ь принадлежащими уже домашним животным.
Джебельцы обитали в пещерах вплоть до начала эпохи бронзы, т. е. в течение длительного времени (в неолите) сосуществовали с джейтунцами. Когда в предгорьях Копетдага люди уже создали довольно высокую земледельческую культуру, построили поселки, научились выделывать отличную посуду и покрывать стены святилищ фресками, обитатели Джебела обходились еще примитивной глиняной посудой, украшениями из морских раковин и так и не смогли перейти к земледелию. Знали ли они о своих соседях-земледельцах? Какова была последующая судьба обитателей пещеры? Этого мы не знаем…
Другие памятники мезолита Прикаспия — грот Кайлю (в 20 км от Красноводска), пещеры Дам-Дам-Чешме около Небит-Дага, а также североиранские памяти ники Гари-Камарбанд и Хоту. Обитатели этих пещер, так же как и джебельцы, были охотниками и собирателями; как и последние, они со временем стали приручать овец и коз (жители Гари-Камарбанда одомашнили козу уже в VII тысячелетии до н. э.).
А дальше? Дальше начинаются логические умозаключения, догадки и предположения, нередко противоречащие друг другу. И это понятно: не хватает материала по такому важному вопросу, как происхождение джейтунцев и их связь с прикаспийскими племенами.
Но прежде — о схеме: она ясна, бесспорна и состоит в следующем: в XI–VII тысячелетиях до н. э. в ряде районов Ближнего Востока складываются условия для перехода племен охотников и собирателей к земледелию и скотоводству. Они приручили, а затем и одомашнили диких баранов, козлов, быков, кабанов. В своих странствиях эти племена то и дело попадали в места, богатые дикорастущими злаками, прежде всего ячменем и пшеницей. Дело началось, естественно, со сбора зерен этих злаков, а кончилось их возделыванием, чем мы и занимаемся до настоящего времени. В общем, как догадывался еще Лукреций Кар:
Первый посева пример и образчик прививки деревьев
Был непосредственно дан природою, все создающей…
Уже в конце VI — первой половине V тысячелетия до н. э. у прикаспийских племен появляются глиняная посуда и топоры из полированного камня — предметы материальной культуры, характерные для неолита, а также серпы с кремневыми вкладышами.
Постепенно от сбора зерен дикорастущих злаков люди перешли к их возделыванию. Но это, естественно, было удобнее делать не на небольших, нередко труднодоступных горных плато, а в предгорьях, где есть обширные участки ровной поверхности, почва плодородна, достаточно воды и много солнца. Уйти дальше от гор было нельзя — там начиналась пустыня. К тому же селиться в предгорьях представлялось более выгодным, так как в горах был лес, который давал необходимый строительный материал.
Подводя итог своим многолетним исследованиям культуры древних земледельцев Южного Туркменистана, советский археолог В. М. Массон пишет, что в X–VII тысячелетиях до н. э. в целом ряде областей Передней Азии благодаря накоплению производственного опыта, высокой производительности орудий труда, общему культурному и хозяйственному развитию сложились предпосылки для перехода к новым видам хозяйства. «Вызревали условия для становления новой экономики, складывались реальные предпосылки для этого решающего скачка в истории человечества. Отражением этих процессов явилось образование ряда раннеземледельческих культур, складывавшихся на основе местных культурных традиций и, как правило, независимым друг от друга путем»{12}. Так человек от присвоения готовых продуктов — охоты, рыболовства и собирательства — перешел к производству продуктов, т. е. к земледелию и скотоводству.
Такова схема. И какие бы новые детали мы ни узнали, как бы ни расцвечивалась ее живая ткань, основы схемы вряд ли будут существенно изменяться. Но когда мы от нее пытаемся перейти к конкретному вопросу — происхождению джейтунцев, то, как уже говорилось, сталкиваемся с недостатком фактического материала.
В самом деле, вот культура джебельских охотников и рыболовов, а вот земледельческая культура джейтунцев. Есть ли между ними хоть что-то общее? Да, кое-что есть. Так, наблюдается несомненное сходство орудий, особенно изделий из кремня. Зато ничего (или почти ничего) общего нет между керамикой джебельцев и джейтунцев. С одной стороны, прослеживаются связи джейтунской культуры с мезолитическим комплексом Гари-Камарбанда, но, с другой — материала все же недостаточно, чтобы прямо, непосредственно связать джейтунцев с прикаспийским мезолитом, генетически вывести их из него.
«В целом, — предполагает В. М. Массон, — кремневый инвентарь Джейтуна и Джебела производит впечатление двух ветвей одного общего корня»{13}. Может быть, действительно джейтунцы, так сказать, не дети прикаспийцев, а их братья? То есть и джейтунцы, и известные нам племена прикаспийского мезолита произошли от кого-то третьего, кто нам еще неизвестен?
Пока ответа на этот вопрос еще нет, и мы можем утверждать лишь следующее: предки джейтунцев пришли откуда-то с гор, вероятно, с юга, ибо они имели домашних животных и семена культурных растений, пригодных для возделывания. Пустыня же никогда не была местом их первичной доместикации. Джейтунцы находились в каком-то родстве с мезолитическим населением Прикаспия, но в каком — мы не знаем. Зато сравнительно легко можно ответить на другой вопрос — почему предки джейтунцев обосновались в предгорьях Копетдага.
