езанных ими домашних животных. Возможно, что доля хищных зверей в общей добыче была гораздо большей, нежели получается по современным определениям. А. И. Шевченко высказывает предположение, что джейтунцы вполне могли разделывать хищников на месте, а в поселение приносить только их шкуры. На поселениях же находят кости только тех хищных зверей, которые были добыты где-то совсем рядом с домом. Так, найденные кости волков принадлежат, возможно, тем зверям, которые были убиты во время нападения на домашних животных, находящихся на окраине поселения.
Заканчивая рассказ об охоте, необходимо вернуться к вопросу об оружии джейтунцев. Г. Ф. Коробкова пишет: «Охота велась пращой и, возможно, особым луком, имевшим вместо наконечников стрел обычные галечки шаровидной формы»{69}.
Как уже говорилось, находясь в засаде, использовать пращу практически невозможно. Сомнительна и ее убойная сила: мелкая джейтунская галька — это не свинцовая пуля, скажем, знаменитых балеарских пращников, служивших в войсках Древнего Рима. Но даже самая мощная праща далеко уступала луку по убойной силе. Поэтому последний и играл такую роль в истории войн, будь то столкновения римлян с парфянами, англичан с французами, русских с монголами. Не случайно и то, что именно с луком, а не с пращой охотились во всем мире на крупного и опасного зверя.
В Южной Америке для охоты на крупного зверя на открытых (подчеркиваем — именно на открытых) местах применяли болу (болас) — метательное оружие, состоящее из ремня или связки ремней, к концам которых привязывались камни. Но какие камни! Это не те маленькие шарики для пращи, которые найдены на джейтунских поселениях, а тяжелые камни размером с апельсин. Словом, с пращой можно было, конечно, охотиться на мелких зверей или на птиц, но вряд ли она применялась для охоты на кабанов или куланов.
Что же касается стрел с шаровидной галькой в роли наконечника, то убойная сила такого оружия достаточна для добычи средних по размеру птиц и мелких зверьков, но явно недостаточна для того, чтобы уложить кулана, волка или кабана.
Стрелы с тупыми наконечниками разного типа известны и в Старом и в Новом Свете. Так, на Руси в древности для охоты на мелкого пушного зверя применялись стрелы с тупым костяным или деревянным наконечником: они убивали зверьков, не портя их шкурок. Стрелы с тупым деревянным наконечником широко использовались индейцами Северной Америки. Замечательный американский натуралист и писатель, большой знаток жизни и быта индейцев, Э. Сетон-Томпсон в своей книге «Рольф в лесах» рассказывает о том, как индеец Куонеб изготовлял лук и стрелы к нему: «Стрелы для птиц имели широкие круглые деревянные наконечники. Они предназначались для перепелок, куропаток, кроликов и белок, а также употреблялись для наказания чужих собак, когда они находились на таком расстоянии, что их нельзя было ударить палкой»{70}.
Между стрелами с тупым деревянным или костяным наконечником и стрелами с галькой принципиального различия нет. Поэтому можно с достаточной уверенностью утверждать, что для охоты на крупного зверя джейтунцы применяли стрелы с острым наконечником.
Мы видим, что охота играла большую роль в жизни джейтунцев. Если считать козлов и баранов за диких животных, то она давала джейтунцам более 70 % мяса; если же этих животных считать домашними, то и в таком случае на охоту придется не менее 25 % мяса, потребляемого жителями Джейтуна. Но не менее важно для них было получить и шкуры. Ведь именно:
Шкуры одеждой сперва, а потом уж ткани служили.
В Джейтуне шкуры шли и на изготовление одежды, и на выделку различных мешочков и сумочек; на шкурах спали и ими же накрывались; шкурами могли занавешивать дверные проемы. Недаром орудия, связанные с обработкой шкур, занимают у джейтунцев второе место после вкладышей серпов. Обилие скребков разной формы отмечается, впрочем, только на ранних стадиях развития джейтунской культуры, затем их число начинает падать: развивается ткачество и применение шкур для одежды резко сокращается.
Заканчивая рассказ о хозяйстве джейтунцев, приведем некоторые цифры, полученные советскими археологами в результате изучения экономики этого поселения.
Некоторые расчеты
Раскопки второго строительного горизонта показали, что Джейтун состоял из 30 однокомнатных домиков, в которых одновременно проживало 150—180 человек{71}. Большая часть домов имела площадь от 16 до 30 кв.м. Плотность населения в оазисах подгорной полосы в неолите составляла 10 человек на 1 кв. км; в эпоху бронзы она возросла до 80–90 человек.
В Джейтуне в 25 домах производилась обработка дерева, в 27 — выделывались шкуры, в 20 — изготовлялись кремневые орудия.
