Значит здесь? Здесь все началось?
Я стояла неподвижно, сама не знаю почему завороженная видом. Простые белые цветы, которые охапками из леса таскали девушки весной и по всей школе лился тонкий аромат, который не перепутаешь ни с каким другим.
— Они здесь не так давно, — Тонана мой ступор совершенно не озадачил, он продолжил стоять за моей спиной. Близко, почти на грани прикосновения. — Фейри сначала дождались, пока присланные школой люди прочешут здесь каждую травинку-пылинку. Школяры-то тоже бегали сюда, в надежде разглядеть то, чего не разглядели наставники да следопыты. — В голосе парня звучала ощутимая ирония. — Но разом прекратили, когда в одну ночь цветы выросли. Топтать их смельчаки вряд ли найдутся.
Я кивком поблагодарила его за разъяснения и присела на корточки, кончиками пальцев коснувшись хрупких колокольчиков. Что-то где-то в глубине души тоскливо, скорбно заныло от этого прикосновения. Даже жалкая восьмеринка лесной крови отзывалась на зов — приглашение почтить память.
Брейден помнит. Брейден знает. Брейден чтит — звенело в ушах. Чужакам-нарушителям — смерть. Плата за жизнь — жизнь. Хранитель Договора проследит за его исполнением до того самого момента, как чаши весов вновь не выровняются. Брейден помнит. Брейден знает. Брейден чтит…
— Шела? — голос рунника выдернул меня из странного медитативного состояния. Я рывком поднялась и боязливо прижала к груди руку, только что ласкавшую ландыши.
— Извини, задумалась, — я виновато улыбнулась. — И откуда только ты все знаешь?
— А я от природы любознательный! — Тонан ответил мне задорной улыбкой. — Удивительно, что ты не знаешь. В школе-то сейчас и разговоров только про это все, сама слышала на отработке. Ученики сами носом землю роют, лишь бы следующей жертвой не стать.
— Да у меня голова другим забита, — отмахнулась я.
— Чем это? — В его голосе сквозило нескрываемое любопытство.
— Делами! — Я гордо задрала нос. Ну не сердечными же переживаниями делиться с приятным парнем. — Уроки готовлю для некоторых отстающих рунников.
Тонан вскинул руки в жесте «сдаюсь», и мы продолжили путь.
Вот только за шутливым разговором мысль о поляне меня не отпустила. Никогда до сих пор мне не удавалось испытать такое острое чувство родства с лесом. До сих пор толика лесной крови оставалась лишь не самым приглядным моментом биографии, о котором не стоит кричать на всех углах, да периодически выгодным наследством в виде помогающей прабабки. И я никогда не слышала о Хранителях Договора. Логично, конечно, что раз Договор есть, то кто-то следит за его исполнением, но кто они? И не могут ли они помочь отыскать убийцу?
— Тонан, а ты слышал о Хранителях Договора? — А почему бы и не спросить у этакой всезнайки?
Но рунник посмотрел на меня удивленно.
— О ком? Это что за звери?
— Ну… директор разве не с ними ходил в лес насчет убийства беседы вести?
— Не-а. — Он подал мне руку, помогая перебраться через поваленное дерево, перегородившее путь. Ладонь оказалась не уже, чем у Кайдена, но не такая мозолистая, и, отчего-то, не такая надежная… — Он с метсаваймом говорил и с лесными Старшими. А ни про каких Хранителей я ничего не знаю.
Сделав в уме пометку для нового разговора с гулящей родственницей, я свою ладонь из его руки выпутала и поудобнее перехватила корзинку.
Сбор травы много времени не занял. Да и лишняя пара рук, откровенно говоря, пригодилась. Собирать непенф надо было быстро, пока волшебная травка не «опомнилась» и не исчезла, втянувшись в землю, будто ее и не было. Тонан мои указания исполнял в точности, но от рунника халатности я и не ждала — их работа невнимательности не прощает.
А вот обратный путь у нас вышел долгим. Прямые хоженые тропы вдруг сделались извилистыми, а иногда и вовсе замыкались в круги. Мимо Большого Дуба мы прошли три раза, прежде, чем фейри наигрались и выпустили нас на свободу. И тогда мы с Тонаном обменялись одинаково обеспокоенными взглядами — пошалить лесовики и раньше любили, но никогда не морочили ученикам головы так долго, когда всерьез начинаешь задаваться вопросом, а удастся ли выбраться из замкнутого круга. А прощальное хихиканье в ветвях звучало совсем недобро.
Я думала, что Тонан покинет меня почти сразу за школьными воротами, но он настоял на том, чтобы проводить до самой комнаты, прикрывшись таинственным «мало ли что!», и отнекаться мне не позволил, отказавшись до того момента возвращать корзину с травой. И я шла по коридору рядом с ним, высоким, привлекательным, веселым, и думала — хороший же парень! Замечательный же! Не чета всяким хмурым лучникам с кучей душевных травм и неуравновешенностью. Ну, плечи не такие широкие, так ведь не в плечах же счастье?
За такими размышлениями я и не заметила, как мы преодолели весь путь до комнаты. Очнулась только когда улыбающийся рунник с шутливым поклоном протянул мне корзинку.
— Спасибо за науку, наставница! Век не забуду доброты твоей неземной!
