Нет, ну, как он так может? Как вообще можно так не ценить жизнь, подарок богов, который нам следует беречь и передать детям, а не отмахнуться, как от ничего не стоящей безделицы.
Дверь тихонько скрипнула, когда я проскользнула в нашу комнату, и Нольвенн шевельнулась в постели.
— Т-ш-ш-ш, это я, спи, — успокоила я подружку шепотом.
Устроившись под одеялом, я постаралась поскорее провалиться в ласковые объятия сна, но жестоко обманулась. Сон, не смотря на усталость, не приходил. Обида подпирала. Слезы катились сами собой, я не могла их ни унять, ни утешить. Они стекали по вискам, противно мочили волосы и подушку, я давила их, но они все равно прорывались. Я шмыгала распухшим носом, стараясь не разбудить подругу повторно, и не могла объяснить самой себе, откуда их столько во мне.
Нольвенн, устав притворяться, что ничего не слышит, поднялась с постели, и, сев на мою кровать, принялась тихо гладить меня по плечу поверх одеяла.
— Что случилось, милая? — тихо, с какой-то болезненной жалостью ответила мне подруга.
Я промолчала, и она сделала выводы сама:
— Поссорились? Ничего, моя хорошая. Ничего. Вскоре заживет… Помиритесь.
Она гладила меня по голове, как гладят детей, утирала слезы, шепотом приговаривала что-то, и напевала какой-то незатейливый мотив, и меня окутывало сонным теплым покоем, как одеялом. Боль, тяжестью легшая на сердце, отдалялась, истаивала. Отпускала меня. И, утекая в желанный сон без сновидений, я все пыталась поймать за хвост какую-то мысль.
Ну да, рассказывай. Не ведьма она…
Глава 11
Наутро у меня звенело в голове и все еще мутило, но после очередной кружки настоя самочувствие улучшилось. А вот настроение — не особенно. Вчерашняя глупая ссора оставила в душе глубокий неприятный след. Глупая, потому что оба по-своему правы, просто оба выбрали неправильные слова, чтобы попытаться донести до другого свои мысли. Вот только желание упорствовать в глупости никуда не делось. Было по-женски обидно, причем непонятно, на что больше — на отказ от лечения или на эту его дурацкую фразу «все равно будет по-моему». Молчи, женщина!
На завтрак я, пытаясь привести себя в божеский вид (болотница, фе!), опоздала. На обеде Кайдена нигде не было видно. И только спустившись на ужин в толпе боевиков я заметила белобрысую макушку. Лучник ухмыльнулся в ответ на чью-то шутку, мазнул взглядом по толпе, заметил меня…
Улыбка с его лица тут же сползла, а потом он отвернулся. Просто взял и отвернулся! Все мысли о том, что надо быть разумной, надо подойти, поговорить, объясниться в конце концов! — улетучились. Губы задрожали и, стиснув кулаки, я стрелой взлетела обратно по лестнице. Злость и обида закипали с новой силой — и откуда только во мне их столько накопилось? Будто плотину прорвало.
Хотелось рычать, порвать что-нибудь, разбить! Взгляд вдруг уперся в выглядывающий из-под кровати лук. В первое мгновение мне захотелось схватить дурацкую деревяшку и переломить ее пополам…
Я повесила его себе на плечо и подхватила колчан, мстительно проигнорировав лежащие на столе перчатки. Путь мой лежал за школьную стену.
Нет, в лес я не пошла. Что я, враг себе, что ли? Просто вышла за ворота и обогнула школу по левой стене, по тропке, ведущей вниз вдоль обрыва, на котором стоял замок. Когда-то здесь текла река, но Луг всемогущий свернул ее воды, и от глубокого водного потока остался лишь маленький ручеек. На его берегу, вдали от чужих глаз я и устроилась.
Полузасохший куст сирени мало походил на упрямого боевика, но, когда первая стрела тюкнулась у его подножия, я все же испытала некоторое облегчение. Было в этом что-то упоительное: ощущать тугую силу, слышать треньканье тетивы, видеть, как срывается в полет опасное жало. Ну… в чьих-то руках — точно опасное!
В седьмой раз натянув тетиву, я не поверила своим глазам и мелко тряхнула головой — воображение, настолько старательно пыхтело, пытаясь представить на месте несчастной сирени лучника, что на диво в этом преуспело! Однако мираж никуда не делся и продолжил внимательно меня изучать, скрестив руки на груди.
— Руку поправь, — спокойно проговорил «мираж». — И спина провисает. Ты так не то что в куст, в кита не попадешь.
«В кита, может, и не попаду, а вот в барана — точно!», — подумала я, но озвучить не решилась, только засопела сердитее. Пальцы на тетиве заныли.
— Шела, — почти ласково произнес Кайден. — Стрела так не полетит, она клюнет.
И носком сапога он небрежно откинул одну из тех, что валялись на мелком речном песке. Я не успела сообразить, сделала я это нарочно или все же мышцы не выдержали нагрузки, но витые жилы хлестнули меня по руке, а Кайден вскрикнул и пошатнулся. А потом осел на землю, зажимая бедро с торчащим из него древком.
И расхохотался.
Я охнула, отшвырнула лук и бросилась к нему. Руки не дрожали, а вот остальное тело потряхивало изрядно. Пальцы сами нащупали рукоять ножа, торчащую из мужского сапога, резво распороли штанину.
