, даже и стародавнюю бригадирскую привычку командовать она прочно связывала лишь с работой, а в любви, сама того не ведая, хотела бы подчиняться, но, конечно же, так, чтобы не страдало ее самолюбие…
Нюра вдруг не шутя испугалась, что теперь Михаил совсем приберет ее к рукам, и на всякий случай чуть отодвинулась от него и настороженно всмотрелась в близкое его лицо; выведывая: как он там, не шибко зазнался, что утихомирил ее и впервые взял над ней верх?
Она перехватила встречный взгляд Михаила и прочла в нем такую открытую, без малейшей хитринки, любовь к ней, что тут же устыдилась всех своих старушечьи-осторожных прикидок и вздорных опасений. Это же так ясно: Михаил ничуть не ловчил, и всему этому хитрованству ни в каких техникумах не учат. Станут такой ерунде обучать в солидных учебных заведениях! Просто он любил ее и ради того, чтобы она хоть малость поразвеяла свою беду, готов вынести любые ее придирки.
И выходит, во всей этой истории с проволокой была и другая сторона, до сих пор скрытая от Нюры. Раньше ее тревожило лишь одно: Михаил — дипломированный техник, а она не шибко грамотная рабочая. И в этом досадном разнобое притаилось какое-то неполное их соответствие друг другу и торчал хоть и не такой уж неодолимый, а все же порожек, о который могла ненароком споткнуться их любовь.
А теперь Нюре приоткрылось, что еще сильней разделяет их не этот невысокий порожек, а совсем иное. Ее впервые удивило, как по-разному, оказывается, любят они друг друга: Михаил стремится к ней всей душой, ничего от нее не пряча, а она вот пустилась в мелкие и грязные хитрости, пыталась набить себе цену и нелепой этой проволокой хотела покрепче привязать его к себе. Ох и дура же она стоеросовая!
И пусть за производственную свою промашку с проволокой она ответит полной мерой. Тут все правильно: нанесла у