— В самом деле?
— Да, представьте себе. И во всех этих странах у власти социалисты! Но после того, как они устроили бойню посреди Пекина, никто не спешит размещать там капиталы. А многие так и вообще уходят.
— У моей семьи богатая история взаимоотношений с комми, — вставил Николас Оппенгеймер. — Если у них начинаются сложности, они их всегда перекладывают на нас, честных капиталистов.
— Вот видите, Зак? — участливо спросил Алан. — К чему этот ненужный риск? Проще безболезненно заработать свои четыре-восемь процентов на французских бондах, чем лезть в сомнительные авантюры в Китае. Бизнес не любит рисковать.
— Без риска нет прибыли, — возразил я, хотя прекрасно знал, что времена безрисковых операций для больших капиталов уже на подходе.
Мы с Серым и компанией пытались использовать всеобщий исход европейского и американского бизнеса из Шанхая и Гуанчжоу, едва ли не силой затаскивая туда советские НИИ с их наработками, но катастрофически не успевали занять все вакантные места. К тому же выяснилось, что на замену уходящим с рынка американским и европейским компаниям спешат другие, такие же американские и европейские. И все же определенный успех был — вместе с англоговорящей публикой в Китае стали появляться большие кластеры русскоязычных компаний.
— Верно, — согласился мистер Гринспен. — Но с чрезмерным риском пропадают деньги. Итак, мы пришли к простому выводу — нам нужны подконтрольные рынки, работающие по нашим правилам. Иначе людям некуда вкладывать деньги. И если в такой обстановке еще и русские закроются, отгородят свои рынки — поляки с румынами нам не помогут. Вы знаете, насколько рынки взаимозависимы. Если в Нью-Йорке из-за невозможности кредитовать большие рынки начнется рецессия, в Лондоне она отзовется огромными потерями. А у вас просто исчезнет спрос на вашу русскую нефть. Вы же понимаете — это как в теореме Архимеда — если мы не сможем продавать им наши товары, то нам совершенно незачем покупать у них нефть. И в этом случае вы не сможете ее продавать в Европу. Но если в случае принятия нашего предложения, озвученного князем, вы сами будете контролировать объем своих отношений с русскими, то во втором случае мы все столкнемся со стихией. С неуправляемой паникой. А что может быть хуже этого?
Отказать ему в логике было трудно. Впрочем, двадцать лет назад мистер Гринспен былстоль же логичен, будучи ярым сторонником «золотого» доллара и даже писал книги о необходимости иметь реальное покрытие для мировой валюты. С тех пор его взгляды изменились на прямо противоположные — тоже строго логичные. Он готов был засыпать весь мир долларами, если бы эта мера могла хоть как-то подстегнуть американскую экономику. Должно быть, «черный вторник» изрядно напугал финансиста, и необеспеченность валюты в его глазах стала меньшим злом, чем недостаток денежной массы. С другой стороны, обеспечение золотом ничуть не лучше, чем нынешнее обеспечение нефтью, пусть и чужой. Так что логика, самый главный конек этого специалиста, была безупречной. Правда, я так и не понял, при чем здесь Архимед.
— Не знаю, — ответил я. — Ситуация с ваших слов видится мне вот как: я сейчас контролирую какое-то количество советской нефти. Если я продолжаю ее покупать, а русские закрывают свой рынок для импорта, то пропорционально росту производства внутри России должно упасть производство в Европе и Америке. Следовательно, им уже не нужно столько русской нефти, сколько они покупают сейчас? Тогда у русских падают объемы экспорта, они получают валютный дефицит, и все оказываются в убытках?
— Все правильно, — кивнул Чарльз. — У вас удивительно светлая голова. На самом деле вы понимаете, что наша встреча и все эти долгие разговоры — просто формальность и наше обоюдное желание познакомиться поближе, прежде чем начать полноценное сотрудничество?
— На самом деле реальность такова, что отказаться вы не можете, — заключил Морган. — И весь вопрос только в том, сколько стоит ваша лояльность?
— Членство в Тройственной комиссии?
— Все, что обещал вам князь — реально, — посулил Чарльз. — Тройственная комиссия, Бильдерберг, Круглый стол европейских промышленников — что захотите. Вам везде будут рады, потому что вы сумели доказать свою состоятельность. Но взамен мы просим следовать нашим правилам, ведь анархия ни к чему доброму никогда не приводила. Джек может ненавидеть Джона, но когда Иван решит захватить их земли, они встанут в одном окопе плечом к плечу. И на этом держится наш мир.
— Неплохо сказано, — одобрил Моргана сенатор Джей. — Если позволите, я использую этот образ в какой-нибудь из речей в Вашингтоне?
— Хотите предложить мне ставку спичрайтера? — подмигнул Морган Рокфеллеру. — Я недешево стою.
— А я не стану мелочиться, — пообещал Джей. — Хорошее не может дешево стоить.
