Известно, что все постройки возводились древними земледельцами из необожженного кирпича. Когда дом приходил в негодность, его, как уже говорилось, разрушали, засыпали глиной, площадку выравнивали и утрамбовывали, после чего на этом месте строили новый дом. За прошедшие тысячелетия разрушенные, полуразрушенные и заброшенные постройки, перемешанные с разным мусором, обломками изделий, черепками, золой, углем, костями людей и животных, образовали настолько плотный слой, что его иногда невозможно копать лопатой и приходится пускать в ход кирку. На первый взгляд весь этот культурный слой представляет однообразную, серую массу.
Меня заинтересовало, каким же образом в однообразных утрамбованных завалах можно определить, где стены домов и хозяйственных построек, а где уплотненная масса мусора или просто глина?
Эта работа (ее долго не могли освоить археологи, а некоторые так и не освоили) называется «искать стенки». Очень интересно было наблюдать, как В. М. Массон и И. Н. Хлопин обычными, кухонными ножами с деревянными рукоятками сантиметр за сантиметром расчищали стены построек. Там, где сохранились остатки штукатурки, отделять стены от завалов было легче. Там же, где штукатурки не было, никак не удавалось уловить какие-либо различия между стеной и завалом. Как-то я даже усомнился:
— Слушайте, друзья, а не сами ли вы выдумываете планировку? Режете глину в нужном направлении — вот и получается стена!
— Во-первых, не режем, а во-вторых, попробуй сам. Смотри, вот так! — И Игорь Николаевич, показав, как надо действовать, передал мне нож. — Только ударяй вежливо, легонько…
Я стал осторожно бить по глине и сразу же почувствовал, где завал, а где стена. Вскоре, однако, я потерял ее. От напряжения заломило в голове — сказались неопытность, отсутствие тренировки…
— А ты что думал, — с удовлетворением проговорил И. Н. Хлопин, забирая у меня нож, — лопатой, что ли, копают? Нет, дорогой, копать надо головой — иначе или стенку запорешь, или статуэтку разрежешь, как вот эту.
И он передал мне небольшого бычка из необожженной глины, надвое рассеченного лопатой рабочего, копавшего шурф. Надо же было геоксюрцам выделывать статуэтки из необожженной глины! Они явно «не учли» того, что их изделиями будут интересоваться четыре-пять тысяч лет спустя…
Постепенно, метр за метром, из-под завалов появлялись дома и улочки, очаги и дворики, возникала планировка древнего поселения. Все было буднично, просто — и все-таки походило на чудо.
Сидя в уютной московской квартире, легко писать о том, как надо «искать стенки» и как перед взорами ученых «возникает планировка». Производить же раскопки в пустыне при тридцати пяти-сорокаградусной жаре — работа тяжелая, изнурительная, доводящая до полного изнеможения.
Вставали мы рано и в половине шестого уже завтракали. Затем наполняли бочки водой и около шести утра выезжали на раскопки. Утром, пока еще прохладно, работать легко, но скоро начинает здорово припекать. Когда из-за жары становится невмоготу, залезаешь под машину, в тень, и там отлеживаешься. Минут через десять-пятнадцать придешь в себя, выберешься из-под машины— и тут тебя обдает таким зноем, что так и хочется вернуться обратно в тень. Однако дисциплина в отряде строгая, времени в обрез, а планы обширные. Деваться некуда: вылезай и иди в раскоп. В 11–11.30 делали перерыв, пили зеленый чай, без которого трудно себе представить работу в пустыне, и снова брались за дело.
Приехав с раскопок, мылись теплой водой (хорошо, что была хоть такая), обедали, отдыхали; затем чертили, рисовали, писали, мыли керамику, фотографировали, упаковывали коллекции. Вечером ужинали и ложились спать. И хотя спали на открытом воздухе, сон был тяжелым, беспокойным: сказывалось переутомление. Утром вставали вялые, разбитые, и все начиналось сначала…
Так шла работа на стационаре, но не легче приходилось и в маршрутах. Хорошо запомнилось мне 30 мая 1959 г. В этот день В. М. Массон, шофер Ораз и я должны были отправиться в маршрут через весь оазис и еще раз осмотреть поселение Хапуз, которое открыли два года назад В. М. Массон и В. И. Сарианиди. Оно еще не было даже по-настоящему обследовано.
Выйдя после обеда из школы, где мы размещались (дело происходило на 58-м разъезде Ашхабадской железной дороги, расположенном недалеко от станции Геоксюр), я сразу же понял, что поездка наша, конечно, откладывается: песчаная буря разыгралась не на шутку.
Сильный северо-западный ветер нес из Каракумов тучи песка и пыли, совершенно скрывшие солнце. Песок— везде. Им был насыщен воздух, он проникал под одежду, струйками бежал по земле, удивительно напоминая поземку во время метели. Тесно прижавшись друг к другу, лежали верблюды. Овцы и козы жались к стенам домов. Согнувшись, с трудом брели люди. Все вокруг освещалось каким-то странным, желтоватым светом; видимость не превышала ста метров. Казалось, и речи не могло быть об отправлении в маршрут.
В дверях школы я столкнулся с выходившим оттуда В. М. Массоном. Равнодушно взглянув на свирепствующую бурю, он, как мне тогда показалось, ужасно легкомысленным тоном спросил:
— Ты готов, можем ехать?
