Я видел, как нервно кусал губы лежавший со мной рядом Собинов. Мой автомат был направлен на стоявших в траншее немцев. Вдруг заработал вражеский станковый пулемет. Романов воспользовался его трескотней и двумя пистолетными выстрелами уложил немцев. Не теряя ни секунды, мы съехали на спинах в траншею. Орлов и Собинов выбросили за бруствер убитых, а Романов с остальными товарищами блокировал дот. Мы ждали появления вражеских солдат. Романов шепнул мне:
— Будем ждать выхода третьего.
Пулемет строчил и строчил, опустошая ленты одну за другой.
— Чего ждать? — прохрипел Орлов. — Прикончить на месте, и все!
— Нельзя, будем ждать, — ответил Романов.
Теперь уже слева от нас совсем близко были слышны голоса немцев. Я осмотрелся. В ста метрах, не дальше, из железного рукава, возвышавшегося над холмиком, шел дым. Видимо, это был жилой блиндаж.
Дверь дота распахнулась. На пороге появился белоголовый немец. Он вздрогнул, увидев у своего носа дуло пистолета, и поднял руки вверх. Романов вырвал у него автомат и вытащил из чехла нож. Собинов сунул немцу в рот кляп. Схваченный фашист не успел крикнуть, а только мигал выпученными белесыми глазами.
Романов приказал двум саперам взять языка, отползти в нейтральную зону и ждать нашего возвращения. Саперы уволокли пленного. Мы замели на бруствере их след на снегу и стали пробираться дальше.
Кругом было тихо. Мы шли к жилому блиндажу.
Вдруг меня с силой дернул за рукав куртки Орлов. Мы укрылись.
— Видишь? Вон там.
— Нет.
— Гляди сюда. — Коля указал рукой на живое чучело, завернутое в тряпье, поверх которого висел автомат. Это был часовой.
Мы считали шаги немца: он делал точно двадцать шагов в нашу сторону и двадцать обратно.
— Куда же он прячет свои руки? — шепнул мне Орлов. — Весь в тряпье. Не знаю, как его и взять.
Гитлеровец остановился возле дверей блиндажа, прислушался к чему-то и опять зашагал в нашу сторону. Как только он повернулся к нам спиной, мы в несколько прыжков настигли его. Орлов с силой ударил часового прикладом по голове. Немец рухнул к нашим ногам. Выбросив его за бруствер, мы вплотную подошли к полуоткрытой двери, над которой клубился пар. Яркий сноп света падал на заднюю стенку траншеи. Мы подали знак товарищам.
— Гранаты! — отрывисто скомандовал Романов.
Противотанковые гранаты с шипением полетели я распахнутую дверь вражеского блиндажа.
Романов, Собинов, Григорьев и я успели отбежать от места взрыва. Орлов не успел этого сделать. Вражеское жилье рухнуло. Николай, держась одной рукой за кромку траншеи, а другой за грудь, сделал несколько шагов к нам и покачнулся. Собинов успел подхватить его. Орлов прерывисто, тяжело дышал, изо рта лилась кровь.
— Что-то в грудь ударило, — сказал Орлов и потерял сознание.
После того как затихли взрывы, мы несколько мгновений стояли на месте, выжидая появления немцев, но их не было.
Собинов нес Орлова на руках, Романов и Григорьев быстро шагали к насыпи железной дороги. Я шел последним и следил, чтобы немцы неожиданно не напали на нас.
Недалеко от того места, где мы вошли в траншею, нас встретил сапер. Срывающимся от волнения шепотом он доложил:
— В дот пришли пятеро немцев, они долго галдели, ругались по-русски. У них в доте есть телефон, я слыхал, как они крутили ручку. После взрыва двое убежали за насыпь, а трое остались в доте, не шумят, тихохонько сидят, чего-то выжидают.
— Ты-то как сюда попал? — спросил Романов.
— Я прополз по брустверу подальше от дота и лежал, а как услышал, что вы идете, вот и спустился к вам. Предостеречь.
— А пленного где оставил?
— Он вовсе застыл, товарищ командир, Алексеев уволок его в нашу траншею.
— Хорошо. Ребята унесут раненого товарища, а ты жди нас возле дота, где заложил взрывчатку.
— Как же они пройдут? — возразил сапер. — Ведь в доте немцы. Надо выждать, товарищ командир.
— Делайте то, что приказано.
Одним махом боец вспрыгнул на бруствер. Собинов и Григорьев подняли Орлова, все еще не пришедшего в сознание. Вскоре и они скрылись. Мы с Петром остались в траншее врага.
— Выход у нас один, — сказал Романов, — идти к доту. Я попытаюсь вызвать немцев в траншею, иначе они заметят наших и перестреляют из пулеметов.
Мы осторожно подобрались к огневой точке врага. Петр приоткрыл дверь и на немецком языке крикнул:
— Ребята, сюда, в нашей траншее русские!
Послышались торопливые шаги. Вскоре один за другим к нам вышли три немца. Романов срезал их автоматной очередью, и мы выбрались из вражеской траншеи. За бруствером сапер держал наготове конец шнура, ожидая нас.
Романов приказал:
— Жги!
— Есть, жечь! — повторил сапер.
Блеснул огонек. Мы поползли к проволочному заграждению. Столб земли и дыма взметнулся высоко к небу. Взрывная волна долетела до нас.
…В нашем блиндаже пленный грелся возле печки. Он беспрестанно повторял, тыча себя в грудь пальцем:
— Я есть француз, я есть француз.
— Братцы! — крикнул Григорьев. — Ошибка! Шли за немцем, а сцапали француза.
