Анна Леопольдовна невольно насторожилась и даже приподнялась с кушетки.
– Вам помешала Юлиана? – удивленно протянула она. – Вы знаете, что у меня от нее нет секретов.
– У вас нет, но они есть у меня. Девица фон Менгден может быть поверенною ваших тайн, но я еще не делал ее своим личным секретарем, поэтому я был бы очень вам признателен, – проговорил он, обращаясь уже прямо к Юлиане, – если бы вы оставили меня с женою одного.
Юлиана торопливо поднялась с места и так же торопливо скрылась за дверью.
Принц Антон заговорил не сразу. Он прошелся раза три из угла в угол комнаты, нервно потирая руки, затем остановился перед женой и, глядя на нее в упор все тем же острым взором, спросил:
– Знаете ли вы, ваше высочество, о чем я хочу с вами разговаривать?
Анна Леопольдовна пожала плечами:
– Я решительно не могу догадаться и только убеждена, что дело не настолько важно, чтобы обижать мою бедную Юлиану.
– Ах, оставьте это! – резко воскликнул принц. – Какое мне дело до того, обижена или не обижена девица фон Менгден?.. Вы странно понимаете, ваше высочество, свои супружеские обязанности: вас трогает то, что обижена ваша подруга, и совершенно не трогает, что оскорблен я, как ваш супруг.
– Вы оскорблены, чем? – произнесла она с таким неподдельным изумлением, что принц Антон невольно передернул плечами и продолжал:
– Известно ли вам, о чем говорят в городе?
Анна Леопольдовна рассмеялась.
– Мало ли о чем могут говорить? Вы знаете, что я веду совсем затворническую жизнь и что до меня почти не доходят городские слухи и толки.
– Но эти толки так громки, что их отзвук проникает и в стены дворца. Сплетни идут о вас.
Анна Леопольдовна опять рассмеялась и опять пожала плечами.
– О, я теперь догадываюсь, о чем говорят. Говорят, конечно, о моей лени, говорят о моей нелюбви к нарядам, о том, что я скучаю сама и заставляю скучать Петербург. Ну, дорогой друг, мне трудно переделать себя, да я и не хочу себя переделывать.
Принц Антон нервно топнул ногой и воскликнул:
– Вы не хотите меня понять! Все, что вы говорите, – пустяки. Толки гораздо серьезнее, сплетня гораздо ужаснее. Вас обвиняют в том, что вы слишком благосклонны к графу Линару, а меня в том, что я слишком слеп.
Краска бросилась в лицо молодой женщины. Эти слова ошеломили ее, но она не захотела показать, что муж затронул ее самое больное место. Она быстро совладала со своим волнением и спросила тихим, вздрагивающим голосом:
– Скажите мне по совести, в этом обвиняете меня вы или же досужие языки?
Принц Антон ответил не сразу. Он впился своими маленькими подслеповатыми глазами в лицо жены, взволнованное и побледневшее, и затем размеренно, точно отчеканивая каждое слово, проговорил:
– Разве это не все равно? Разве не все равно, кто к вам предъявляет обвинение? Не забудьте, Анна, что я долго молчал, долго не верил толкам, ходившим вокруг, и что если я теперь поверил им, если я решил заговорить с вами, то, во всяком случае, у меня на это были слишком серьезные причины. Вы были ко мне холодны – я вас не обвинял в этом, не обвинял я вас и в том, что вы не любите меня; но не забудьте, что я – ваш муж, что я – отец вашего сына, отец императора. Тень, бросаемая на вас клеветниками, ложится на меня; вас могут обвинять, меня презирают. Обдумайте все это и не играйте так легкомысленно своим добрым именем!..
Голос его на последних словах упал, острый взгляд потускнел, некрасивое лицо подернулось судорогой, и он торопливо отвернулся, чтобы скрыть охватившее его волнение.
Не дождавшись ответа, принц Антон спросил:
– Что же вы на это скажете?
– Ничего. Если вам угодно верить клевете – это ваше дело, я же не желаю оправдываться.
– Берегитесь, Анна, вы играете опасную игру!
Она смерила его с ног до головы насмешливым взглядом и пренебрежительно повела плечами.
– Вам никто не мешает, ваше высочество, – медленно проговорила она, – прекратить эту игру: не слушайте сплетен и не волнуйтесь понапрасну.
Бледное лицо принца стало еще бледнее.
– Я могу сделать нечто иное, – сказал он.
– Что же именно?
– Я поступлю так же, как поступила несколько месяцев тому назад покойная императрица: я предложу графу Линару покинуть Петербург, и, если он того не сделает добровольно, я позабочусь о том, чтобы это сделалось против его воли! – И, быстро повернувшись, он торопливо вышел из комнаты.
Принцесса Анна поглядела ему вслед и рассмеялась обидным, презрительным смешком. Затем, подойдя к двери, которая вела в ее гардеробную и в которую скрылась Юлиана, она распахнула эту дверь и крикнула:
– Юлиана, поди сюда! Грозный супруг ушел. Теперь ты можешь вернуться.
И когда вошла Юлиана, она обняла ее за талию и стала рассказывать ей, о чем шел у нее разговор с мужем.
IIНеожиданное предложение
По мере того как принцесса говорила, красивое оживленное личико Юлианы все больше и больше темнело, а глаза ее, улыбавшиеся еще за минуту, вдруг точно подернулись дымкой, потускнели, и в них появилось тревожное выражение. Анна Леопольдовна заметила, какое впечатление произвели ее слова на любимицу, подошла к ней вплотную и, заглядывая в ее лицо, спросила:
– Что это с тобой, Лина? Ты расстроилась?
Юлиана зорко поглядела на принцессу, лицо которой было так же спокойно, как всегда, и покачала головой.
