Предшественник Гринспена — Пол Волкер снижал процентные ставки, пытаясь разогнать темпы кредитования и строительства, и американские дельцы, почувствовав дешевые деньги, клюнули на приманку. По всей стране развернулась сеть кредитных товариществ, бравших у вкладчиков деньги под три процента годовых, а выдававших ипотечные кредиты под шесть со сроком до тридцати лет. Общая сумма заимствований на этом рынке достигла полутора триллионов долларов — сумма заоблачная. В схему вкладывались все — от почтовых клерков до супруг высших чиновников из того же Минфина. И все было нормально, даже отлично, пока пришедший на смену Волкеру мистер Гринспен не начал поднимать учетную ставку для борьбы с начинающейся инфляцией. И быстро стало понятно, что вернуть вкладчикам деньги умники вроде Китинга не могут — не из чего!
Ведь он только что вложился в постройку суперотеля и даже целого «города будущего» с предполагаемым населением в двести тысяч человек! Деньги потрачены, свежих займов на старых условиях не привлечь, а на новых условиях они чертовски не выгодны для производства чего бы то ни было!
Народ кинулся забирать деньги из ипотечных контор и конторок, которых к тому времени образовалось по всей стране больше трех тысяч. Должен был разразиться новый кризис, но в Вашингтоне решили до этого не доводить. Решение было парадоксальным — этим, балансирующим на тонкой грани между жизнью и смертью ипотечным конторам, в число которых входила и китинговская Lincoln Savings & Loan — один из флагманов отрасли, разрешили ограниченные операции на некоторых рынках. Банкротов пустили в казино! Чем думал Гринспен, входящий во все профильные комитеты — я не знаю. Надеялся на «волшебную руку рынка», легенды о которой впитал, общаясь со своей доброй наставницей — Айн Рэнд, к которой до сих пор питал самые нежные чувства? Не знаю. Но решение было принято и кризис вместо того, чтобы затухнуть, принял новые обороты.
Китинг не придумал ничего лучше как вложиться в мусорные облигации Милкена и в бумаги с «розовых страниц» бюллетеня Бюро национальных котировок. Того самого, где печатались брокерские котировки, адреса и телефоны непубличных фирм, мелких однодневок, не имеющих листинга ни на одной нормальной бирже и всякого прочего сброда — от откровенных мошенников до наивных мечтателей. Так сделали многие, не один Китинг, но только у Китинга была ипотечная контора с активами в несколько миллиардов долларов — он был очень крупной рыбой. Кому-то везло и он и в самом деле натыкался среди «розовых листов» на золотую жилу, но таких было немного, чаще люди просто теряли деньги, обогащая брокеров-мошенников.
Китингу не повезло, он терял по миллиону долларов ежедневно. Но этого было мало, ведь беда никогда не приходит одна, и потому свой пристальный взор на контору Китинга обратили внимание сразу несколько федеральных агентств, ответственных за состояние рынков. Начались проверки, аудит, запреты… В поисках немедленного выхода из ситуации он бросился за заступничеством к знакомым сенаторам, которых в прессе позже прозвали «пятерка Китинга». Я даже не могу себе представить, что бы я делал в подобной ситуации, когда любое твое решение только ухудшает ситуацию.
Словом, сенаторы начали давить на соответствующие комитеты, стали требовать от федеральных агентств отстать от конторы Китинга, дать ему еще немного денег для расшивки платежей, снизить налоговые требования. Деньги исправно выделялись, налоговые послабления устанавливались, проверки прекращались. Все это подавалось под соусом заботы о несчастном пострадавшем населении — вкладчиках, но все было тщетно — Китинг отправился на дно сам и потянул за собой сенаторов, устроив самый громкий коррупционный скандал со времен «банды Твида».
Кроме объективных рыночных причин падению Lincoln Savings заметно поспособствовали миллионные хищения, сомнительные сделки и необъяснимые пропажи средств со счетов. Китинг пытался выкрутиться, но увязал все глубже — не помогли и миллиардные вложения государства.
Все это я слышал со слов Серого, который почему-то особенно радовался, когда в газетных статьях разоблачали одного из сенаторов, работавших на Китинга — аризонского представителя Джона Маккейна, седовласого ветерана-коротышку с глупым лицом. Фролов едва не пел, когда выходила новая статья, в которой какой-нибудь резгневанный журналист требовал немедленной расправы над коррупционером.
Карьера мистера Маккейна была безвозвратно загублена и, более того, ему светил немалый срок. Но перед тем он успел сообщить сенатской комиссии, что продвигал компанию Китинга потому, что тот предъявил ему подписанный Гринспеном отчет о хорошем положении дел в компании. Отчет был написан несколькими годами раньше, когда компания еще не прибегла к сомнительным операциям, но это не помешало Маккейну на него ссылаться.
Вся эта история мне вспомнилась потому, что главный ее виновник стоял сейчас передо мной, а рядом с ним топтался один из тех демократов, кто гневно осудил с высокой трибуны пройдоху-Китинга и его подручного-республиканца Джона Маккейна. И я все еще рассеянно тряс руку последнего.
— О чем задумались, Зак? — участливо поинтересовался Джей.
— Не обращайте внимания, — отмахнулся я. — Прошу вас, господа, пройти за мной в дом.
