— Какой героизм, — бесстрашно вмешался в речь директора боевик. — Вот только как вы, дорогой героический директор, защитник слабых, думаете объяснять, отчего ритуал омолодил не меня, а вас? И как надеетесь скормить это Лесу? Не сомневаюсь, что если бы Брейдену можно было подсунуть фальшивого виновного, вы бы давно так и сделали!
Директор покачал головой. И даже оторвался от зловещих манипуляций над моим мужем.
— Я никому ничего не стану объяснять, малыш. Видишь ли, пытаясь остановить тебя, я трагически погибну. У тебя при себе окажется артефакт, о котором я не знал, да и знать не мог, и он остановит мое сердце. И Договор, тот самый, которому фейри верят безоговорочно, это почувствует. Видишь ли, для обитателей Леса невозможно возвращение из-за грани. Смерть для них — это развоплощение. Иного фейри не дано. И когда артефакт на твой груди — твой, мой мальчик артефакт, ты достаточно долго носил его, чтобы дознание определило это достоверно, — ударит в твоего старого директора заклинанием Когтей Бадб.
Наемник переменился в лице, а я вывернула шею, чтобы из своего укрытия лучше рассмотреть артефакт, который висел в воздухе перед подручным директора. Скромная подвеска из гладкого металла, длинная цепочка. Неказистое пристанище для заклинания, носящего имя яростной богини смерти. Когти Бадб, впиваясь в сердце жертвы, отправляли человека на грань жизни и смерти, но не отпускали за последнюю черту. Удерживая в пограничном состоянии и день, и два. Состоянии, неотличимом от смерти.
Директор отступил от каменного стола, на котором лежал мой муж, придирчиво изучил дело своих рук, и продолжил:
— Договор ощутит гибель заказчика. И когда останется лишь один виновный в смерти метсаваймы, тот, кто вскрыл ей горло, Лес примет его откупом за ее жизнь, и Печати на Договоре будут восстановлены. Фейри вновь придется мириться с существованием школы. Меня же спасут через день-другой после того, как все уже будет кончено. Обязательно спасут — даром ли у меня под боком целый факультет целителей во главе с лучшими специалистами в своем деле? А за то время, пока за мою жизнь будут сражаться целители, Гелес найдет в моих документах твой контракт. Он дотошный мальчик, он непременно раскопает ту почти забытую историю, а магические следы в этой комнате он изучит еще раньше, так что, когда я окрепну настолько, чтобы проводить со мной дознание, Гелес уже составит нужное мнение о произошедшем. А мое омоложение сочтут побочным действием вмешательства в чужой ритуал. Решат, что, пытаясь его разорвать, я перетянул воздействие на себя. На эту версию явно укажут, в числе прочего, и следы, собранные Гелесом здесь…
Я в своем убежище с отчаянием и тоской понимала, что у него может получиться. Время утекало сквозь пальцы, я чувствовала его движение всем своим существом. И чувствовала, как вместе с ним утекают наши с Кайденом шансы выжить. И каждое следующее слово директора становилось еще одним поленом в нашем погребальном костре.
— Меня, конечно, накажут — ведь это я в свое время вмешался в процесс над школяром, не исполнившим контракт, и тем самым породил убийцу и безумца. Лишат званий и привилегий. Регалий и власти. Но скромную должность директора школы мне оставят, — тихо и размеренно говорил директор, и я чувствовала, что приготовления к обряду подходят к концу, а с ними и его речь. — Глупцы. Они не понимают, что это и есть настоящая власть. Власть над сердцами и умами юных магов. Тех, кто в будущем станет по-настоящему сильными и влиятельными. И никакие места в совете магов королевства не стоят почтения и привязанности, которые испытывают к своему старому наставнику вчерашние школяры…
Он говорил, а мне жгли глаза глупые слезы, и душила обида. Мы, все мы, школяры, воспитанники, все, что мы испытывали к школе, все наши чувства — все было для этого человека разменной монетой. Инструментом. Ступенькой к власти.
О, боги! Те, кто зовут фейри бесчувственными тварями, просто никогда не видал по-настоящему бесчувственную тварь!
От горькой обиды, или от страха за мужа, или от давления директорской магии, я не сразу заметила кое-то важное. А директор, занятый последними приготовлениями к ритуалу, не заметил и вовсе, что в щели меж камнем, которым был выложен потайной подвал, то тут, то там, стали выглядывать тоненькие корешки. Слабенькие совсем, махонькие. Такие, которых и ребенок не испугается. Если только тот ребенок не вырос под боком у Брейдена. Я, впрочем, не испугалась тоже. Я впилась взглядом в каменную кладку стены напротив моего убежища, и с жадным нетерпением следила за ней, отчаянно надеясь, что мне не показалась. Что этих тонких буроватых кореньев, когда я пришла, действительно не было.
Боги, пусть мне не показалось! Сердце болезненно сжалось, и я вдруг поняла, что позабыла дышать. О, всемилостивая Бригита, яростная, светлая, всевидящая! Пусть мне действительно не показалось!
И когда прямо под моим нетерпеливым взглядом из промежутка меж двух камней стены высунул острый бурый рог еще один отросток, я с бессильным облегчением привалилась спиной к стене, чувствуя, как силы покидают меня и к глазам подступают слезы.
