Он был совершенно ошарашен. Я бросилась к нему в объятия, я хотела, чтобы меня взяли, я хотела покончить с этим, я хотела стать женщиной! Но он был совершенно неподвижен и испуган. Он сказал:
— Я хочу жениться на тебе. Но сейчас я не могу этого сделать.
— Наплевать на женитьбу!
Но тут я почувствовала его удивление, и это успокоило меня.
Его благонравие страшно разочаровало меня. Момент был упущен. Он думал, что у меня была просто вспышка слепой страсти, что я потеряла голову, и гордился тем, что спас меня от меня же самой. Я пришла домой и проплакала в постели.
Один художник график спросил меня, соглашусь ли я позировать ему в воскресенье, ему спешно надо было закончить иллюстрацию. Я согласилась. Когда я приехала, он уже работал. Было утро, и здание казалось пустым. Его студия была на тринадцатом этаже. Половина иллюстрации была готова. Я быстро переоделась в вечернее платье, которое он дал мне. Он, казалось, не обращал на меня никакого внимания и долго работал в полной тишине. Я устала. Он заметил это и дал мне отдохнуть. Я прогуливалась по студии, рассматривая картины. В основном это были портреты актрис. Я спросила его, кто они. Он отвечал мне подробно, особо подчеркивая их сексуальные склонности: «О, этой нужна романтика. Это единственный способ сблизиться с ней. Она неприступна. И она европейская женщина и любит сложное ухаживание. На полпути я почти сдался, слишком уж оказалось все утомительным. Но она была очень красива, а кроме того, это прекрасно, заполучить такую женщину в постель. У нее были красивые глаза, завораживающий голос, словно у таинственной индианки. Про таких женщин всегда думаешь, как они поведут себя в постели. Я знал и других эротических ангелов.
Великолепно видеть перемены, которые происходят в них. Эти ясные глаза, которые видно насквозь, эти фигуры, которые принимают такие гармоничные позы, эти нежные руки… как все это меняется, когда их охватывает желание! Эротические ангелы! Они чудесны, потому что эта перемена в них — одно сплошное удивление. Вот у вас, например, внешность женщины, к которой никто не прикасался, а я могу представить себе, как вы кусаетесь и царапаетесь… Я уверен, что у вас даже голос меняется, я знаком с такими переменами. Есть женщины, у которых голос звучит как поэтичное, неземное эхо. Потом он меняется, глаза меняются. Мне кажется, все эти легенды о людях, которые превращаются ночью в животных, — например, истории про оборотней, — были созданы мужчинами, которые видели, как женщины из идеальных, обожаемых созданий превращаются ночью в животных. Но, может быть, все это гораздо проще. Вы ведь девственница, не так ли?»
— Нет, я замужем.
— Замужем или нет, вы девственница. Если вы замужем, ваш муж еще не сделал из вас женщину. Не жалеете ли вы об этом? Не кажется ли вам, что вы тратите время? Что настоящая жизнь начинается, только когда вы начинаете чувствовать, когда вы становитесь женщиной..?
То, что он сказал, настолько соответствовало моим ощущениям, моей жажде опыта, что я промолчала. Я не хотела признаться в этом постороннему человеку. Я осознавала, что мы совершенно одни в пустом здании. Мне было грустно, что Стефан не понимал меня. Я ничего не боялась, но была суеверна и хотела найти только того, в кого могла влюбиться.
— Я знаю, о чем вы думаете, — сказал он. — Но для меня это имеет значение, только если женщина хочет меня. Я никогда не мог бы обладать женщиной, которая меня не хочет. Когда я впервые увидел вас, я подумал, что это было бы чудесно, если бы мне удалось пробудить в вас желание. Есть в вас что-то, заставляющее меня думать, что у вас будет много романов. Я хотел бы быть первым. Но только в том случае, если и вы этого хотите.
Я улыбнулась.
— Это как раз то, о чем я думаю. Только если я захочу. А я не хочу.
— Вы не должны придавать первому победителю такое большое значение. Я думаю, что эта легенда была создана людьми, которые хотели сохранить дочерей для замужества, — легенда о том, что первый мужчина, который овладеет девушкой, будет и полным ее властелином. Я думаю, что это предрассудок. Он был придуман, чтобы спасти женщину от случайности. Но это неверно. Если мужчина может заставить полюбить себя, если он может возбудить женщину, он будет для нее привлекателен. Одно лишь лишение девственности недостаточно для этого. Любой мужчина может лишить ее девственности и не разбудить в ней женщину. Знаете ли вы, что многие испанцы обладают своими женами и награждают их множеством детей, при этом совершенно не пробуждая их чувственности? И это для того, чтобы быть уверенными в их верности. Испанец думает, что удовольствие должны получать только любовницы. Как только он видит, что женщина наслаждается, что она чувственна, он тут же подозревает ее в неверности или в том, что она проститутка.
Эти слова преследовали меня много дней. Но потом появилась другая проблема. Пришло лето, и художники начали разъезжаться в деревни, на берег моря, в самые отдаленные места. У меня не было денег, чтобы последовать за ними, и кроме того я совсем не была уверена, достаточно ли у меня там будет работы. Однажды утром я позировала графику по имени Рональд. После этого он поставил пластинку и пригласил меня потанцевать с ним. Во время танца он сказал:
— Почему бы вам не поехать ненадолго в деревню? Вам это полезно, там сейчас много работы, а я оплачу ваше путешествие. Там мало хороших натурщиц. Я уверен, у вас будет много предложений.
