жейтунские егеря не могли до этого додуматься…
Далее, если кости джейранов обильны на всех поселениях, то из этого вовсе не следует, что их туши поступали туда сразу в большом количестве: можно ведь стрелять животных в течение круглого года по одному-двум за ночь — и их кости все равно будут преобладать на поселении. Видимо, большое число костей вызывает у археологов представление об облавах и массовых избиениях копытных, т. е. создает своего рода психологический барьер в восприятии материала.
Даже если облавная («коллективная») охота и существовала, она могла проходить лишь в холодное время года. Можно предположить, что несколько опытных загонщиков осторожно, медленно нагоняли джейранов на спрятавшихся в укрытиях (скажем, в зарослях саксаула или на опушке тугаев) стрелков, которые успевали уложить нескольких (но явно не очень много) животных. Джейтунцы, наконец, могли ловить куланов и джейранов в различные ловушки, ямы, вырытые у тех же водопоев, но, думается, главная роль принадлежала все же активной охоте. И вот почему.
Анализируя состав костей, найденных на поселениях древних земледельцев Южного Туркменистана, Н. М. Ермолова отметила, что среди джейранов преобладали взрослые особи. А это возможно только в том случае, если велась активная охота, а не пассивная, т. е. при помощи ловушек. В самом деле, джейтунцам нужны были шкуры и мясо, поэтому они, естественно, стремились добыть крупных, взрослых животных. Это сравнительно легко сделать, сидя в засидке и выбирая жертву среди пришедших на водопой животных. Если бы охота велась преимущественно при помощи ям и ловушек, то среди добычи не было бы преобладания взрослых особей, ибо в ямы и ловушки попадали бы животные всех возрастов и размеров.
Куланов добывали, видимо, в основном на водопоях. Дело в том, что кулан — животное исключительно осторожное, обладающее превосходным зрением, слухом и обонянием. Подойти к кулану незамеченным, писал советский зоолог А. Г. Банников, ближе чем на километр почти невозможно{61}. Даже в те времена, когда куланы были еще не столь пугливы, к ним, по словам Н. М. Пржевальского, все равно не удавалось подойти ближе чем на 500 шагов, и лишь на пересеченной местности изредка можно было подкрасться шагов на 200{62}.
Поэтому-то коренное население евразийских степей и охотилось на куланов или у водопоев, или с помощью конных загонщиков. Одна такая охота ярко описана Н. Н. Каразиным. Он участвовал в завоевании Туркестана и в экспедициях Географического общества, был отличным рисовальщиком и плодовитым писателем, неутомимым путешественником и охотником. Н. Н. Каразин побывал во многих районах Средней Азии и Казахстана, в том числе и на Иссык-Куле, где в его честь местный бай устроил охоту на куланов{63}. В ней участвовали около 20 загонщиков на лошадях и большое число конных охотников. В результате утомительной и опасной охоты они убили и взяли живьем 15 куланов. При этом один человек погиб и одна лошадь была искалечена.
Так как конной охоты у джейтунцев быть, понятно, не могло, а подойти к куланам близко практически невозможно, т. е. охота скрадом крайне затруднительна, то остается лишь стрельба на водопоях. Косвенно за это говорит и такое соображение. Н. М. Пржевальский, не только великий путешественник и отличный зоолог, но и знаменитый охотник, свидетельствует, что кулан «удивительно крепок на рану» и с 200 шагов (примерно 140 м) из «превосходного штуцера{64}» он «не будет убит наповал, если пуля не попадет в мозг, сердце или позвоночный столб». Поэтому-то, пишет Н. М. Пржевальский, «убить это животное очень трудно…»[4].
Но если трудно свалить кулана из огнестрельного нарезного оружия, то тем более трудно сделать это на том же расстоянии из лука, особенно стрелой с составным микролитическим наконечником. Никто, кажется, не проверял силу боя джейтунского лука, да и сделать это пока невозможно, так как мы не знаем его параметров. Однако не будет большой ошибкой предположить, что он был все же слабее и мощных луков англичан XIV в., и штуцеров эпохи Пржевальского. Значит, джейтунцы могли бить кулана только с близкого расстояния, только тщательно выцелив его по убойному месту, следовательно, только из засидки у водопоя.
В отличие от таких животных, как джейран и кулан, кабан был более редкой добычей древних земледельцев Прикопетдагской подгорной полосы. На Джейтуне (неолит), по определению А. И. Шевченко, на 1 кулана и 32 джейранов приходятся 2 кабана (оба — молодые особи); на Чагыллы-депе (неолит), по определению В. И. Цалкина, на 6 куланов и 7 джейранов — ни одного кабана; на Елен-депе (энеолит) на 1 кулана и 5 джейранов —1 кабан; на Шор-депе (бронза) на 7 куланов и 7 джейранов —1 кабан (оба эти кабана мелкие и, по мнению Н. М. Ермоловой, лишь предположительно относятся к дикой форме); на Алтыне (энеолит и бронза) на 13 куланов и 8 джейранов — ни одного кабана; на Намазга-депе и Теккем-депе (бронза) — по 1 кулану и ни одного кабана. Итого на указанных поселениях определено (по костям) 30 особей кулана, 59 — джейрана и всего 4 — кабана, причем все они (обратите на это особое внимание) принадлежат к молодым животным; к тому же две особи под сомнением— то ли это дикие животные, то ли домашние.
