Я нашла дом 20 на улице Мазовецкой. Великолепие и богатство, построенное на несправедливости к людям. Я чувствовала, что готова вступить в схватку с империей зла. По крайней мере, мысленно. После всего, что я пережила, и чтобы избежать всего того, что еще может случиться.
Я вошла в здание. Девушка за стойкой регистрации посмотрела на меня.
– Чем я могу вам помочь? – спросила она.
– Ничем, – ответила я.
Прежде чем она выползла из-за своей стойки, я схватилась за громоздкую ручку большой двери в конце коридора.
– У вас назначена встреча? – услышала я за спиной. – Туда нельзя входить.
И тогда я увидела его. Человека, который стоял за всем этим. Он сидел за своим письменным столом лицом к окну, положив ноги на подоконник. Облезлый недомерок – таким было мое первое впечатление.
Я наклонилась к тележке, чтобы достать золотую ручку со сломанным пером.
– Прибыл этот гребаный хлам? – спросил он.
Я была так удивлена, что не сразу узнала его голос.
– Прибыл, – ответила я.
Он резко повернулся, словно пораженный током. Поднялся.
Мы стояли лицом к лицу. Я потеряла тот запал, с которым входила. Мы посмотрели друг другу в глаза, и эта минута была в сто раз сложнее, чем я могла себе вообразить.
Это был мой сын.
Ничего ни с чем не совпадало и не соответствовало ничему. Казалось, что мой рассудок перестал работать.
– Что ты здесь делаешь? – спросил он.
– А ты?
Я хотела сесть. Мои ноги подкосились. Что теперь? У них есть я. Они будут делать со мной все, что захотят.
Это неважно. Это не считается.
Мой родной сын так ужасно предал меня.
Глава 13
Из всех обмороков и пробуждений, которые случались со мной, это было худшим. Впервые я не обрадовалась, чувствуя, что прихожу в себя. Я не хотела приходить в сознание.
Я услышала странный звук. Открыла глаза. Это был сигнал моего разряжавшегося мобильного телефона.
Я не знала, когда и как я оказалась в больничной палате на большой кровати, оснащенной сложным медицинским оборудованием. Я чувствовала себя непривычно – у меня ничего не болело.
В мою правую кисть был вставлен катетер. Вероятно, так мне дали обезболивающее.
Сын стоял у окна. Он не заметил, что я проснулась. По щетине на его лице я поняла, что это был не короткий сон. Я зашевелилась. Тогда он посмотрел на меня.
– Не спишь? – спросил он.
Странно, но его вопрос меня не раздражил. Самым важным казалось подключение телефона. Если аккумулятор в мобильном Мелконогого сядет, то я не смогу его включить, потому что не знаю пароля. Я попыталась повернуться на бок к тележке, которая, к счастью, и в этот раз верно стояла рядом со мной. Она никогда не предавала меня. У меня в ней была зарядка.
– Лежи спокойно, – сказал сын, подходя ко мне. – Не нервничай. Все будет хорошо. – В порыве чувств он схватил меня за руку.
– Оставь меня. Мне нужно подключить телефон. Подвинь мне тележку.
– Ты себя хорошо чувствуешь? – спросил он.
– С ума сошел? Как я должна себя чувствовать?
Он протянул мне зарядку. Я сразу же вставила ее в одну из розеток, которые, к счастью, в большом количестве находились прямо рядом со сложной медицинской аппаратурой.
– Как ты смеешь спрашивать меня о моем здоровье! Ты жестокий и безжалостный человек, преступник! Ты живешь за счет того, что кому-то причиняешь зло. Оказывается, ты – глава преступного бизнеса! Руководящая должность. Вышел в люди. Поздравляю с повышением. Почему ты не похвастался?
– Тебе дали сильнодействующие лекарства. После них у тебя может путаться сознание, – бросил он, отвернувшись к окну.
– Не отворачивайся от меня, когда я говорю с тобой!
– Мам, лежи спокойно. Набирайся сил.
– Мысли у меня не было, что ты можешь иметь что-то общее с такими людьми. Как ты мог? Как ты мог все это сделать? Ты приложил к этому руку! Нет, ты это спланировал и этим руководил!
Я приподнялась на кровати и посмотрела сыну в глаза:
– Кем нужно быть, чтобы хотеть убить собственную мать?
– Ты прекрасно знаешь, что это неправда.
– И кто натравил на меня своего бандюка, занимающегося мокрыми делами? Этого, мелконогого? Того, кто убил соседа?
– Он и мухи не убьет.
– Врешь! Ты все время врешь! Ты думаешь, я глупая? Ах ты, бандит!
Это было уже слишком. Я чувствовала, что мне трудно дышать.
– Я задыхаюсь. Вызови медсестру.
Он подошел и взял меня за руку.
– Оставь меня! – Я отдернула руку.
Я почувствовала себя так, как будто ко мне прикоснулось что-то мерзкое. Такая грязь, которую я никогда не смогу смыть. Я начала тереть руки, шею и лицо.
– Никогда больше не прикасайся ко мне. Я не хочу тебя знать. Я не знаю, кто ты.
– Успокойся.
– Я не узнаю тебя.
– Мам, это я.
– Нет, это не ты.
