Нольвенн прыснула, а Невен сделал вид, что тычка моего не понял и повествования не ускорил. Но с постели убрался, за стол пересел. Я поправила смятое покрывало и постаралась скрыть улыбку.
— Так вот, когда практиканты приезжают, гарнизон возле провала уменьшают вполовину, а магов и вовсе обоих отпускают. И правильно — толпа боевиков-недоучек любую нечисть если не повоюет, так затопчет.
— Не ври, — беспардонно перебила его Нольвенн, — магов возле Провала трое дежурит!
— А вот и нет! — с торжеством в голосе откликнулся Невен. — Урезали караул, слишком уж накладно троим платить!
— А вот и да, маги по двое дежурить отказались — опасно, да и тяжело!
— Так. — Невен обвел своих слушательниц тяжелым, но неубедительным взглядом. — Вы слушать будете? Или, может, вы и без меня все знаете?! А?
— Будем, будем! Да рассказывай уже, балабол! — на два голоса отозвались мы с подругой.
Невен назло нам повозился на стуле, устраиваясь удобнее и продолжил:
— Ну, приехали наши боевики, лагерем встали, местные маги нашим наставникам быстренько доверенный герцогом пост сдали и свалили. Вояки тоже, и остались у провала только наши и те из стражи, кому не повезло. Первые дни все путем было, какая-то мелочь пыталась из провала сунуться — но наши так радостно к ней кинулись, что она сама обратно в провал свалилась. Нежная очень нежить оказалась. Ну а в выходной к охранению вокруг пропасти селяне из ближних деревень подошли. Там в этот день торжище небольшое собирается, и наших практикантов заранее о том предупредили. Селяне из ближних деревень еду да всякую нужность воинам на торг привозят. У наших-то боевиков, понятное дело, денег особо нет, вот они и сидели себе в холодке под деревьями, а наставники, и те из школяров у кого при себе монета-другая завалялась, торжищу отошли.
Невен невесело усмехнулся, помолчал, и, видя, что мы обе уже готовы наброситься на него с кулаками продолжил:
— Словом, остались наши дурни боевые без присмотра. Сидят в теньке, мух лопухами отгоняют, и тут подплывает к ним селянка. И уж до того хороша, что прямо глаз не отвести. Коса песочная до попы, глаза синие-синие, и сама-то телом так пышна, что прямо дух замирает. Ах, добрые молодцы, спасибо вам за защиту, за то, что сон наш и покой бережете! Говорит и кланяется да так, что все богатство бабское чуть из выреза не вываливается. И нашим бы в глаза девице посмотреть — да куда там. За ворот пялились. Выпрямилась селяночка, да и протягивает нашим крынку — испейте, говорит, отважные заступники.
Невен зло хмыкнул, стукнул себя по колену:
— Парни рассказывают, что они ту крынку друг у друга чуть из рук не рвали, но Иржин, со второго курса, быстрее прочих оказался, первым успел. Он всегда был скор на подъем… Подхватил у девки из рук крынку и глотнул от души.
У меня сердце замерло — так Невен рассказом заворожить сумел. Нольвенн рот ладонью горестно прикрыла, я в косу свою вцепилась и, хоть все, что могло случиться, уже случилось, все равно взмолилась про себя — всемилостивая Бригитта, отведи! Да поздно уже, не сжалится богиня, не раскроет над несчастным свою оберегающую длань.
Невен откинулся на стену за спиной.
— Иржин с первого глотка замертво упал. А селянка зашипела, что твоя змея. Тогда-то наши и разглядели, что и зрачок у девки узкий, и зубы острые, рыбьи… Наставники прибежали — да что уж теперь. Водяница рассыпалась брызгами и водой в реку ушла. От самого Брейдена приплыла, тварь, не поленилась. — И прибавил после задумчивой паузы: — А в крынке мертвая вода была.
Я погладила косу, которую успела истрепать в мочало. Все же, наглые они, фейри, да бесстрашные. Могла ведь водяница просто выплеснуть мертвую воду на любого из боевиков. Могла и подстеречь школяра, отбившегося от товарищей. Так нет — намеренно покрутилась около магов, как будто дразнила. Как будто понять давала, чего стоят маги против Леса. Да что там, как будто. Так все и было.
Лес снова напомнил школе, что от него не спрятаться, не скрыться. Фейри просочатся во всякую щель, обманут любую стражу. И гнева Леса не избежать, просто уехав. Каждую неделю будет умирать кто-то, чтобы заплатить свое жизнью за чужое преступление. Каждую неделю школа будет терять одну живую душу — и так до тех пор, пока виновный не будет наказан.
Или пока не рухнет Договор.
Думать об этом было нестерпимо, а не думать не получалось.
Договор слабел. И этому появлялись все новые и новые доказательства. У соседки из комнаты справа пропали туфельки — и нашлись в другой комнате, в конце нашего коридора, в горшке с питьевым отваром мяты и малины. Марзине ночью шкодники заплели волосы во множество мелких косичек, да не просто так, а вплели в них полураспущенную скатерть. Всем крылом расплетали, да и то еле расплели.
В мужском крыле тоже не обошлось без происшествий. На третьем этаже ночью все до единой комнаты снаружи подперли притащенными с кухни чурбаками. Весь этаж. Каждую дверь. Они так всем этажом на занятия и опоздали.