А. И. Шевченко на основе анализа костей животных, найденных на Джейтуне, сделала такое заключение: «Малочисленность остатков дикой свиньи среди других животных джейтунского поселения может объясняться как климатическими особенностями района (сухой район), так и тем, что жители в это время больше охотились на других животных»{65}.
Объяснение это, по-моему, не совсем верное. Сухость района тут явно ни при чем, ибо кабаны живут не в степях и полупустынях, а в тугаях и камышах, которые как раз и характерны для речных долин «сухих районов». Раз вдоль речек, стекающих с Копетдага, тянулись тугаи, значит, кабанов там было достаточно — в этом можно не сомневаться.
Что сухость климата ни при чем, следует и из другого соображения. Известно, что целая группа поселений древних земледельцев Южной Туркмении была расположена вдали от подгорной полосы — в древней дельте Теджена, среди типичных тугаев уже сравнительно большой (для данного района) реки. Оказывается, что даже там, в районе больших тугаев, в настоящем «кабаньем царстве», на 10 особей кулана и 23 джейрана приходится только 4 кабана{66}. А ведь кабан на пра-Теджене был более типичным животным, чем кулан! В чем же тут дело?
В мысли А. И. Шевченко верно то, что древние земледельцы «больше охотились на других животных», нежели на кабана, но почему? Это автор не объясняет. Дело заключается, видимо, не в малочисленности кабана, а в некоторых особенностях этого животного.
Прежде всего, кабана трудно убить, гораздо труднее, чем, скажем, джейрана или волка. Один из первых русских биологов-охотоведов, автор классических книг «Рыбы России» и «Собаки», создатель, издатель и редактор замечательного журнала «Природа и охота» Л. П. Сабанеев так писал о кабане: «Кабан очень крепок на рану, особенно осенью, когда у него под кожей образуется так называемый (у кавказцев) калкан, вроде хряща, переходящего позднее в более или менее толстый (до двух вершков) слой жира. Калкан этот пробивает не всякая пуля, и, кроме того, рана скоро затягивается и не дает много крови»{67}[5].
Но кабан не только «очень крепок на рану», он еще и опасен для охотника, особенно старый самец (секач). Раненный, кабан стремительно кидается на преследователя и своими острейшими клыками нередко запарывает собак, а то и охотников. Да что там собака или человек— секач, случается, выпускает кишки и у тигра!
Вот почему джейтунцам, как, впрочем, и другим древним земледельцам, будь то эпоха неолита, энеолита или бронзы, не было никакого смысла связываться со столь опасным животным. Зачем рисковать жизнью, охотясь на кабана, если можно без всякого риска добыть джейрана?! Думается, именно этим объясняется и малое число костей кабанов на поселениях, и то, что все найденные кости принадлежат молодым животным — их джейтунские стрелы, видимо, брали; секача же положить таким оружием было совершенно невозможно.
Весьма характерно, что коренные жители Дальнего Востока ловили кабанов в ямы или добывали посредством самострелов, которые настораживались на тропах. Даже такие типично охотничьи народы, как нанайцы (прежнее название — гольды) и орочи, по словам Н. М. Пржевальского, «найдя кабаний след, иногда даже не решаются идти за одиноким самцом, но всегда предпочитают преследовать самок или молодых, которых можно стрелять совершенно безопасно»{68}. Так же, вероятно, поступали и древние земледельцы Южного Туркменистана, стреляя именно «самок или молодых».
Ну а как обстояло дело с хищными зверями? Тут Среди добычи на первом месте стоит волк: на Джейтуне найдены кости трех особей, на Елен-депе — одной, на Шор-депе — одной, на Алтыне — одной. Причем кости, найденные на Елен-депе и Шор-депе, принадлежат, по определению Н. М. Ермоловой, крупным зверям. Можно предположить, что волки уже в те далекие от нас времена досаждали людям, нападая на домашний скот. Кроме волков древние земледельцы добывали лисиц и мелких диких кошек; кости крупных кошек не найдены, как и кости гиен — характерных обитателей этого района.
Каким способом добывали джейтунцы хищных зверей, мы не знаем, но скорее всего, как полагает В. М. Массон, с помощью различного рода ловушек. Волков, впрочем, могли подстерегать и у трупов зар