Я поехала. Сняла небольшую комнату в деревенском доме. Затем я отправилась к Рональду, который жил в хижине, где он проделал огромное окно. Перво-наперво он выдохнул дым от своей сигареты, прямо мне в рот. Я закашлялась.
— О, — сказал он, — вы не умеете затягиваться!
— И не собираюсь, — сказала я, вставая. — Какую позу вы хотите?
Он засмеялся.
— Здесь мы так много не работаем. Научитесь развлекаться тоже. Сейчас попробуйте все-таки вдохнуть этот дым…
— Я не хочу его вдыхать.
Он снова засмеялся. Попытался поцеловать меня. Я отодвинулась.
— О, — сказал он, — не таким уж вы оказались приятным компаньоном. Я заплатил за ваш приезд, и я здесь одинок. Я думал, вы составите мне приятную компанию. Где ваш чемодан?
— Я сняла комнату в деревне.
— Но ведь я пригласил вас к себе.
— Я думала, вы хотели, чтобы я вам позировала.
— В данный момент мне нужна не натурщица.
Я собралась уходить.
Он сказал:
— Знаете ли вы, что здесь есть определенное мнение о тех натурщицах, которые не умеют развлекаться? Если вы будете вести себя так, как сегодня, никто не даст вам работы.
Я не поверила ему. На следующее утро я начала стучаться в двери всех художников, которых могла найти. Но Рональд уже побывал у них. И поэтому меня принимали холодно, как принимают человека, который надул или обманул другого. У меня не было денег на обратный билет, и нечем было платить за комнату. Я никого не знала. Место было красивое, гористое, но я не могла им наслаждаться. На следующий день во время прогулки я набрела на деревянную хижину, которая стояла на самом берегу реки. Возле нее я увидела художника. Он рисовал. Мы разговорились. Я рассказала ему, что со мной произошло. Он не знал Рональда, но был очень возмущен. Сказал, что попытается помочь мне. Я сказала, что единственное, чего я хочу, — это заработать деньги на обратный билет.
Я стала позировать ему. Его звали Рейнольдс. Ему было около тридцати, он был темноволосый, с мягкими темными глазами и чудесной улыбкой. В деревне он появлялся только для того, чтобы купить пищу, и не посещал ни ресторанов, ни баров. У него была небрежная походка, легкие движения. Он побывал на море, служил на пароходе моряком, ради того, чтобы повидать разные страны. Он всегда был спокоен. Теперь он по памяти рисовал то, что видел во время путешествий. Он сидел под деревом, не глядя вокруг себя, и рисовал южно-американские джунгли. Рейнольдс рассказал мне, что однажды в джунглях он и его друзья ощутили сильнейший запах животного. Они думали, что набрели на пантеру, но из кустов с необычайной прытью выбежала женщина — обнаженная дикая женщина, которая глянула на них испуганными глазами животного и, прежде чем они пришли в себя, бросилась в реку и уплыла. Друг Рейнольдса однажды настиг женщину вроде той, что они видели. Когда он смыл красную краску, покрывавшую ее тело, пленница оказалась очень красивой. Когда с ней были ласковы, она становилась нежной. Она обожала подарки. Ее сильный запах отталкивал Рейнольдса, пока его друг не предложил ему провести с ней ночь. Ее черные волосы были очень жесткими. Животный запах, исходивший от нее, вызывал чувство, будто он лежит с пантерой. И она оказалась настолько сильней его, что вскоре ему пришлось вести себя подобно женщине, так как она заставляла его выполнять все ее прихоти. Она была неустанна, и ее очень трудно было возбудить. Ее ласки измучили его, и он уснул в ее объятиях. Потом он вдруг почувствовал, что она лежит над ним и льет на его фаллос какую-то жидкость. От этого ему сделалось больно, но затем он страшно возбудился. Он испугался. Его фаллос словно наполнили огнем или красным перцем. Он прижимался к ней не столько в припадке страсти, сколько для того, чтобы избавиться от этого жжения. Он был разгневан. Она улыбалась и тихо смеялась. Он забрал ее яростно, обуреваемый страхом, что это возбуждение, которое она вызвала — последнее в его жизни, что это какая-то магия, пробудившая в нем самое большое желание, на какое он способен, и отбирающая у него жизнь. Она лежала на спине и смеялась нежно, показывая зубы, источая свой животный запах, который теперь возбуждал его чувственность как запах мускуса. Она двигалась с такой силой, что его фаллос, казалось, вот-вот будет вырван из тела. Но теперь уже он хотел подчинить, покорить, измучить ее. И в то же время он ласкал ее. Женщину это удивило. Никто, наверно, так с ней прежде не обращался. Когда после двух оргазмов он устал от обладания ею, то продолжал трогать ее клитор, и ей это нравилось, и она просила его продолжать и открывала широко свои ноги. Затем она вдруг повернулась, выгнулась на постели и подняла свои ягодицы под невероятным углом: она хотела, чтобы он взял ее снова, но он продолжал ласкать ее. После этого она всегда искала его ласк, его рук. Если она встречала его днем, она прижималась своим чувственным местом к его руке и лихорадочно терлась об нее. Рейнольдс сказал, что после этой ночи белые женщины стали казаться ему слишком слабыми. Он смеялся, рассказывая свою историю. Его картина была воспоминанием об этой женщине-дикарке, что пряталась в кустах, готовая прыгнуть и убежать при виде мужчин с ружьями. Он нарисовал ее с темными торчащими грудями, прекрасными длинными ногами и тонкой талией.