Копетдаг и подгорная полоса. Прошлое и настоящее
Начнем с настоящего — так, пожалуй, легче. И начнем, естественно, с Копетдага: ведь если бы его не было, то не было бы и подгорной полосы.
Копетдаг — это северная часть Туркмено-Хорасанских гор. В пределах СССР он протянулся на 650 км, достигая наибольшей высоты 2942 м (гора Ризе) и образуя ряд параллельных хребтов с крутыми, обрывистыми склонами; горы труднодоступны, прорезаны глубокими ущельями.
Осадков в Копетдаге больше, чем в других районах Туркмении: 300–500 мм в год. По мере подъема в горы пустыня сменяется сухой степью, а последняя — горными степями; выше 2200 м идут горные луга. На высотах свыше 1500 м можно видеть арчевые редколесья, в которых в виде примеси встречается невысокий клен туркменский. Арча (можжевельник туркменский) — дерево, достигающее 12–15, а иногда и 20 м в высоту, с бугристым, неровным стволом.
Особенно богата и разнообразна растительность в ущельях, по берегам ручьев. В густых зарослях встречаются шиповник и боярышник, ежевика и барбарис, кизильник и алыча, инжир и гранат, грецкий орех и дикий виноград, яблоня и клен, вяз и тополь.
Вдоль Копетдага протянулась та самая подгорная полоса — родина культуры древних земледельцев, которую туркменский географ А. Г. Бабаев не случайно назвал «благословенной»{14}. Особенно сильное впечатление она производит, когда смотришь на нее с вершины холма или, скажем, со стен древней Нисы — некогда одной из резиденций парфянских царей, называвшейся в те времена Митридатокертом.
…Позади — стена Копетдага, внизу, прямо перед нами, — цветущая, полная жизни равнина. Видны селения, сады и виноградники, поля, а дальше, у горизонта, — пески пустыни… Ослепительное солнце, южное, безоблачное небо; зеленая полоса предгорий; коричневато-желтоватый Копетдаг; желтая полоса Каракумов — поразительная гамма красок, запоминающаяся на всю жизнь.
Таковы впечатления. А что говорят географы?
Прикопетдагская подгорная полоса — это наклонная к северу равнина шириной от 5 до 20–40 км. На значительном протяжении она отделена от передового хребта Копетдага грядами холмов (баиров) высотой до 400 м. Осадков в подгорной полосе меньше, чем в горах, но больше, нежели в Каракумах. За год выпадает в среднем 228 мм (в Ашхабаде — 233 мм). Толщина снежного покрова всего 1–8 см. В Ашхабаде снег лежит в среднем 13 дней в году, но в отдельные годы его вообще не бывает. Средняя температура января +0,9 °C (наименьшая —26 °C), июля + 29,9 °C (наибольшая +48 °C); длительность безморозного периода — 230 дней; 1 кв. см поверхности получает здесь в течение года в среднем 160 больших калорий тепла, т. е. вдвое больше, чем в центральных районах европейской части СССР. Большая часть дождей выпадает в конце зимы и весной. Лето — пять месяцев сухой и жаркой погоды (май — сентябрь).
Прикопетдагская подгорная полоса орошается небольшими речками и ручьями, стекающими с гор. Они мелки и маловодны, но роль их в жизни человека, в особенности в истории становления производящего хозяйства, огромна. Воды в этих речках действительно мало: все копетдагские речушки, ручейки и родники, вместе взятые, имеют среднегодовой расход 12 куб. м воды в секунду, т. е. почти в 3 раза меньше, чем расход воды в Теджене у Пулихатуна (32 куб. м в секунду). А ведь Теджен — речка тоже не очень большая, по расходу воды она в 3 раза меньше Москвы-реки (109 куб. м в секунду).
Но, повторяем, роль копетдагских ручьев велика: они дают жизнь двум цветущим оазисам — Ахалскому (западная часть подгорной равнины) и Атекскому (ее восточная часть). Все они полностью разбираются на орошение и хозяйственные нужды. Их воды давно уже не хватает для быстро развивающегося хозяйства Туркменской республики, почему и сооружается Каракумский канал, уже доведенный до Геок-Тепе (к западу от Ашхабада).
Почвы подгорной полосы плодородны. Это прежде всего сероземы, содержащие 1–1,5 % гумуса, имеющие значительные запасы фосфора и калия. Есть здесь и такыровидные почвы (гумуса — до 1 %), дающие— при орошении — также неплохой урожай. Но самые ценные— орошаемые почвы, сформировавшиеся за последние тысячелетия в результате деятельности человека и отличающиеся очень высоким плодородием.
Такова в самом сжатом, сухом описании подгорная полоса сегодня. Ну а что она представляла собой 7–8 тыс. лет назад, когда предки первых земледельцев спустились с гор? Что нашли в предгорьях Копетдага создатели одной из древнейших земледельческих культур?