Я сама невольно расплылась в улыбке, вот ведь дурень. Тонан распрямился, глаза-вишни задорно сверкнули, а в следующее мгновение он качнулся вперед. Это не было стремительное, резкое движение, которое мне не удалось бы предотвратить. Нет. Да и я с самых ворот предполагала, что что-то такое случиться может, и все равно сердце стукнуло громче, подпрыгнуло, в какой-то момент я даже думала вскинуть руки, остановить… но в руках была корзинка, а в душе стойкое желание кое-что для себя понять.
Он поцеловал меня даже не в губы, в уголок — быстро и легко. Отстранился, ухмыльнулся.
— Спокойной ночи, Шела!
И, взмахнув рукой, зашагал по коридору прочь.
Я несколько мгновений постояла, глядя ему вслед, а затем зашла в комнату.
Свет, как ни странно, горел. Нольвенн, накинув шаль на плечи, сидела на кровати, уткнувшись носом в какие-то свои записи, при моем появлении вскинула голову и заговорщически улыбнулась:
— Ну? Как?..
Я только вздохнула.
Очередной выходной снова подкрался незаметно, как бы его ни ждали, затаив дыхание. Директор Паскветэн накануне объявил нам, что происходящее в школе взято под королевский контроль, и в скором времени сюда прибудет человек от его величества, который примет участие в расследовании. Наверное, эта новость должна была нас всех приободрить, но я облегчения не почувствовала. Какое тут облегчение? Человек приедет не сегодня, не найдет по щелчку пальцев того, по чьей вине гибнут школяры и наставники, а значит, завтра кто-то может снова не проснуться. Я могу не проснуться. Или Нольвенн. Или Невен. Или Тонан…
Да и что он сделает, этот человек, спустя столько времени там, где лучшие маги королевства по горячим следам не справились?
И снова тревожное утро, и пересчет по головам. Этот жив, тот жив. Там живы, здесь живы. Школяры все? Все! Наставники?..
Тоже все.
А потом первое счастливое недоумение сменилось страшной догадкой — боевики, отправившиеся на практику. Мы все как-то логично заключили, что раз они не сбежали, а уехали в запланированную школой ежегодную поездку, то плата, взымаемая Брейденом, их минует: зачем гнаться за группкой школяров, которые скоро вернутся, когда под боком их разгуливает куда больше?
Но лес рассудил иначе. И только потом до нас дошло, что это снова был урок и демонстрация силы — не убежишь, не скроешься. Выдайте нам убийцу, иначе спасения не будет никому и нигде, пока мы сами его не найдем.
Методом исключения.
Связи с уехавшими на практику у школяров не было, наставники хранили молчание и, глядя на их хмурые лица, вопросы задавать никто не решался. А может быть, нам — тем из нас, кому действительно было важно узнать имя — просто было страшно услышать его в ответ.
А потому спустя два дня, ко времени возвращения боевиков, во двор высыпала почти вся школа. Девчоночьи лица в этот час отличались особенной бледностью, теребились в пальцах ленты, пояски, кусались губы. Нольвенн рядом со мной выглядела совершенно, как обычно, но я заметила, как мелко подрагивают пальцы опущенной руки. Я сжала ее ладонь, и подруга ответила мне таким же пожатием.
Разноголосый писк нескольких первокурсников, забравшихся в башню над воротами: «Едут!» — пронесся по толпе гулким шепотом, но прошло еще много долгих волнительных минут, прежде чем первые всадники обоза — наставники Одран и Фингар — показались во въездной арке. А следом за ними — телеги с сидящими на них школярами.
Рядом тихонько выдохнула Нольвенн, и я порадовалась за подружку, кто бы ни был ее таинственный обожатель.
Толпа нехотя расступилась, позволяя повозкам проехать. Каждому куда больше хотелось наоборот придвинуться плотнее, вглядеться в лица… мне было проще — я высматривала льняную макушку.
…и как-то так получилась, что вместо макушки я напоролась на цепкий серый взгляд. Дыхание на мгновение перехватило, и я почувствовала, как губы невольно расползлись в улыбке. Живой!
Он улыбнулся в ответ. Привычно, сдержанно, больше даже смягчившимися чертами лица, чем губами. Улыбка эта была совсем не похожа на широкую добродушную ухмылку Тонана, но от нее у меня в груди что-то радостно и одновременно тоскливо заныло.
А потому спустя полчаса я рыдала в комнате на плече у Нольвенн, жалуясь соседке на глупое девичье сердце, которое ну никак не хочет синицу в руках. Журавля в небе ему подавай, и хоть ты тресни!
За это время Шела стала еще красивее.
Глупо, но у меня сердце в живот ухнуло, когда нашел среди встречающих ее фигуру. И нашел, и смотрел — жадно, голодно, пока она сама меня не увидела. Лишь когда она сама меня увидела, я сумел взять себя в руки, перестать пожирать ее взглядом.
Радость, написанная на ее лице, разом и окрылила счастьем, и полоснула огнем по незажившей ране.
Девочка моя. Нежная, теплая. Лучик солнечный. Как ты тут? Все ли у тебя хорошо? Не обижал тебя тут никто без меня?
Я, наверное, единственный, кто после смерти однокашника от руки фейри-водяницы не в ужасе был, а испытал облегчение. Мне даже стыдно не было, когда понял, о чем думаю. «Слава богам, не она!»