Мое лицо, видимо, достаточно ясно выразило всю гамму подобающих моменту чувств.
— А чего время терять, — улыбнулось начальство, — садись в кабину, сейчас тронемся.
Так и не осознав до конца происходившего, я влез в просторную кабину ГАЗ-63 — и вот уже мы мчимся по такырам на юг сквозь тучи песка, под дикий аккомпанемент ветра.
Вскоре я почувствовал даже некоторое удовольствие от такой, как мне казалось, наглости: гнать по пустыне во время песчаной бури. И все же это скорее развлечение, чем работа, а вот нивелирование депе — об этом лучше и не вспоминать…
Как уже говорилось, юг Туркмении богат историческими памятниками. Действительно, минувшие столетия оставили их в таком изобилии, что каждый маршрут увеличивает список дотоле неизвестных древностей. Но, найдя памятник, его как минимум надо осмотреть, собрать все, что лежит на поверхности («подъемку»), нанести на карту и измерить.
Длина рейки — два метра. Чтобы измерить небольшой холмик, скажем метров 100 × 80, нужно нагнуться и распрямиться девяносто раз; при этом необходимо следить за уровнем и записывать цифры в блокнот. Если нивелируешь одно депе — это небольшая и полезная разминка; два — скучное занятие; три — тяжелая работа. После измерения четвертого перестаешь что-либо соображать, а после пятого — близок к потере сознания в прямом смысле слова.
Так вот, 4 июня 1959 г. мы пронивелировали пять депе. Работать начали утром при температуре примерно 20°, а закончили днем при 40° жары. Да что я — наш шофер, туркмен Ораз, человек закаленный, выносливый, выдержанный, и тот едва держался на ногах. Настал наконец момент, когда силы покинули и неутомимого В. М. Массона…
Вот в таких условиях и работали археологи в Геоксюрском оазисе. Но их силы, энергия, время были потрачены не зря — результаты исследований оказались блестящими.
Девять геоксюров
Геоксюрская группа поселений — единственная, расположенная не в Прикопетдагской подгорной полосе, а в дельте относительно большой реки. В то время, когда существовали эти поселения, т. е. в IV — начале III тысячелетия до н. э., Теджен, несомненно, являлся намного более полноводной рекой, чем сейчас, так как его воды еще не разбирались в верховьях на орошение{116}[13], а леса в горах и предгорьях не были уничтожены человеком. Вот на берегах непересыхающих протоков древней дельты Теджена и находились поселения Геоксюрского оазиса; Акча-депе располагалось, по предположению Г. Н. Лисицыной, скорее всего на острове, посреди полноводного западного рукава реки. Сама дельта находилась восточнее современной, а делиться на рукава река начинала южнее, чем сейчас.
Исследования, проведенные Г. Н. Лисицыной, позволили восстановить природную обстановку, в которой жили обитатели Геоксюрского оазиса. Определение углей с геоксюрских поселений показало, что чаще других здесь встречался тополь, затем — в порядке убывания — карагач (вяз), тамарикс и клен. Спорово-пыльцевой анализ свидетельствует о том, что на берегах водоемов и протоков произрастали осоки, а на более сухих местах — злаки, полыни, представители семейства лебедовых и другие травянистые растения. Отпечатки тростниковых циновок на сырцовых кирпичах и полах, остатки тростниковых корзин, найденные при раскопках, говорят о том, что тростник также был обычным растением в древней дельте Теджена.
На основании всех этих данных мы можем сделать вывод, что вдоль протоков пра-Теджена в энеолите произрастали типичные тугайные леса, близкие по составу к современным, на старицах и пойменных озерах стеной поднимались тростники, тогда как более сухие участки дельтовой равнины были заняты растительностью полупустыни.
Когда мы говорим о природных условиях в оазисах Средней Азии, нельзя забывать и о том, что летом в них на 2–3° прохладнее, чем в окружающей пустыне; влажность утром и вечером выше на 16–23 % (и даже днем — на 7–8 %), а скорость ветра — на 30–40 % меньше{117}. Как видите, в Геоксюрском оазисе условия для жизни человека были, несомненно, достаточно благоприятными.
Самое маленькое поселение, Дашлыджи, имело площадь всего лишь 0,16 га, а высоту 2 м; самое большое, Геоксюр-1, этот своеобразный центр оазиса, раскинулось на площади около 12 га и на 10 м поднимается над окружающей равниной. Остальные поселения — по площади и толщине культурных слоев — занимали промежуточные положения между Дашлыджи и Геоксюром-1. Что касается размеров, то мы всегда должны учитывать, что на ряде поселений, в том числе и на Геоксюре-1, одновременно была обжита только часть холма, в то время как другая использовалась под кладбище.
Скорее всего освоение древней дельты Теджена происходило в начале IV тысячелетия до н. э. пришельцами из центрального района подгорной полосы. Непрерывно растущему населению требовалось все больше и больше средств к существованию, площадь же, пригодная для посевов, была — при том уровне техники — весьма ограниченной. Так в результате естественного прироста населения в Прикопетдагской подгорной полосе в пору Намазга I возник избыток населения. «Поскольку все пригодные для ведения земледельческого хозяйства места были заняты, — пишет И. Н. Хлопин, —