— Я ведь говорил, — буркнул пожилой сапер, — в гостях, не дома, чем угощают, тем и довольствуйся. Вот командир пристрелил фашиста, а с каким грузом вышвырнули его за бруствер, не поглядели. — Сапер достал из-за пазухи целую буханку хлеба. — Видите, он, сукин сын, приготовил ее, чтобы опять дразнить нас.
Не хотелось верить, что перед нами француз, но факт — упрямая вещь. Это был один из тех, кто за деньги надел шинель гитлеровского солдата, продал родину и честь.
На фронте и в тылу
Я проснулся от резкого толчка. Блиндаж вздрагивал. В ушах стоял звон. Сыпался песок. Я соскочил с нар. Товарищи уже стояли с оружием в руках.
— Выходи скорее! — крикнул голос из темноты. — А то придушит.
— Зачем выходить? — возразил Романов. — Из укрытия под осколки полезешь? Будем ждать окончания обстрела здесь.
Глухой удар. С полок с грохотом и звоном посыпались на пол котелки.
— Нащупали. Теперь будут долбить…
Затаив дыхание, я ждал следующего удара. От волнения дрожали колени. Несколько взрывов, быстро следовавших один за другим, послышались уже гораздо дальше. Блиндаж последний раз вздрогнул и крепко встал на свое место.
— Кажется, кончилось. А здорово покачало, — сказал Андреев.
— Не радуйся, еще прилетит, — послышался чей-то голос.
— То будет, а сегодня мимо пронесло.
— Выходи! — скомандовал Романов.
Я выбежал в предрассветную мглу, жадно вдыхая сухой морозный воздух. Глаза туманились от порохового дыма и пыли. Пробежав метров двести по траншее к своему окопу, остановился передохнуть возле открытой позиции пулемета «максим». Здесь хлопотали два незнакомых бойца. Они очищали пулемет от снега и песка.
— Андрей, что же это фрицы в атаку не лезут, а? — спросил щупленький, узкогрудый боец у своего товарища. Тот был мне по плечо, но крепыш — этакий коротенький геркулес. Его глаза глядели доверчиво и ласково.
— Это они, Федор, в отместку за вчерашнюю работу разведчиков. Небось не понравилось. Вишь чего сотворили: одни концы бревен к небу торчат. Вот они и злобствуют… А хлеб ихний я попробовал — дрянцо. Какое-то у них все… Как это говорят, ерзацы, что ли.
— Думаешь, немцы в атаку не полезут? С чего ж тогда они стреляют так густо?
— Сказано же тебе — со зла.
Коренастый силач перенес коробки с заряженными лентами к пулемету. В это время я не знал, что именно он спасет мне жизнь, а просто из любопытства слушал их разговор.
— Андрей, а новый-то наш взводный молодец. Сам давеча повел разведку.
— Да. Бывалый парень. Видать по ухватке, в деле промаху не даст.
Щупленький боец, увидя меня, смущенно заулыбался, искоса поглядывая на Андрея, сидевшего на патронном ящике.
— Вот ты, Федор, чужую отвагу сразу заприметил, а сам-то дрожишь, атаки боишься…
— Чудной ты, Андрей, заладил… Да не я дрожу, ты понимаешь, не я дрожу, а жизнь такая. Ротный командир чего говорил, слыхал?
— Ну слыхал.
— Так чего ж дуришь? «Кто умеет себя хорошо защитить и приказ выполнить, тот и храбр». Все остальное, мол, «я да я» — хвастовство.
— Это верно, но и попусту дрожать незачем.
Пулеметчики приготовили пулемет к бою, притаились в ожидании атаки врага. Я ушел к своему окопу, сел на земляную лавку, открыл бойницу и стал наблюдать за траншеей противника.
Поначалу, кроме комьев снега и глыб льда, я не замечал ничего. Гитлеровцы даже в своих траншеях вели себя очень осторожно.
Спустя некоторое время ко мне в окоп с ручным пулеметом вполз Сергей Найденов, недавно прибывший в роту могучий светловолосый молодой солдат. Его красивое лицо с правильными чертами и спокойными глазами под тяжеловатыми веками производило приятное впечатление. Улыбался он редко, но хорошо. Каждое его движение внушало доверие. В бою Найденов вел себя сдержанно и спокойно.
Найденов дернул меня за рукав стеганки и указал рукой на бруствер вражеской траншеи:
— Посмотри туда. Офицер шомполом что-то рисует на стенке траншеи.
Я поймал в оптический прицел гитлеровского офицера. Он стоял к нам спиной, в сдвинутой на затылок каске. К рукаву маскировочной куртки был прикреплен тонкий прутик, который шевелился на ветру.
— Сережа, ты в кукольном театре бывал?
— А что?
— Да так, к слову пришлось. Чучело это! Они частенько выставляют их, пытаются поймать наших стрелков на приманку.
— Как поймать?
— Очень просто. Ты, увидя вот такого немца, второпях выстрелишь, да еще высунешься взглянуть, попал ли. А их снайпер и хлопнет тебя.
— Да ты лучше присмотрись, — настаивал Найденов, — он ведь голову поворачивает.
— Оставим в покое чучело, будем искать живого. Найденов вновь припал к окуляру перископа:
— Верно, чучело! А все же здорово жулики придумали.
Я упорно продолжал искать вражеского снайпера, но долго ничего не обнаруживал. Помогло мне бревно, лежавшее за задним бруствером немецкой траншеи, торцом в нашу сторону. Как раз в створе с торцовой частью бревна изредка показывался белый бугорок, то увеличиваясь, то уменьшаясь, а то и вовсе исчезая.