Под надежную крышу мы вбежали уже отчаянно хохоча. Липли к телу насквозь промокшие платья, с кос текло ручьями, мы спешили в уют нашей маленькой комнаты и совершенно без всякого вина были счастливы. И в тепле шерстяных одеял заснули быстро и без сновидений.
А наутро нас разбудил громкий стук в дверь. Я едва успела сесть на кровати, с трудом разлепляя сонные глаза, как в комнату уже ворвался однокурсник Нольвенн, тяжело дышащий, в надетой наизнанку рубахе. Возмущенный оклик застрял в горле. А парень уставился на подругу и только прошептал пересохшим горлом:
— Невен… Невен.
Глава 9
Мне хотелось вернуться к Нольвенн.
Вопросы, вопросы, глупые, пустые!
Господин Гелес впился в меня и жевал, жевал, перемалывал в челюстях бессмысленных слов. Как будто, они помогут. Как будто, он и впрямь кого-то найдет.
Хотелось встать, развернуться и уйти. До дрожи в ногах. До судорог.
Хотелось вцепиться королевскому дознавателю в лицо зубами, ногтями, в кровь исцарапать, изодрать.
Хотелось собрать в единый ком всю отпущенную мне богами силу да и влепить ему в круглое отечное лицо. До жара в руках хотелось. До зуда в кончиках пальцев.
Я послушно отвечала на вопросы господина королевского дознавателя, и старалась не смотреть в глаза наставникам, которые при нем присутствовали. Директор Паскветэн и наставница Мадален с первого взгляда догадались бы, насколько я близка к срыву.
А мне срываться нельзя.
У меня Нольвенн одна в комнате сидит.
Смерть близнеца ударила по ней оборванной тетивой, хлестнула наотмашь по самой душе.
И потому мне нужно обязательно ответить на все вопросы господина Гелеса, и тогда он позволит мне уйти.
Тогда можно будет выйти из комнаты наставников, которая теперь превратилась в допросную, прикрыть за собой дверь, пройти по длинному коридору, спуститься на два пролета вниз, миновать внутренний двор, подняться на три этажа вверх, войти в нашу комнату и снова прикрыть за собой дверь.
А где-то между этими двумя дверями, нужно обязательно найти место, чтобы посидеть и привести себя в порядок. А то что-то я совсем плоха. В таком состоянии Нольвенн мне не успокоить, начать придется с себя.
Хороша целительница душ, ничего не скажешь.
Я старательно ровно дышала и отвечала на вопросы.
Глубокий вдох — медленный выдох.
Глаза жгло, будто кто-то в них мешок песка просыпал.
Лавочка под стеной школы не смогла подарить мне покоя. Я сидела, расслабив спину и руки, вдыхала, выдыхала, старалась успокоить пульс, собрать теплый комок в солнечном сплетении… Не получалось.
Тревожил ползучий плющ, спустившийся низко-низко, к самой скамейке. Казалась зловещей яблоня, росшая над колодцем столько, сколько стояла здесь школа. Она будоражила тенью Брейдена, протянувшего колючие лапы елей и терна в раньше такой уютный и безопасный двор.
Нет, не помогает. Да и Нольвенн там ждет.
С наставником Одраном я столкнулась чуть ли не у самых наших дверей. Вежливо поприветствовала его и с облегчением подумала, что вот и ладно — не одна подруга была. Может, хоть поплакать сумела.
Потянула на себя дверь, скользнула в комнату и поняла, что рано понадеялась. Нольвенн не плакала. Сидела на своей постели, равнодушная — глаза сухие, косы черные, сама, как изваяние каменное белое. Холодная. Неживая. Закрытая.
Как устрица схлопывает створки, защищая нежную мякоть, так и Нольвенн нынче заперлась. Не от кого-то — от меня. Оборону держать собралась.
Я устало опустилась на свою кровать. Нет, не пробиться. Сильна ведьмина дочь, умела. Не подпустит. Не даст заглянуть себе в душу.
Я запрокинула голову, захлопала глазами, часто смаргивая. Веки, с самого утра горящие песком, набрякли едкой влагой, она сорвалась, побежала жгучими дорожками по щекам…
Что ж, если ты плакать не можешь — тогда поплачу я.
И с этой мыслью рухнули во мне запоры. Я выла, рыдала, вцепившись в лицо пальцами, раскачиваясь, надрываясь, исходя криком. В голос кричала, обхватив саму себя руками и теряясь, забывая саму себя, выкрикивая горе, качаясь…
Я не знаю, в какой миг на плечи мне легли поверх моих другие руки. Не помню, в какой миг Нольвенн обняла меня, уткнулась щекой в макушку, роняя на нее слезы, хлюпая носом…
Мы плакали вместе, в обнимку, и слезы, едкие, горькие, соленые разъедали горе, подтапливали его ледяную глыбу, и потоки моей магии, которой Нольвенн больше не противилась, перетекали от меня к ней, стягивая края душевной раны, и уходили, утекали прочь, унося с собой беспросветное отчаяние, черную вину за то, что не спасла, осталась сама жива. Оставляя опустошенность и изнеможение.
Ночь застала нас лежащих в обнимку, не способных расцепить руки, лишиться последней надежной опоры. Нарыдавшихся.
Я слабо ощутила, что вокруг глубокая ночь, этаж да и вся школа спит, и провалилась в сон, потянув за собой обессиленно поскуливающую Нольвенн.
