Странная картина наблюдается, когда мы анализируем добычу куланов. В неолите, когда роль охоты была велика, кулана били мало, в энеолите практически ничего не меняется, а в эпоху бронзы добыча его вдруг резко подскакивает. Н. М. Ермолова приводит такие цифры: костные остатки кулана (от числа всех остатков) составляют на Елен-депе (энеолит) 2,6 %; на Шор-депе (ранняя бронза) — 36,5 %; там же в пору развитой бронзы — 13,7 %; на Алтын-депе (развитая бронза) — 15,3 %.
Мы уже писали о трудностях охоты на кулана. Думается, что и в эпоху бронзы охота на него не была более легкой, быть может, она сделалась даже труднее, ибо население значительно возросло, количество же дичи, вполне вероятно, уменьшилось и она стала более осторожной. Все это относится и к кулану. И тем не менее его добыча возросла в несколько раз! И, наконец, такой факт: после эпохи бронзы, в век железа, добыча кулана столь же неожиданно резко падает, сколь внезапно возрастает при переходе от энеолита к бронзе. Вообще, динамика добычи этого животного такова: неолит и энеолит — добывалось мало, бронза — много, эпоха железа — снова мало.
Н. М. Ермолова объясняет это обстоятельство тем, что кулан «в древних поселениях Туркмении играл какую-то роль если не совсем домашнего, то полудомашнего животного»{88}. Иначе говоря, в эпоху бронзы кулана не добывали на охоте, как в энеолите или в век железа, а забивали на мясо, как и прочих домашних животных.
Данные по Месопотамии говорят в пользу этого предположения Н. М. Ермоловой. В Двуречье имеются изображения боевых колесниц, запряженных животными, очень напоминающими куланов. Известно также, что в энеолите в Месопотамии кулан был полудомашним животным, но во II тысячелетии до н. э. лошадь вытеснила его из хозяйства. Может быть, на юге Туркмении также пытались одомашнить это животное?
В энеолите и бронзе (видимо, уже со времени Намазга III) древние земледельцы Южного Туркменистана начинают использовать домашних животных в качестве тягловой силы. Археологи собрали целую коллекцию глиняных моделей повозок, которые дают нам определенное представление о транспортных средствах древних земледельцев. Им уже были известны повозки двух типов — тяжелые двухосные телеги и легкие одноосные, нечто вроде арбы или будущей боевой колесницы. В повозки впрягались верблюды и, возможно, быки. Но вот вопрос о применении силы животных для обработки полей остается пока что неясным, ибо на этот счет нет каких-либо прямых свидетельств.
Мы остановились на состоянии хозяйства древних земледельцев в энеолите и бронзе. Ну а каковы же были их достижения в области культуры?
Дама с календарем
В 1952 г., после своей двухмесячной экспедиции по Южной Туркмении, Б. А. Куфтин писал: «Нельзя недооценивать, опираясь на устаревшие и недостаточные данные американских раскопок в Анау, культурного уровня оседло-земледельческих племен Южного Туркменистана в эпоху первобытнообщинного строя. Уже в эпоху Анау I мы имеем в действительности дело с племенами, обладавшими орудиями из металла, знавшими всех главнейших домашних животных (овцу, козу, свинью, корову, лошадь) и умевших, несомненно, пользоваться животной тягловой силой, строивших обширные многокамерные родо-племенные дома-массивы из сырцового кирпича и овладевших техникой красочной росписи стен»{89}.
Эта оценка, сделанная на основе весьма ограниченного материала, тем не менее в целом оказалась глубоко правильной. Не подтвердились частности; так, в пору Анау I среди домашних животных лошади еще не было; тягловую силу начали использовать не в Анау I, а скорее всего в Намазга III; дома-массивы также относятся к более позднему времени. Но это все стало ясным лишь в результате разносторонних исследований, развернутых после смерти Б. А. Куфтина; в целом же он верно оценил уровень культуры древних земледельцев Южного Туркменистана.
Б. А. Куфтин обратил внимание и на такое важной обстоятельство, как отсутствие на Намазге «явно выраженной социальной или даже значительной имущественной дифференциации…»{90}. Но если, по мысли Б. А, Куфтина, «значительной» дифференциации и не было, то она, несомненно, все же существовала, особенно заметно на Алтыне. Сказанное относится к эпохе бронзы, в энеолите же, особенно в раннем, социальная организация, имущественные отношения оставались такими же, как и в джейтунскую эпоху.
Смена в позднем энеолите однокомнатных домов многокомнатными свидетельствует, как уже говорилось, о сложении большесемейной общины, которая состояла из родственных между собой парных семей, ведущих общее хозяйство.