Вдруг я услышала протяжный звук. До этого я слышала его только по телевизору. Постоянный писк. На экране появилась горизонтальная линия. Так вот как это работает? Всплеск энергии и хорошего самочувствия прямо перед смертью. Я могла бы об этом догадаться.
– Кажется, я умираю, – заявила я, глядя в глаза сына.
Он посмотрел на меня в ужасе.
– Врача! Кто-нибудь, идите сюда! – закричал он на весь коридор, затем вернулся и схватил меня за руки. – Мама, я не хотел… – Его голос сломался. – Я пожертвовал всем ради этих инвестиций, даже своим браком. Я продал все и сделал ставку на эту недвижимость. Я должен был.
Слезы текли по моим щекам.
– Прощай, – прошептала я, не зная, что еще ему сказать.
Так мало времени.
– Не умирай! Мама! – жалобно причитал он.
Как подвести итог заканчивающейся жизни? Что оставить после себя? Что сказать сыну, который останется один в этом мире?
– Не ешь слишком много, – сказала я. – Растол- стеешь.
– Не буду, – ответил он. – Обещаю.
Он разрыдался и начал целовать мои руки.
В этот момент дверь с грохотом распахнулась. Вошли трое качков в белых халатах.
– Реанимационный набор! – крикнул самый худой.
Второй в мгновение ока протянул ему два стальных утюга, которые я тоже видела в кино. Он посмотрел на экран.
– Отойдите! – гаркнул он на моего сына.
Он даже не дернулся. Глупыш. Им двоим пришлось оттащить его. Рыдал так же громко, как когда я впервые отвела его в детский сад. Унизительная сцена. Испортил мне весь опыт умирания! К счастью, моя смерть оказалась безболезненной. Люди зря так боятся. Совершенно нечего.
Я не так представляла себе свой конец. Никто в клубе для пенсионеров не позавидовал бы такой смерти. Было бы хорошо умереть в объятиях прекрасного любовника, чтобы люди вокруг меня плакали и говорили, какая это невосполнимая потеря, что я ухожу так рано.
Тем временем со мной был воющий сын, а вместо прекрасного любовника какой-то толстый медбрат схватил меня за рубашку и начала расстегивать пуговицы.
– Минуточку, что вы себе позволяете? – запротестовала я. – Я еще жива!
Он удивленно посмотрел на меня.
– Ребят, разве не странно, что она в сознании? – спросил он у своих коллег.
Они посмотрели друг на друга. Тот, что расстегивал рубашку, на того, что был с утюгами.
– Стоп! – приказал тот другой. – Прекратить реанимацию. – Он посмотрел на меня с упреком.
Польская служба здравоохранения. Им даже электричества жаль для спасения пожилого человека.
– С вами одни проблемы, – наконец произнес реаниматолог.
Он подошел к аппаратуре. Вынул мое зарядное устройство и вновь подключил оборудование.
Через некоторое время монотонный звук сменился ровными гудками, а на экране опять появилась синусоида.
– Спасибо, – сказала я. – Очень эффективная и результативная спасательная операция.
Иногда я подключаю телефон вместо ночника. Любой на моем месте мог ошибиться.
Я повернулась на бок, потому что внезапно почувствовала себя очень уставшей. Мне не хотелось никого видеть.
Но долго отдыхать мне не пришлось. Через минуту дверь снова с грохотом открылась. На этот раз появился Боревич.
– Что происходит? – спросил он с тревогой. – Вы в порядке?
– Ой… о чем вы, – равнодушно вздохнула я.
Он удивил меня своим приходом. Наконец-то он кого-то разыскал. Это, вероятно, его самое большое профессиональное достижение. Найти пожилую женщину в больнице. Может быть, ему дадут медаль или повысят.
В руке он держал цветы. Об этом подумал и мой сын. Наверное, он надеялся, что я уже больше не проснусь.
Об апельсинах-то никто не подумал. Что за поколение!
– Я рад вас видеть, – сказал Боревич, вручая мне не очень впечатляющий букет.
– Вы рады, что я попала в больницу? – спросила я.
– Я вижу, что вы в хорошей форме. – Он улыбнулся и сел на край кровати.
– Я чувствую себя прескверно, – сказала я, глядя на сына, который, стыдясь, судорожно удалял с лица следы недавнего отчаяния. – Я не могу даже умереть спокойно. Мне не дано покинуть этот мир. Возможно, это наказание за то, что я была плохой матерью.
Боревич повернулся к окну, где сейчас стоял мой сын. Они посмотрели друг на друга.
– Познакомьтесь, – начала я. – Это мой сын, а это полицейский.
Они посмотрели друг на друга. Они пожали друг другу руки. Боревич бросил на моего сына мимолетный взгляд. А тот уставился на полицейского, не зная, чего от него ожидать.
– Этот полицейский очень опытный, – продолжала я. – Гордость полицейского участка. Он чует преступников на расстоянии.
– Правда? – спросил сын, несколько развеселившись.
– Ваша мать немного преувеличивает, – прервал Боревич.
– Чувствует, чувствует, еще как! – продолжала я. – Просто дает мошенникам шанс. Немного времени. Чтобы они погрязли еще глубже. А эти идиоты, толстые и неряшливо одетые, думают, что они такие умные. Что они могут безнаказанно причинять боль людям, причем самым близким.
– Возвращаясь к расследованию, – начал Боревич.
– А точно, что с расследованием? – заинтересовалась я.