Вытащить стрелу, метнуться к ручью и вернуться с полной пригоршней воды, которая тонкой струйкой под заговор очистит рану. Ткнуть Кайдена в бок, чтобы прекращал ржать…
Осмотрев ее, я облегченно вздохнула — ничего страшного, стрела пропорола мягкие ткани, не задев крупных сосудов и не дойдя до кости. Стрелок из меня-таки аховый, к счастью. Достаточно будет противовоспалительного заклинания и тугой повязки, потом еще пару раз пошепчу и через три дня будет прыгать, как новенький.
Приподняв верхнее платье, чтобы дотянуться до нижней сорочки и откромсать от нее полосу все тем же ножом, я поймала заинтересованный взгляд несчастного, практически умирающего подстреленного больного. С трудом сдержав оскорбленное шипение, я одарила его возмущенным взглядом и отвернулась. Сорочка, конечно, то еще решение, но пойдет пока, заговор не сразу сходит, а потом в комнате чистым перевяжу…
Я не сразу сообразила, что уже некоторое время пялюсь на собственноручно затянутый узел, не решаясь поднять глаза. Кайден тоже молчал, хотя его пристальный взгляд я ощущала каждой клеточкой тела. Решившись, я набрала в грудь воздуха:
— Кайден…
— Шела… — произнесли мы одновременно.
Я вскинула голову.
— Нет, дай я сначала скажу. — Я дождалась молчаливого кивка, помедлила еще немного и все же решилась: — Я тебя люблю.
Зрачки в окаймлении темно-темно-серой из-за сгущающихся сумерек радужки дрогнули и начали расширяться. А я продолжила, благо дальше оказалось легче.
— Люблю, понимаешь? Я вожусь с тобой не только потому, что ты мой пациент. И даже не потому, что друг. А потому, что я не представляю, что со мной случится, если тебя не станет. Я обязана тебя спасти, обязана сделать для этого все возможное и даже, раз уж речь идет о демоне — невозможное. Я просто не смогу жить потом, никогда себе этого не прощу, если не испробую абсолютно все.
Лучник продолжал молчать, и мне показалось, что понять, что творится у него сейчас в голове я не смогла бы, даже в ту самую голову забравшись.
— Сможешь, — неожиданно выдал он. — Ты целительница, вас этому учат. Терять пациентов, переживать смерть…
Я упрямо насупилась:
— Не смогу. Если тебя не спасу — целительницей мне не быть, уйду из ремесла. Как я могу чужих спасать, если самому важному помочь не сумела? Как могу лечить души, когда твоя оказалась потеряна из-за меня? Такой жизни «после» ты для меня хочешь? Раз уж печешься всеми силами о моем благополучии, подумай об этом. Подумай, что бы сам сделал, если бы мне грозила смерть.
Кайден досадливо скривился:
— Это шантаж.
Мне на это оставалось только пожать плечами. В любви и на войне все средства хороши, а у нас тут сразу и то, и другое.
— И как ты узнала?
— Я у тебя в голове побывала, забыл? — Не удержавшись, я легонько постучала ему пальцем по лбу.
Кайден поймал опускающуюся кисть, но я с виноватой улыбкой высвободилась.
— Руки помою.
И, продемонстрировав ему окровавленные ладони, отошла и присела у ручья. С рук тонкие розовые ручейки сбежали быстро и унеслись вдаль, юркими змейками скользя между камней, а вот с рукавами и подолом пришлось повозиться. Пальцы стыли и не слушались, но лучше сразу, а то потом не отстираешь.
Несмотря на то, что Кайден мне так ничего еще и толком не ответил, на душе уже сделалось легко-легко. Я сама не подозревала, как давила на меня эта необходимость скрывать чувства, находясь все время рядом. А ему-то, бедному, было каково?
Зашуршал песок под прихрамывающими шагами, и Кайден опустился рядом, придерживая раненую ногу.
— Я видел, как ты плакала, — сообщил он. — Вчера. Пошел проводить бестолковую, мало ли… только подходить не стал. Решил, что так, наверное, даже лучше будет. Умирать, так умирать. Собирался уехать из школы с завтрашним обозом. И уж лучше бы ты на меня злилась, чем тосковала, или, не дай боги, искать бросилась. С вас, маньяков-целителей, станется.
Я одарила его гневным взглядом — сам ты маньяк, а мы люди, преданные своему делу! — но пока промолчала.
— Но не смог. Силы воли не хватило. На демона уже сколько времени хватает, а уехать, с тобой не попрощавшись, — не хватило. Я, собственно, за этим тебя и нашел.
Он замолк, я выжидающе замерла. Это он к чему это клонит?
Кайден не торопился с продолжением, и я, не выдержав, поторопила:
— И?
— И…
Лучник тяжело вздохнул и посмотрел на меня с такой скорбью во взгляде, что мне захотелось снова схватиться за лук и расстрелять негодяя на месте. Если он сейчас заявит что-то вроде «ну и прощай», я за себя не ручаюсь!
— И придется остаться на несколько уроков стрельбы. Сердце кровью обливается, как вижу, что ты делаешь с благородным оружием!
Я вспыхнула и кинулась на него с кулаками.
Кайден с хохотом повалился на песок.
— Хватит меня калечить!
— Ты все равно помирать собрался, вот и не жадничай, — пропыхтела я, пытаясь понять, как так получилось, что из нападавшего я вдруг превратилась в подмятую под тяжелое тело жертву. — И вообще, я тебя калечу, я же тебя и лечу. Какие вообще претензии?