Во втором акте меня нет, но я его всё равно прочитала, потому что прислуга хотела знать продолжение истории. И потом, мне тоже нужно понимать, что происходит с другими персонажами: они же все как один – мои родственники, вдруг я улыбнусь тому, кого ненавижу?
Извини, я уже устала переписывать сюжет, так что продолжу завтра.
У Ирен совсем маленькая роль. Жаль – она так мечтала стать актрисой. В последнее время я часто думаю о ней. Кто знает, представится ли ей ещё одна возможность. Вот бы мы по-прежнему оставались друзьями! Репетировать с ней комедию было бы очень весело. Ирен даже могла бы мне помочь, ведь в начальной школе, когда задавали учить стихи наизусть, мы всегда проверяли друг друга.
Я попросила Тильду меня проверить, но она сперва приуныла, а потом расхохоталась. По её словам, «Право на рождение» – ужасная скука, мелодрама для бедных. Даже мама меня дразнит: говорит, ей казалось, что у меня есть чувство юмора. К счастью, она хотя бы обещала прийти на спектакль. А раз придёт она, будут и другие дамы. Анна Лопес немного обиделась, что Ливии не дали более важную роль: она будет сироткой, как и все остальные.
Глава четвертая
Из летнего дневника Лалаги Пау
20 августа
Ливия Лопес просто завистливая и злобная дура. Сегодня она сказала, что меня выбрали на роль Клары только потому, что хотели расплатиться с моим отцом. И конечно, уже раскаялись: вроде как Арджентина жалуется, что у меня плохая дикция, что я глотаю слова и, вероятно, даже не умею двигаться.
По-моему, она всё это выдумала. Не верится, что Арджентина могла сказать такое.
Я репетирую свою роль с ней и с Франческо, терпеливо повторяю и повторяю текст раз за разом, пока не найду правильной интонации. Но они никогда не ругаются и даже, кажется, довольны моими успехами.
Франческо – тот вообще всегда говорит: «Молодец, Птичка. Отлично получилось. Вот увидишь, в день твоего дебюта Клара будет идеальной».
Ещё он учит меня петь – тихо, но так, что публика всё прекрасно слышала. Это кажется невероятным, но на самом деле возможно. Вот, например, в первом акте Клара поёт деду колыбельную – не может же она делать это громко, как Нилла Пицци?
Сам Франческо поёт очень хорошо. Голос у него низкий и чуть хрипловатый. Ещё он играет на гитаре и концертине. Мне нравится. Франческо умный и много знает, хотя совсем не ходил в школу. С ним можно поговорить обо всём на свете. Я даже рассказала ему о Пиладе и Анджелине, а он не поднял меня на смех и не назвал чокнутой. Сам он тоже много раз задавался вопросом, могут ли покойники видеть и слышать то, что делают живые. Говорит, мы этого никогда не узнаем. И спиритические сеансы тут не помогут – ненужное это дело. Покойники, если они всё-таки могут с нами общаться, должны делать это только тогда, когда сами захотят, а беспокоить их ради собственного удовольствия или спрашивать всякие глупости, вроде выигрышных номеров лотереи, мы не имеем права.
Жаль, что «Друзья Фесписа» так мало зарабатывают и не могут позволить себе хороший дом, красивую одежду и всё остальное, что есть у Витторио Гассмана и Анны Проклемер. Я решила, что, если разбогатею, половину своих доходов отдам Франческо, чтобы он купил, например, фургон со всеми удобствами, как у американцев, – тогда им больше не придётся спать, расстелив матрасы прямо на земляном полу в сарае у какого-нибудь священника.
Уверена, несмотря на все злопыхательства Ливии, в конце концов Клара будет выглядеть не так уж отвратительно. Интересно, Ирен тоже завидует? Кто знает, что она обо мне сейчас думает… Конечно, ей очень хотелось самой сыграть такую важную роль. Но не моя вина, что синьор Дередже выбрал меня.
Мама говорит, я смогу надеть на сцену её розовое кружевное платье, то, что с блестящим атласным поясом и пышной юбкой. Попрошу Баинджу укоротить его и приталить намёточным швом – это же только на один вечер. И надо будет повязать пару атласных бантов на сандалии.
Возни, конечно, будет немало, но Баинджу эти приготовления даже радуют. Сейчас она пытается найти три старых свитера для Саверио и близнецов. В них понаделают дыр и прорех, потому что одежда у сирот должна быть рваная. Папу это, разумеется, не радует. Он говорит, что, наверное, не стоило разрешать нам участвовать, что всё это слишком рискованно, особенно для меня, ведь у меня важная роль. Ему даже захотелось прочитать пьесу, чтобы понять, правда ли меня никто не будет целовать. «Если кто-то, с кем ты говоришь, закашляется, немедленно отойди в сторону и прикрой рот рукой. Совершенно не обязательно вдыхать брызги их слюны», – повторяет он каждый раз. Просто помешался на этом. Согласна, он врач, но с некоторых пор ему повсюду мерещатся больные и микробы.
Вчера вечером давали «Агасфера». Ирен не приходила.
Джорджо так и не пишет.