– А вас не тревожит этот разговор? – промолвила она медленно, точно сама вслушиваясь в свои слова. – Вы ничего не видите в нем опасного?
Губы Анны Леопольдовны чуть-чуть дрогнули от легкой усмешки.
– Помилуй! – воскликнула она. – Неужели я должна тревожиться из-за того, что в моем любезном супруге вдруг неожиданно проснулась ревность? Мне нечего тревожиться, я хорошо знаю принца Антона; это не человек, а автомат, оживленный природой по ошибке. Его движения все размеренны, все предугаданы заранее. Он и злится по заранее определенному плану, и ревнует меня только затем, чтобы показать, что он не просто принц Брауншвейгский, но и супруг принцессы Анны. Нет, голубчик, мне не из-за чего волноваться.
Точно утомленная этой длинной тирадой, тирадой, в которой сказывалась скрытая горечь, копошившаяся в ее сердце, но которую она в то же время произнесла совершенно спокойным, как бы безразличным тоном, молодая женщина медленно подошла к кушетке, оставленной ею для разговора с мужем, снова улеглась на нее, привычным жестом закинув свои полные руки под голову, и полузакрыла глаза. Юлиана, снова поглядела на нее, снова покачала головой, затем подошла к изголовью кушетки и, устремив вдумчивый взгляд на свою повелительницу, тихо проговорила:
– Ваше высочество, вы верите, что я вас люблю? Вы убеждены, что ваше счастье для меня важнее и дороже собственного?
Принцесса пожала плечами, и в ее взгляде загорелось неподдельное любопытство.
– Что за торжественные фразы? Ты меня пугаешь, Лина.
– Ах, если б я действительно могла вас испугать!
Анна Леопольдовна усмехнулась:
– Для чего это тебе необходимо? Чтобы пробудить меня от моей апатии и лени?
Юлиана отрицательно покачала головой:
– Совсем не затем. Мне хотелось бы только, чтобы вы сознательно относились к окружающему. Вы стоите на краю пропасти и сами не видите ее.
По лицу принцессы скользнула легкая гримаска.
– Ах, Лина! – недовольно отозвалась она. – Что с тобою сталось, с чего это тебе вздумалось читать мне такие сентенции?
– Только потому, что я люблю вас и что боюсь за ваше счастье и спокойствие. Вот вас нисколько не тревожат ни подозрение вашего супруга, ни толки, которые идут в столице, а между тем это очень плохие предвестники.
Анна Леопольдовна сделала нетерпеливое движение головой.
– Ах, боже мой, не могу же я всем заткнуть глотки!
– А между тем их необходимо заткнуть, – настойчиво проговорила Юлиана. – Вы или не хотите видеть, или не видите той опасности, которая грозит вам…
– Какая еще опасность, о чем ты говоришь?
– Опасность быть свергнутой с престола. Не забудьте, ваше высочество, как вы сели на этот престол: вас возвели на него не любовь подданных, а авторитет Миниха и счастье случайности. В таком положении нужно упрочивать почву под ногами, а вы ее только расшатываете. Не забудьте, что для народа вы остаетесь иноземкой, не забудьте, что сзади вас есть человек, гораздо более близкий к престолу, чем вы сами, человек, который окружен народными симпатиями, – это принцесса Елизавета.
– Ах, какая это старая песня! – медленно проговорила Анна.
– Да, это – старая песня, но к ней всегда нужно прислушиваться. Стоит вам озлобить против себя принца Антона, стоит только начаться разладу в вашей семье, и, когда это выйдет на улицу, – улица станет против вас; но до этого не нужно допускать, от этого нужно избавиться. Я не спорю, – добавила она, – граф Линар очень красив, он достоин вашей любви, но не ослепляйтесь этой любовью настолько, чтобы проглядеть за нею свое спокойствие.
Юлиана замолчала и впилась взглядом, полным ожидания, в лицо принцессы.
Несколько долгих мгновений продолжалось молчание. Ленивая, с трудом поддававшаяся впечатлениям, Анна вдруг задумалась. То, что сейчас услышала она от своей любимицы, странным образом заинтриговало ее, заставило ее чуть не впервые в жизни испугаться за свое будущее, будущее, которое теперь так было важно и дорого для нее. Разговор теперь шел не только о спокойствии власти, но о спокойствии сердца. Правда, ей было бы очень тяжело расстаться с положением, созданным прихотью капризной фортуны, но еще тяжелее было бы забыть о тех надеждах, какие копошились в тайниках ее сердца. Анна Леопольдовна любила Линара, любила всем пылом своей молодой души, всей страстью своего, еще не тронутого любовными бурями сердца, и расстаться с этой любовью, озарившей ее скучную, монотонную жизнь, для нее было бы ужасно. Эта любовь слишком глубоко завладела ею. Еще год тому назад, когда роман ее с графом Линаром так сурово был оборван Бироном и покойной императрицей, она хотя с трудом, но все же примирилась с суровой судьбой, удалившей от нее любимого человека. Весь этот год, пока Линара не было в Петербурге, эта любовь продолжала теплиться в ее сердце, продолжала подогреваться надеждами, но теперь, когда Линар появился снова, когда ее взгляд снова встретился с его жгучим, полным любовной ласки взглядом, любовь Анны вспыхнула с новой силой. И вот вдруг теперь судьба вторично хочет сыграть с ней свою шутку. Теперь она совершенно свободна в своих поступках, теперь над нею нет опеки покойной императрицы, а ей снова говорят: забудь о своей любви, заставь замолчать свое сердце, молчавшее так долго и теперь забившееся в ответ на биение другого сердца. Нет, этого она сделать не может и не хочет. Все, что угодно, только не это.