Сотню шагов до дома я шел рядом с Аланом и думал, что дороги, которыми ходят люди, странны и извилисты. Несколько недель назад этот носатый финансист учил в Москве советских деятелей тонкостям рыночных отношений, изучал методы Госплана в обществе Маслюкова, советовал как обустроить жизнь Явлинскому и Ельцину, а теперь идет рядом со мной и будет пытаться уговорить не иметь отношений с теми людьми, которые ему искренне верили.
— Суховато здесь у вас, — пожаловался тучный Николас, едва мы разместились за столом. — И жарко.
Он расстегнул ворот сорочки и снял влажный шейный платок.
— Ну, я бывал в местах и похуже, — рассмеялся князь Лобанов. — Где-нибудь в Намибии гораздо суше и сильно жарче.
— Не люблю Намибию, — скрипнул Оппенгеймер. — Даже не вспоминайте, Никита.
— Итак, господа, насколько я понял нашу беседу с князем, для мирового сообщества будет лучше, если я ужесточу условия сделки с новым правительством большевиков? Кстати, Баталин уже, кажется, не большевик?
— Зато все его подручные — завзятые комми, — заявил Джей, тыкая вилкой в тарелку с тушеной уткой. — Короля делает свита.
— Да-да, — поддакнул Гринспен. — Я видел этих людей. Да мы все, за исключением разве что… Чарли?
— Я бывал в Москве, — отозвался Морган.
— Ну вот видите, мы все бывали в Москве, — продолжил Гринспен. — И должны понимать, что от реставрации прежнего режима нам ничего хорошего ждать не приходится.
— Но вы хотите, чтобы я, по сути, свернул свою деятельность. Это существенные потери.
— Если вы продолжите свою деятельность, потери будут гораздо выше. Кроме того, мы не просим вас совершенно закрыть свой бизнес. Более того, мы даже готовы компенсировать вам… издержки. Участием в некоторых общественных структурах. Тройственная комиссия. Европейский круглый стол промышленников. Это очень хорошие места для завязывания новых продуктивных отношений.
— Немного в обмен на десять миллиардов ежегодного оборота, — сказал я.
— Перестаньте, Зак. Вас, наверное, мучает вопрос — почему я здесь?
Меня и в самом деле мучил этот вопрос — какого черта происходит и почему этот хитрый перец ведет переговоры от лица всех остальных.
— Не ожидал вас увидеть, это правда.
— Алан никогда лишним не бывает, — хохотнул Чарли, запивая местным вином кусок утки. — Кислятина!
— Вы видите, что происходит в Америке? В Лондоне?
— Как обычно — то кризис, то скандал, то глупости?
— Какая точная характеристика вашей деятельности, Джей, — рассмеялся Алан.
— Можно подумать, вы здесь ни при чем, — картинно обиделся сенатор. — Скандалы и кризисы больше по вашей части.
— Зато глупости по вашей, — продолжал веселиться банкир.
Они оба весело рассмеялись.
— Зак, не стану скрывать, — повернулся ко мне Алан, — что для развития наших рынков нужен какой-то толчок. Мы практически исчерпали возможности понижения ставки федеральных фондов. Мы не можем сокращать расходы бюджета и нам неоткуда взять дополнительные доходы — налоги и так повышены против предвыборных обещаний Президента. А ВНП не растет, вернее, растет еле-еле, несмотря на все наши усилия. Мы будто идем вперед против сильного ветра. Очередной ипотечный кризис вот-вот свалит нас. Нам катастрофически нужны новые рынки! Восточная Европа — это хорошо, но катастрофически мало. Небольшое бедное население с минимальным спросом нам не поможет. По нашим подсчетам, нам нужно по меньшей мере триста миллионов человек со спросом вполовину от среднего западнонемецкого, чтобы запустить маховик наших экономик. Понимаете?
— Вам нечем стимулировать спрос, кроме расширения рынков? Или раздутия пузыря?
— Верно. Нечем, — просто согласился финансовый гуру. — Совершенно нечем. Пузырь — дело очень неустойчивое. Контролировать его трудно и я бы предпочел появление нового рынка. Помните, на рубеже веков мировую экономику спасли Форд с Бенцем. До того были железные дороги. В последние тридцать лет много надежд связывалось с космосом… Помните все эти города на Марсе, добычу полезных ископаемых в астероидном поясе? Проекты один грандиознее другого. Все они оказались просто словами.
— Разве нынешний рост американской экономики кого-то не устраивает?
— Никого не устраивает, — пробормотал сенатор Джей. — Это не рост, а раздутие бюджетов. Манипуляции цифрами в годовых отчетах. Нам это все еще аукнется. Мы боремся с инфляцией и вызываем безработицу, давим безработицу и получаем инфляцию. Мы манипулируем ставками, мы занимаем, занимаем, занимаем деньги! И становимся должны с каждым годом еще больше. Уже почти четверть федерального бюджета уходит на выплаты по имеющимся долгам! Вдумайтесь — четверть! Течет изо всех щелей!
— В последние годы были надежды на Китай, — как будто не слыша компаньона, продолжил Гринспен — главный ответственный за безработицу и инфляцию. — Больше миллиарда потенциальных потребителей, удобное положение, трудолюбивый и дисциплинированный народ — чего еще желать для хорошего бизнеса? Кстати, вы знаете, что в треугольнике Китай-Индия-Индонезия живет столько же людей, сколько на всей остальной суше?