Но тут, если по-честному, я не уверенна, что в том была Леса вина. Третий этаж в мужском крыле занимали почти целиком демонологи, а они у нас всеобщие любимчики — тут и без фейри найдется, кому двери чурбаком подпереть.
А если говорить про практикантов — то, выходит, и вовсе не важно, распознали бы ее наши боевики или нет. Для того, чтобы забрать намеченную жертву, водянице вовсе не нужно было ее напоить. Она просто издевалась.
Сам дурак. А чего я ждал? Что Шела всегда будет свободна? Рано или поздно рядом с ней все равно появился бы кто-то, кого она оценила бы. Кто-то, кому повезло бы назвать мою целительницу — своей. Я же всегда об этом знал. И не надеялся ни на что. Я просто…
Я просто дурак.
И не думал, что это произойдет так скоро. Хотя стоило. Особенно тогда, когда подруга Шелы стала ругать мужчин.
Гнев закипел во мне моментально. Вот урод! Ему такая девушка доверилась, а он!
А ведь казался нормальным парнем.
Я стрелой пронесся по коридору, повернул на лестницу, взлетел по ней, проскочил этаж насквозь, спустился… Метался по школе, не признаваясь самому себе, что ищу счастливчика, не ценящего выпавшей ему удачи. И неожиданно наткнулся на Тонана Фарра во внутреннем дворе школы.
Подонок трепался с приятелями под увитой плющом стеной. Самообладания еще хватило отозвать его в сторону, к колодцу, но когда он подошел и с улыбочкой спросил, чего я хотел…
Зависть, и ревность, и ярость, что он посмел довести до слез мою — мою! — Шелу ударили в голову, и я, ухватив подонка за грудки, как следует его тряхнул:
— Если ты, сволочь, еще раз обидишь Шелу… Если из-за тебя она опять заплачет!
В глазах щенка мелькнула не вина, не понимание — гнев. Удивление. Как будто, я был неправ. Как будто, я не имел права на вмешательство.
Остатки самоконтроля снесло в Бездну, и я, выпустив из одной руки его воротник, ухватился освободившейся рукой за ремень, и рывком подняв соперника, перевалил его через каменный борт колодца, который кто-то раскрыл, да так, открытым, и бросил.
Хладнокровно позволил грузу скользнуть в провал, перехватил жертву за щиколотки и ощутил, как увесистое тело, скользнув вниз, оттянуло мне руки.
Со стороны, где стояли его приятели, раздались вопли, откуда-то уже бежали на помощь, кто-то стоял совсем рядом, и не решался вмешаться — мне было плевать.
Искушение разжать пальцы было велико. Отпустить — и сказать, что так и было.
Подержав ублюдка в колодце некоторое время, я вытащил его обратно. Поставил на ноги, и придавив локтем горло, прижал спиной к одному из столбов, держащих крышу сруба. Щенок рассадил скулу о камень, рубаха разорвалась возле шнуровки, но он не кричал и не пытался отодрать мою руку, только смотрел с яростной ненавистью. Я надавил локтем чуть сильнее:
— Если она еще раз из-за тебя заплачет — шею сверну, как цыпленку. Ты меня понял, урод?
И сам не поверил, что это шипение — мое.
Ослабил нажим, и сопляк ответил, как выплюнул:
— Понял! — Он рванулся из рук, полоснул взглядом взбешенного зверя, крикнул куда-то в сторону: — Все нормально! У нас тут… свои дела!
Я вздернул губу в беззвучном оскале, развернулся и ушел. Бешенство схлынуло, оставив после себя опустошение, тоску и зависть к этому удачливому мальчишке. Где-то в глубине души, на самом ее дне, ворохнулся стыд. Я задавил его воспоминанием о заплаканном лице своей целительницы и размашистым шагом вышел за школьные ворота.
Пожалуй, мне лучше проветрить голову.
Невен ушел, оставив после себя настроение странное до крайности: тревожное, беспокойное. Ну, зато слезы по Кайдену и по безответной любви лить больше не хотелось.
Мы с Нольвенн до самых сумерек просидели в задумчивости и в молчании, перебирая каждая свои мысли. А как завечерело за окном, так Нольвенн собираться стала: косы заново переплела, вплела в них ленты шитые, нарядные. Платье переменила, и рубаху под платье вздела тоненькую, из праздничных, что не всякий день из сундука доставала.
Я аж заулыбалась, глядя на прихорашивающуюся подругу. Давно, ой, давно она такой не была — целую неделю! Она, вдевая в ушко серьгу, перехватила в зеркальце мой взгляд — и улыбнулась в ответ. И без слов было понятно, куда она с таким тщанием собирается.
Меня так и подмывало спросить ее, кто же ее счастливый избранник, но Нольвенн в зеркальце хитро отвела взгляд. Я чуть не взвыла с досады. Поняла, что не скажет, коза прыгучая!
И ведь нравится ей, паршивке, что любопытство меня гложет. Я возмущенно засопела, и тоже собираться стала. Серег да ожерелий надевать не стала, не для кого мне наряжаться, а вот косу переплела, и платье оглядела — не слишком ли мятое?
Убедившись, что выгляжу опрятно, я крутнулась на пятках и ушла, так и не сказав вредной подруге ни слова. Мне, может, на свиданки бегать и не к кому, но и другие дела найдутся. Решила ведь, что как вернется Кайден, так и возьмусь за ум, за лечение.