Глава пятая
Из летнего дневника Лалаги Пау
21 августа
После обеда Франческо и Арджентина сыграли для меня второй акт, исполнив вдвоём все роли. Они просто невероятны: если закрыть глаза, кажется, будто персонажей играют разные актёры.
Меня, как я уже писала, в этом акте нет, потому что я осталась на вилле Андраде с умирающим дедушкой и тётей-монашкой, погруженной в молитву.
А на сцене в этот момент сиротский приют, точнее, кабинет врача, который помогает бедным брошенным детям. Роль этого доктора Раймондо играет отец Франческо и Арджентины. Когда открывается занавес, он осматривает мальчика-сироту (Лауро) и вздыхает: «К сожалению, приюту не хватает еды и денег на лекарства». Тут входит молодой врач, только что получивший диплом, но уже очень умелый и довольно известный (Франческо). В пьесе его зовут Альберто Лимонта. Доктор Раймондо удивлён, что Альберто хочет работать вместе с ним в сиротском приюте, где платят очень мало, ведь этот энергичный молодой человек, получивший столько стипендий, мог бы иметь богатую клиентуру и блестящее будущее.
Но Альберто объясняет ему, что сам он из бедняков, родился в лачуге, ещё ребёнком начал работать чистильщиком обуви на улицах Сантьяго, потом просил милостыню, а медициной смог заняться только благодаря огромным жертвам своей матери, Анны-Глории, которая рано осталась вдовой с ним, тогда ещё младенцем, на руках. Анна-Глория тем временем выучилась на медсестру и теперь будет работать с ним в приюте (её роль играет синьора Дзайас).
Потом приходят мои родители, разодетые в меха. Они говорят, что прослышали о славе доктора Лимонта, и просят его осмотреть старого Акапулько Андраде. Альберто отказывается, говорит: «Нет, зовите врача из богатых кварталов».
Моя мать настаивает. Она вглядывается в его лицо и говорит: «У Вас такие добрые глаза. Мне кажется, я знаю Вас всю жизнь».
«Я тоже, синьора. Ваш голос отзывается в самой глубине моей души», – говорит Альберто. Он соглашается ехать, но только если мои родители вместо оплаты сделают пожертвование в приют.
КОНЕЦ ВТОРОГО АКТА
Глава шестая
Я на время прервалась: сюда в ярости влетела Тильда и сразу же напала на меня: «Зира говорит, ты сегодня что-то получила по почте. Почему мне сразу не сказала? Где моё письмо?» А я-то была уверена, что никакого письма для неё нет, поэтому когда нашла на комоде два конверта, подписанные Мариной и Габриэлой, тут же сунула их, даже не открывая, между страницами пьесы: эти две девочки вечно пишут мне всякие глупости. А потом я, честно сказать, и вовсе о них забыла.
Тильда выхватила пьесу у меня из рук и встряхнула её так грубо, что чуть не оторвала несколько страниц. Но она оказалась права: на пол упали не два, а три конверта. Видимо, они слиплись, а я и не заметила.
Похоже, у Тильды есть какое-то шестое чувство: то письмо и правда оказалось от Джорджо. Адресовано оно было, как всегда, мне, а подписано Сандрой. Но почерк на этот раз выглядел другим, мужским. «Это оно! – воскликнула Тильда. – Безмозглая! Ты что же, хочешь, чтобы всё открылось?»
Но она обрадовалась, что Джорджо наконец дал о себе знать, и ушла читать письмо в туалет. Просто закрылась там и долго не выходила.
Я звала её, звала, но она не отвечала. Тогда я приложила ухо к двери и услышала, что она рыдает. «Брось, открой! Ты же не можешь сидеть там весь день, – сказала я. – Открывай, во дворе никого нет». Ясно же, что, когда плачешь, не хочешь, чтобы тебя видели.
Наконец она вышла, но сперва я услышала, как с шумом сливается вода, – будто кто-то повис на цепочке. Но это не потому, что она решила получше смыть за собой, а потому, что отправила письмо Джорджо прямиком в канализацию, предварительно порвав его в мелкие клочки. «Всё кончено. На этот раз всё действительно кончено!» – прошептала она. Потом поднялась наверх и легла в постель, с головой накрывшись пикейным покрывалом, хотя было только семь вечера. Притворяется спящей, но я пишу и слышу её сдержанные рыдания. В любом случае к ужину ей придётся подняться, иначе мама что-то заподозрит.
Надеюсь, вечером, когда я вернусь после спектакля, она расскажет, что было в том проклятом письме.
Глава седьмая
Из летнего дневника Лалаги Пау
22 августа
Так вот почему Джорджо не писал! Он просто влюбился в другую! Приехал в Плайямар и познакомился там с какой-то Марией Грацией из педучилища. Меняет девушек, как плавки, не иначе: новое лето – новая модель. И при этом ещё разыгрывает из себя мученика: говорит, был поражён внезапной страстью, чувствовал свою вину, но никак не мог набраться мужества и признаться во всём Тильде. Вот почему, по его словам, он ей не писал – боялся причинить боль. А мне лично кажется: не писал потому, что струсил.
В любом случае, когда дождь писем Тильды превратился в ливень, а приятели в Плайямаре подняли Джорджо на смех, он наконец решился всё ей рассказать и прекратить эти отношения.