Мы не знаем достаточно определенно, объединялись ли общины Южного Туркменистана в какой-либо племенной союз, или каждое поселение было совершенно автономной единицей. Учитывая и размеры Намазги, и высокий уровень культуры этого поселения (поистине — великая Намазга!), В. М. Массон предполагает, что, возможно, «лица, стоявшие во главе этого многочисленного и сильного коллектива, распространяли свою власть на соседние территории, входившие в состав союза племен с центром на Намазга-депе»{91}.
Древнеземледельческая культура Южной Туркмении, медленно развивающаяся в V–III тысячелетиях до н. э., на рубеже III–II тысячелетий до н. э. достигла стадии, непосредственно предшествующей раннеклассовому обществу. В эту эпоху на юге Туркменистана начала складываться городская цивилизация древневосточного типа, но процесс этот был прерван в результате какого-то кризиса, о чем мы расскажем в главе, посвященной Алтыну, а сейчас перейдем к идеологии раннеземледельческих племен.
В своей монографии о терракотовых статуэтках В. М. Массон и В. И. Сарианиди так охарактеризовали религиозные воззрения древних земледельцев: «В сфере идеологии это была эпоха общинных земледельческих культов, перераставших в кодифицированную систему религиозных воззрений. Классификация женских статуэток того времени ясно показывает множественность типов женского божества, воплощаемого в терракотовых идольчиках»{92}.
Это были, во-первых, местные богини-покровительницы тех или иных крупных центров вроде Алтына или Намазги и, во-вторых, женские божества, олицетворяющие определенные явления природы, урожай, плодородие земли и т. п. Понятно, что ни в энеолите, ни в бронзе в Южной Туркмении никакого кодифицированного пантеона богинь и богов еще не существовало; создание такого пантеона связано, как правило, со становлением государства и появлением касты жрецов.
Кстати, богов упомянули мы не случайно: у древних земледельцев кроме женских существовали и мужские божества, роль которых резко возросла к концу эпохи бронзы.
Большая часть найденных археологами женских статуэток имела, видимо, культовое назначение и использовалась в различных церемониях. Некоторые из них, выполненные особенно тщательно, служили скорее всего в качестве домашних идолов.
Религиозные представления древних земледельцев, их обряды, предрассудки, мифология, широко распространенный культ плодородия послужили той основой, на которой сформировались в последующем религии раннеклассового общества, имеющие при всех местных различиях много общих черт. В эпоху сложения первых государств религиозные представления древних земледельцев были канонизированы жрецами и при этом изменены в интересах господствующего класса и царской власти. Однако это, так сказать, социальное редактирование не может скрыть доклассовой, древней основы религиозных систем, восходящих к воззрениям людей эпохи первобытнообщинного строя. Ибо, как отметил Ф. Энгельс в «Людвиге Фейербахе», «раз возникнув, религия всегда сохраняет известный запас представлений, унаследованный от прежних времен, так как во всех вообще областях идеологии традиция является великой консервативной силой»{93}.
Культовые здания, святилища, известные уже в джейтунскую эпоху, в последующие времена существуют на каждом (или почти каждом) поселении. От жилых помещений святилища отличаются большими размерами, наличием жертвенников и росписей на стенах; возможно, что в святилищах крупных центров стояли и большие статуи богов и богинь, однако пока что это только предположение.
В конце эпохи бронзы, в период сложения раннегородской цивилизации, начинают сооружаться уже настоящие храмы, напоминающие шумерские зиккураты. Такой храм или, точнее, целый храмовой комплекс открыт В. М. Массоном на Алтыне.
Что же касается захоронений, то они производились как в толосах, служивших местом коллективных погребений, так и вне их, нередко под полом. Умерших обычно укладывали в определенном положении (на боку, с подогнутыми ногами, с правой рукой, вытянутой вдоль тела, с ориентированием головы, скажем, на восток или запад) и нередко оставляли около них какие-нибудь предметы, чаще всего украшения, посуду.
Поздний энеолит и бронза — время расцвета искусства древних земледельцев. Исследовав в своей монографии о статуэтках смену стилей, В. М. Массон и В. И. Сарианиди установили, что в энеолите господствует более реалистический, объемный стиль, а в пору развитой бронзы — условно-плоскостной. Ранняя же бронза — переходная эпоха, отмеченная борьбой этих двух стилей. Изысканная орнаментация, символизация и определенная схематизация — все это не признаки упадка, не шаг назад, а, напротив, новый этап в развитии искусства.
Удивительной красотой отличается расписная посуда карадепинцев (с изображениями животных) и геоксюрцев (с многокрасочным геометрическим орнаментом). Многие расписные сосуды с этих поселений — подлинные шедевры прикладного искусства, достойные украсить лучшие музеи мира.
Была ли у древних земледельцев Южного Туркменистана письменность? На Алтыне на находках времени развитой бронзы археологи обнаружили знаки, которые в неизменном виде часто повторяются на различных предметах и, видимо, свидетельствуют о зарождении письменности. Однако вряд ли алтынцы успели ее создать — жизнь на их поселении замерла скорее всего прежде, чем им удалось это сделать.