И я знаю, что Нольвенн справилась бы и сама. Уж кто-кто, а она уж точно бы справилась! Но я не хотела, чтобы ей пришлось нести этот груз одной. Я хотела разделить с ней эту ношу.
Иначе зачем нужен друг, если в час горести ты вынужден справляться сам?
Кайден заявился с утра пораньше.
Загрохотал в дверь железным кулаком, и я, сонная, выползла из-под одеяла и пошла открывать. Так и не проснувшись, кажется.
— Я вчера приходил, вы спали, — вместо приветствия выдал боевик с таким видом, будто это все объясняло, и отодвинул меня плечом, проникая в комнату.
А пускать его внутрь, кстати, никто не собирался — после вчерашней совместной истерики, нам с Нольвенн помешало бы в порядок привести и комнату, и себя самих. Вот только сердце мое белобрысое спрашивать не стало. Вломился, обвел хозяйским взглядом наш раздрай, невозмутимо встретил негодующее шипенье Нольвенн, натянувшей мое одеяло по самые уши, и милостиво разрешил:
— Ладно, я за дверью подожду, вы пока оденьтесь.
— Вот спасибо тебе, добрый человек! — фыркнула Нольвенн в закрытую дверь, и вылезла из кровати. Повела ладонями по косам, пытаясь пригладить волосы, потерла кулаками глаза.
Под глазами у Нольвенн залегли глубокие тени, она побледнела, и кожа утратила привычное сияние. Я украдкой вздохнула и отвела глаза. Сама я, думаю, выглядела не лучше.
Взгляд в зеркальце подтвердил мои догадки. Если Нольвенн была просто бледна, то я приобрела изысканный оттенок желтизны, почти что с прозеленью. Рыжие волосы за ночь сбились, растрепались и теперь топорщились неряшливо во все стороны. В левую, почему-то больше прочих.
Кайден, ну, что тебе стоило подать голос? Я бы в жизни не сунулась открывать в таком виде, если бы знала, что за дверью — ты!
Ну, зато веснушек не видно, постаралась я найти светлые стороны, после того как оделась и взялась уныло разбирать гребнем пряди.
— Ничего, переживет твой лучник, — утешила меня Нольвенн, верно оценив мой удрученный вид. — И вообще, кому не нравится — мы никого не держим.
Оно-то так, не держим, но я ему и в пригожем виде не хороша, а уж теперь… Я вздохнула, завязала ленту, и, кое-как прикрыв разобранные постели, запустила нетерпеливого ожидальца.
— Ты почему не на занятиях? — спросила я у его широкой спины.
Спина негодующе дернулась, а после развернулась, и предъявила мне возмущенное лицо:
— Я вас со вчерашнего дня караулю!
Не то, чтобы это объясняло, почему боевик опять прогуливает занятия, но внятного ответа я, видимо, не дождусь.
Выглядел лучник не сказать, чтоб совсем плохо (уж в любом случае, лучше меня или Нольвенн), но все же и не таким, как всегда. Хмурый, больше обычного взъерошенный.
— Ну и зря, — отозвалась Нольвенн, в упор рассматривая раннего гостя. — Лес взял положенную кровь. До следующего выходного больше никто не пострадает.
Нольвенн глядела надменно, с легкой насмешкой, словно намекая лучнику, что «сила есть — ума не надо». Я готовилась в любой миг вклиниться между ними и, если понадобится угомонить забияк, ибо Нольвенн явно примерялась вывернуть свое горе и злость на голову боевика, которого втайне обвиняла в моих душевных терзаниях, а Кайден… Ну, Кайдену и в лучшие времена много не нужно было, чтобы полыхнуть, как хорошо просмоленный факел.
Лучник оправдал мои ожидания — насупился, взъерошился, набычился.
— Я, между прочим, за вас беспокоился! Переживал, как вы там!
— Где — там? — насмешливо уточнила подружка.
Я умиленно любовалась нахохленным парнем, делая вид, что готовлюсь угадывать, в какой миг придется хватать болезного за полу. А у самой просто сердце сжалось, кольнуло болезненно — таким он был в этот миг… Родным, близким, моим!
И его раздражение, порожденное бессилием и невозможностью защитить, не царапало — грело.
Я ждала, что мой одержимый не спустит насмешнице, но он вдруг осел на кровать рядом со мной, потер ладонями лицо — жестко, с силой. И как-то очень уж растерянно спросил:
— Что вообще здесь творится, а, девочки?
Я протянула руку и осторожно погладила его по светло-русым волосам.
Тяжко ему, бедолаге. Нет врага, с которым можно воевать, нет опасности, которой нужно противостоять. Есть только страшный Лес с его непонятной темной силой и господин королевский дознаватель, на которого можно надеяться. Но пока как-то не очень получается. Даже мне это тяжело и страшно, а уж ему, мужчине, привыкшему быть сильным — и подавно. Тяжело ничего не делать.
И вот незадача, даже и морду за это набить некому!
Нольвенн тоже взглянула на боевика с сочувствием, и этот взгляд отозвался во мне надеждой. Сердце тихо екнуло с облегчением — обойдется всё.
Пусть сейчас подруге тяжело, но всё обойдется. Раз уж даже сейчас она способна посочувствовать другому человеку — значит, дальше будет легче. И потому я не полезу в этот разговор. Сделаю вид, что мне нечего сказать. А Кайден, коль уж пришел и перебудил, пусть послужит правому делу, поможет мне растормошить подругу!