Солидно кашлянув, он снял с полки «Лавку древностей».
– Ну что началось-то? – заныл Юра. – Нормально же общались.
– Одну главу.
Он начал читать, чувствуя, как веки тяжелеют и пытаются вопреки воле хозяина закрыть глаза.
Будучи в секунде от того, чтобы выключиться, Зиганшин вспомнил о пари, которые на него заключает семейство, и это придало сил. По счастью, аптечка была тут же, в кухонном шкафчике. Он взял аппликатор Кузнецова, подложил себе под зад, попрыгал на нем, чтобы уж точно проснуться, и так продержался до конца главы.
Старшие тут же сорвались с мест и убежали из кухни с такой скоростью, будто он их пытал, а маленькая Света осталась сидеть, внимательно глядя на него. Зиганшин понял, что она еще вся там, в книге, вместе с малюткой Нелл и ее непутевым дедом.
– Хочешь еще главу? – спросил он.
– А можно?
– Ну, конечно, доченька.
В шестом часу вечера он подъехал к Следственному комитету, отвезти Анжелику на беседу с Ирочкой, той самой дамой, чей звонок за несколько секунд до взрыва стоил Маргарите Павловне сотрясения мозга. В начале расследования Рогачева показала, что это подруга детства, они созваниваются пару раз в год, а встречаются и того реже, оперативная проверка тоже не дала оснований насторожиться, поэтому Ирочку оставили в покое, а теперь Ямпольской вдруг приспичило. Причем обязательно у Ирочки дома, ибо на своей территории человек, видите ли, более расположен к откровенности, чем на жестком стуле в официальном кабинете.
Она немного опаздывала, и Зиганшин успел и побеситься, что его, большого начальника, держат за простого шофера, и успокоиться, уговорить себя, что корона не свалится, а в том, чтобы лишний раз пообщаться со свидетелем и оказать небольшую услугу хорошему человеку, никакого вреда нет.
Наконец шарообразная фигура выкатилась из дверей и поспешила к его машине. Зиганшин галантно распахнул перед нею дверцу.
Усевшись на пассажирское сиденье, Анжелика не дала ему рта раскрыть, сразу начала:
– Не хочу я копать про бабкины делишки!
– Послушай…
– Вот не хочу, и всё! – напористо продолжала она. – И не буду!
– Анжела…
– Я много думала, и поняла, что делать этого просто нельзя.
Зиганшин вздохнул. Пока женщина не выскажется, слушать тебя не будет. Бесполезно перебивать.
– Понимаешь, Славик, это был такой великий подвиг, что нельзя его чернить. Может, сразу после войны еще было можно ради справедливости, а сейчас уже нельзя. Не нам судить тех людей.
– Да согласен я, не ори.
– И в фонд я тоже не пойду.
– О как!
– Да, родной! Вот представь, что мы сейчас туда полезем, это станет известно. Может, не на весь мир, но кому надо, тот узнает. И что? Какой-нибудь бизнесмен хотел деньги дать, а узнает, что мы трясем фонд, и передумает, и ребенок останется без лечения. Или мы доработаемся до того, что счета заморозят, и вообще тогда жопа.
– Ты считаешь, лучше пусть воруют понемножку, чем весь бизнес накроется?
– Типа того. Нет, наверное, надо проверять, что творится в этих организациях, но я честно говорю, что не особо крупный специалист… А представь, люди узнают, что мы полезли в фонд из-за дела об убийстве? Такой вой поднимется, что вообще трындец!
– А ты не думаешь, что будет наоборот? Граждане скажут – какой хороший фонд, не боится проверок и избавляется от паршивых овец…
– Ты что, родимый? Не скажут наши граждане такого. Наоборот, пожалеют преступника, ибо крали все, а слили только его.
Зиганшин пожал плечами и выдержал эффектную паузу.
– Может, и не придется никуда идти, – веско произнес он, – потому что я, кажется, раскрыл это дело.
– Да иди ты!
Анжелика подалась к нему, глаза вспыхнули азартом, но Зиганшин решил повредничать и сначала долго и нудно объяснял ей, почему бумаги академика нашлись в кладовке Рогачева.
– Вот! Мастерство не пропьешь! – гордо заявила Анжелика. – Чуяла я, что здесь нечисто. Эх, Рогачев, конечно, сволочь, не тем будь помянут…
Зиганшин жестом остановил ее:
– Только это не имеет никакого отношения к убийству. Точнее, к самоубийству.
– Дорогой, я, конечно, понимаю, что глухарей никому на себя неохота вешать, но всякому цинизму есть предел. Следаки так даже в девяностые не обставлялись.
– Послушай меня, пожалуйста, и ты все поймешь, может, и к Ирочке этой не поедем. Меня давно настораживало, что мы никак не можем ухватить след мнимого гонца от Седова. Все-таки элитный дом, а не муравейник на тысячу квартир, мощная железная дверь в подъезд с надежным домофоном. Люди опять-таки живут приличные, в разуме, как говорится, с высокой социальной ответственностью, замечают, что происходит вокруг. Это же не чудильник какой-нибудь, где все жильцы в пьяном угаре, и каждый видит свое – то, что подсказывает белая горячка. Ну вот не могло так быть, что человек приходил, проник в парадное, а никто ничего не заметил. Зато если допустить, что никакого гонца не существовало нигде, кроме как в воображении Оксаны Максимовны Дымшиц, то все сходится.
– Бред какой-то.
– Анжел, но ведь это самое логичное объяснение – если никто ничего не видел, значит, ничего и не было. Гораздо ближе к реальности, чем то, что дом населен сплошными ротозеями. Впрочем, я сам долго не принимал эту гипотезу, пока вчера Маргарита не рассказала мне, что звонок гонца был какой-то необычный.