В неолите, по расчетам Г. Н. Лисицыной, на душу населения приходилось 270 г зерна в день. Этого, полагает она, при наличии продуктов скотоводства и охоты было достаточно для питания, но не для получения излишков продуктов. В. М. Массон считает приведенную цифру заниженной и полагает, что на душу населения приходилось 500 г зерна в день. Исходя из этих данных и численности населения Джейтуна, он полагает, что в год для всего поселения (вместе с посевным фондом и зерном, идущим на корм для скота) требовалось 44 т зерна. При урожайности ячменя (основной культуры джейтунцев) в 20–22 ц/га нужна была, площадь полей в 20 га. Мяса требовалось 9 т в год.
Серпом джейтунского типа можно было за восемь часов работы произвести жатву на площади 240 кв. м, что для 20 га требует как минимум 830–850 человекодней. Весь урожай мог быть убран за две недели, если каждая семья выделяла двух работников.
Джейтун, население которого состояло из 30 семей, располагал (учитывая помощь, оказываемую подростками) 90 трудоднями в день, что за год давало почти 33 тыс. трудодней. Из них земледелие требовало 2,5 тыс. трудодней; скотоводство — 2,2 тыс.; строительство — 1,5 тыс.; изготовление орудий — 1 тыс.; итого — 7,2 тыс. трудодней в год. 11 тыс. трудодней следует отвести на женский труд по домашнему хозяйству и на уход за детьми. Всего в таком случае получается 7,2+11 = 18,2 тыс. трудодней. Если из 33 тыс. потенциально возможных трудодней вычесть 18,2 тыс., то в остатке будет 14,8 тыс. трудодней.
В этих весьма и весьма ориентировочных расчетах мы не видим ни охоты (а она, несомненно, отнимала много времени и сил), ни походов за кремнем в Копетдаг, ни заготовки топлива, на что расходовалась значительная часть из тех трудодней, которые числятся у нас в остатке.
Однако джейтунцы не только работали: они, несомненно, отдыхали и развлекались, собирались вместе, чтобы обсудить общие дела и помолиться богине плодородия. Словом, у них была своя общественная, семейная и духовная жизнь.
Жизнь общественная и семейная
Джейтун — характерный памятник поздней стадии первобытнообщинного строя. Зная это, мы не ошибемся, утверждая, что Джейтун представлял собой самоуправляющуюся родовую общину, не знающую ни классовых различий, ни государственной власти. Как управлялось это поселение, точно неизвестно, но скорее всего так же, как и другие коллективы первобытной эпохи, т. е. во главе его стояли старейшины или вожди, выбираемые всеми взрослыми членами рода.
Джейтунцы, видимо, представляли собой один род, состоявший из кровных родственников. Основной ячейкой джейтунского общества была парная семья, насчитывавшая пять-шесть человек.
Каждая семья производила для себя все, что ей было необходимо. Лишь некоторые работы (обработка полей, уборка урожая и загонная охота) требовали объединения усилий всех членов рода. В остальном же каждая семья была во многих отношениях самообеспечивающейся производящей и потребляющей единицей.
О мировоззрении джейтунцев мы не можем составить цельного представления из-за крайней фрагментарности данных, но оно, видимо, ничем в принципе не отличалось от мировоззрения других древнеземледельческих племен Ближнего Востока. Человек эпохи неолита считал весь процесс развития и увядания растений таинством. В своем воображении он наделял природу мистической силой, особенно в отношении необъяснимых для него производительных и воспроизводительных ее свойств. Вся их жизнь, считали люди той эпохи, зависела от матери-земли, которая нуждалась в постоянном умилостивлении. Это породило множество обрядов, постов и праздников, связанных с культом богини-матери. Все это в значительной мере относится и к джейтунцам.
При раскопках Джейтуна найдены статуэтки из обожженной и необожженной глины, изображающие человека и каких-то животных. Вид последних определить чаще всего невозможно — как из-за плохого состояния статуэток, так и из-за их схематичности, но некоторые явно изображают баранов и козлов. Женские статуэтки из обожженной глины — это, конечно, богиня плодородия. Такие фигурки, судя по находкам, имелись в каждой семье, и, вероятно, именно для них и предназначались те странные ниши в выступах стен, о которых шла речь в разделе об архитектуре Джейтуна.
Многие необожженные фигурки животных имеют отверстия, сделанные заостренными палочками. Эти, как их называют археологи, «колотые раны» — следствие магических обрядов, истоки которых уходят далеко в глубь палеолита. Охотник, желая обеспечить себе удачу, изготавливал (довольно-таки, заметим, небрежно) глиняные фигурки животных и совершал над ними магические обряды. На Чагыллы-депе даже найдена глиняная фигурка с воткнутым в нее обломком заостренной кости.
Магическое значение имела, возможно, и роспись на сосудах; роль оберегов могли играть и подвески, долженствующие охранять своего хозяина от злых духов и всяческих несчастий. В качестве таких подвесок-амулетов могли использоваться и каменные фигурки сидящего человека (с отверстием в верхней части), и статуэтки животных. Кое-что о мировоззрении джейтунцев могли бы рассказать их погребения, но их, к сожалению, найти не удалось: обнаружено одно лишь детское захоронение на территории поселка.