Не показалось! Не показалось, а значит, Лес услышал меня, услышал, и поверил, и пришел, и, и… И теперь все будет хорошо!
Да пусть и не хорошо, но все будет так как надо, и…
И когда ноги, предатели, подогнулись, и я сползла по двери на пол, беззвучно хватая ртом воздух, корешки вдруг дружно рванулись вперед. Хлынули отовсюду страшным неудержимым потоком, и треск рушащихся перекрытий, прошитых древесными корнями, оборвал размеренную и сожалеющую речь уважаемого директора, а запах алхимических смесей и иных специфических ингредиентов, смешался с запахом сырой земли и прелых лесных листьев, и нечеловеческий вопль боли слился с безумным торжествующим хохотом.
От натиска бушевавших сил дверь развалилась, и я заглянула в опустевший проем. Моему взгляду открылась картина растительного буйства: кладка стен была почти разрушена, перекрытия кое-где повреждены, и подвал не обрушился только потому, что вес давящей сверху земли приняли на себя могучие древесные корни. Мощные, порой толще человеческого бедра, они прошивали подвал от стен и потолка и в центре спутывались в чудовищный узел, в тугой страшноватый ком. Кровь осела на огрубевших бурых корневищах брызгами и подтеками, медленными, густеющими ручейками стекала вниз, в темную лужу.
Характерный запах алхимической лаборатории и подвальной сырости смешался с металлическим ароматом крови и влажной земли. Я сглотнула, прикрыв глаза, а когда открыла их, на краткий миг мне померещилось, что тоненькие корешки, торчащие из развороченной частично стены, сложились в безобразное лицо Хранительницы Договора, искаженное ненавистью.
Я сморгнула, и наваждение пропало.
Маг, которого господин директор Паскветэн звал Дереком, убийца метсаваймы и тайный подручный нашего директора, лежал на полу подвала, спутанный надежными магическими силками, и согнувшись по пополам, заходился в приступах хохота. Явно нездорового, истерического. Подходить к нему, чтобы исполнить целительский долг и оказать помощь я не стала, как и помогать освободиться от пут. Дурочку в другом месте ищите — а я к этому пауку даже приближаться не стану, хотя и плескалось во мне мстительное и совершенно не целительское желание пнуть его ногой. Ну или хотя бы потыкать палочкой…
…лучше всего, в сердце.
Я отвернулась от наемника и, пробираясь сквозь путаницу корней, переступая через вывернутые из стены камни, двинулась к своему бессознательному мужу.
Кандалы поддались легко, стоило лишь выдернуть запорные стержни из пазов, как их браслеты, исписанные сложной вязью рун, раскрылись и распались на две половины. Я осторожно освободила мужа сначала от левого, потом от правого. Кайдену, без сомнения, была срочно нужна помощь целителя (и в кои веки он не будет ей сопротивляться!), но кандалы явно обладали магиегасящими свойствами. Да и вообще, проводить любые целительные операции с пациентом на подобном алтаре я бы не рискнула. Мало ли…
А потому, задавив жалость и страх за жизнь любимого, стянула бесчувственного лучника на пол, и только тогда принялась за лечение.
Шаг первый — внешний осмотр, шаг второй — магическая диагностика, шаг третий… Не реви, Шела, не реви! Я судорожно шмыгала носом, и пыталась не поддаться панике. Осмотр и диагностика ничего утешающего не сообщали, да. Но это не повод распускать сопли!
Подбадривая себя и безжалостно душа истерику, я пыталась наложить на раны Кайдена кровеостанавливающее заклинание для множественных порезов. Заклинание соскальзывало. Клятый директорский ритуал! Проклятые магические возмущения!
С усилием взяв себя в руки, я отложила попытки исцелить лучника с помощью дара и взялась за старые добрые немагические методы.
Поврежденных сосудов было слишком много, чтобы их можно было пережать, но зато они были достаточно мелкими, чтобы их забинтовать. Если это и не остановит кровотечение, то просто позволит дождаться, пока нас найдут наставники, унесут Кайдена отсюда и окажут нормальную помощь. С мрачной решимостью я задрала платье и, подобрав ритуальный нож, принялась кромсать на бинты нижнюю рубаху…
Когда наставники, привлеченные магическими возмущениями неясного происхождения, нас нашли, Кайден так и не пришел в себя, на белых неровных бинтах проступали пятна крови, а я, рыча от бессилия, страха и злости, раз за разом пыталась выплести и наложить кровоостанавливающее заклинание…
Школа отошла от случившегося не сразу. Как не сразу, не вдруг исчезло в ней лесное присутствие. Сначала перестали пропадать вещи, девушки перестали просыпаться со спутанными волосами, а мужчины — с сапогами полной болотной жижи. Потом куда-то сам собой втянулся плющ, потихоньку крадущийся даже по потолкам классных комнат. А потом посветлело в окнах — отступили магически образом надвинувшиеся на стены деревья.
Так и в школе постепенно утихал тревожный гул голосов, все меньше становилось суматошной беготни в коридорах, исчезали один за другим перепуганные взгляды. И нарушившийся было порядок восстанавливался, входя в рутинную учебную колею.