Он нахмурился, постаравшись дословно передать эту часть беседы с Рогачевой, и запоздало огорчился, что не записал ее на диктофон.
– Ну мало ли что бедной женщине после стресса в голову полезет, – проворчала Анжелика без особой уверенности.
– Согласен, не аргумент. Только дальше я выяснил, что Оксана Максимовна, притом что держалась вроде бы вполне обычно и спокойно, совершала в день взрыва довольно странные поступки.
– Интересненько, – протянула Анжелика.
– Во-первых, она забыла купить вино, хотя всегда была ответственной хозяйкой.
Ямпольская нахмурилась:
– Я бы не забыла. Черт, да про алкашку никто бы не забыл. Хлеб, фрукты, ну, тортик еще туда-сюда, а вино…
– Ладно, сделаем скидку, что сама Оксана Максимовна совершенно не пьет, поэтому и забыла. Но она спохватилась, когда гости уже пришли, и довольно настойчиво стала выпихивать мужа в магазин.
– Тут как раз все логично.
– Да, но стоило врачам «скорой» забрать Давида Ильича на такелажные работы, как хозяйка совершенно успокоилась и будто снова забыла, что ей нечем попотчевать гостей. Как знала, что сейчас чачу принесут. Если бы тут все было чисто, то она, по идее, должна была сама сбегать в лавку, которая, кстати, расположена в десяти метрах от их дома. Рогачевы – свои люди, родственники, что может быть естественнее, чем попросить их пятнадцать минут поскучать, и метнуться в магазин, раз уж вино было настолько необходимо, что она отправляла за ним мужа.
– А почему он не пошел? Это вообще подозрительно, – фыркнула Анжелика. – Если бы я послала своего за бухлом, он бы из любого положения стартовал, пока я бы еще договорить не успела.
– Этот момент надо будет еще уточнить у Дымшица, но я так понял, что Оксану не слишком устраивал ассортимент в ближайшей лавочке, и она отправляла его на машине в гипермаркет, где гарантированно есть хорошее крымское вино, которое любит Константин Рогачев. А Давиду было лень. Ладно, дальше несообразность: Оксана отправляет Маргариту в кухню сервировать закуски, хотя это противоречит законам гостеприимства.
– Ой, я тебя умоляю, близкие люди когда собираются, кто там считает?
– Допустим. Но тогда почему они с Константином Ивановичем не дождались Рогачеву? Неужели так свербило выпить, что решили без нее, тем более если вспомнить, что Оксана Максимовна убежденная трезвенница. Маргарите требовалось максимум десять минут, чтобы сервировать еду и вернуться в комнату, почему хозяйка не подождала? Нет, я, конечно, рад, что Рогачева не попала под взрыв, но, согласись, Оксана повела себя с ней довольно-таки хамски, даже если учитывать, что они близкие подруги.
– Все равно неубедительно, – буркнула Анжелика.
Зиганшин вздохнул:
– Ну да, мелочи, только моя версия все их объясняет. Смотри – Оксана тяжело перенесла смерть единственного ребенка. Дымшиц говорил, что она долго была в депрессии, но таблетками лечиться не хотела, потому что боялась пристраститься. Потом со временем скорбь немного утихла, мучительное чувство вины попустило, Оксана начала выправляться, и тут новый удар. Умирает наконец старуха Римма Семеновна, оставив внуку и его жене коллекцию картин. Любой другой человек обрадовался бы такому подгону, но только не Дымшицы. Они надеялись, что эти произведения искусства не имеют художественной ценности, а оказалось – есть, да еще какая! И снова поднимается чувство вины, и начинает грызть: «Вот если бы мы лучше уговаривали Римму Семеновну…» Давид Ильич так вообще прямо мне заявил, что мучается оттого, что не грохнул старушку и не ограбил ради спасения сына. В итоге денег сколько хочешь, только сына не вернешь. Спаслись только тем, что отдали деньги на благотворительность, ну и, наверное, убедили себя, что опухоль была очень злокачественная и ребенок все равно бы умер. И только Оксана Максимовна немного успокоилась, как новый удар. Является тетка, у которой благодаря деньгам Дымшицев ребенок выздоровел от той самой болезни, которая погубила Петеньку. Тетка хотела отблагодарить, а в результате добила бедную женщину.
– Да уж, – вздохнула Анжелика, – не позавидуешь.
– У меня есть друг, психиатр по профессии, так он говорит, что особого внимания требуют как раз люди на выходе из депрессии. В разгаре болезни у них ни на что сил нет, даже на самоубийство, но когда начинают поправляться, то воля может проявиться раньше, чем желание жить. Так, наверное, и произошло с Оксаной Максимовной. Она не хотела жить, а воля у нее была сильная и до болезни, поэтому после депрессии ожила раньше других качеств, а главное, она любила своего мужа и ни в коем случае не хотела омрачать остаток его жизни угрызениями совести. Ей необходимо было уйти так, чтобы ни у кого даже тени подозрения не возникло, что она сделала это добровольно. Таблетки тут никак не годились, равно как и автокатастрофа. Никакой гарантии смертельного исхода, кроме того, у всех сейчас видеорегистраторы, на которых сразу видно, что человек сам кинулся под колеса. Есть еще опасность переусердствовать и замаскировать самоубийство так, что оно будет выглядеть как женоубийство, а вешать срок на родного мужа Оксана не хотела. Взрыв показался ей оптимальным вариантом. Люди крайне редко выбирают подобный способ суицида, если они не