— Так что вы об этом думаете? — прервал их любезности Гринспен.
— Что я могу об этом думать? — я пожал плечами. — Когда мне говорят «дважды два — четыре», я не стану размахивать кулаками и настаивать на том, что «дважды два — девять». Я и в первую встречу с князем был не против этого решения, мне просто хотелось получить подтверждение серьезности предложения в лице… широкоизвестных особ. Знаете, все эти нигерийские письма счастья, потомки германских императоров. Я получил достаточное подтверждение, у меня нет причин сомневаться в ваших словах. Я только не понимаю вот чего: почему бы Большой Семерке просто не признать итогов советских выборов?
— Этого русские от нас и ждут! — воскликнул сенатор Джей. — Им наплевать на наше признание, как раз напротив, непризнание станет поводом к закрытию рынка! А еще ничего не решено безвозвратно — они могут вернуться в Румынию, Восточную Германию, Польшу. Вы же знаете русских! Им очень хочется опять закрыться, опять совершить большой рывок — как в тридцатых и снова угрожать безопасности всего мира. Представляете ассигнования, которые мы уже вложили в «русский проект»? Если они закроются полностью, все можно считать потерянным. Их ядерный потенциал позволяет плевать на наши требования, сырьевая база позволит прожить еще лет пятьдесят вне орбиты наших интересов. Если у них к власти придут более-менее разумные люди, мы можем оказаться и проигравшей стороной в холодной войне. И что в этом случае будет с нами — вам очень красочно описал Алан.
— И вы хотите, чтобы я угрожал русским, желающим закрыться от нас, угрозой закрыться от них?
— Парадоксально, — хихикнул Алан, — но это сработает. Потому что мы примерно представляем силу их экономики, а они имеют о ней весьма смутное представление. Знаете, я ведь для кабинета Рейгана в начале восьмидесятых готовил секретное экспертное заключение о состоянии советской экономики. И знаете, что?
— Что?
— Никто не знает, на что способна экономика русских! Их статистика настолько плоха и запутана, насколько и представить себе нельзя. Я так и сказал мистеру Рейгану, что не могу оценить русских, несмотря на все свои ученые степени. Они врут сами себе, врут нам, врут своим сателлитам. Не думаю, что это делается целенаправленно, хотя и этого исключить нельзя. Но скорее это сродни желанию некоторых наших исполнительных директоров выглядеть хорошо перед акционерами. Только у русских вместо акционеров — Политбюро.
Я в душе улыбнулся. Потому что в то же время, когда мистер Гринспен пытался понять особенности народного хозяйства советских республик, мы с Серым тоже сидели в библиотеках и сходили с ума от того, что ни одна цифра не сходилась с другой, ни одному показателю нельзя было верить, ни один справочник не был верным.
— Ну, у них все всегда делается формально, официально и, я думаю, это все происходит специально — чтобы нам с вами создать трудности, — прокомментировал я разочарование Гринспена русской экономикой. — Мне тоже непросто вести с ними дела. Но эти дела приносят доллары и я готов мириться с некоторыми трудностями.
— Пока обслуживание трудностей не станет дороже прибыли…, — буркнул Николас, разрезая красное яблоко.
— Именно поэтому я не пытаюсь вам возражать, — сказал я. — Я понимаю, что поодиночке мы слабы перед Советами, но вместе можем согнуть в бараний рог кого угодно.
— Интересная метафора, — заметил Джей. — Но вот мне иногда кажется, что все эти разговоры о сотрудничестве, о взаимосвязи, о том, что с большевиками можно уживаться мирно — просто глупая болтовня бесхребетных политиканов. Нужно просто ударить по русским, пока в их эшелонах власти царят анархия и глупость! Все зло на свете от красных! Нам нужно просто ударить!
Гринспен недовольно поморщился, Оппенгеймер засмотрелся на пролетавшую мимо муху, а Лобанов-Ростовский потупил взор, Морган заинтересовался столовыми приборами.
— В самом деле! — воскликнул сенатор. — Мы уже достаточно с ними возились — сорок пять лет! Пора заканчивать игру. Вся их хваленая военная мощь — фикция, миф, иллюзия. Это показал Афганистан, это было видно всюду, где большевики не смогли успокоить национальные окраины. Если американским интересам что-то угрожает — мы отправляем туда маринес и вопрос решается сам собой! Так было в Гренаде, так было полгода назад в Панаме. Так же нужно поступить с Москвой! Русские сейчас контролируют три четверти черного населения Земли! Стоит им захотеть…
Судя по тому часу, что мы общались с сенатором, он отнюдь не был тем ястребом, каким пытался теперь выглядеть. Если эта была разведка моей политической платформы, то выполнена она была достаточно грубо, даже провокационно.
— Россия — не Панама, Джей, — сказал я. — Россия — не Вьетнам и не Корея. Даже если они и не окажут вам такого мощного сопротивления, на которое рассчитывают аналитики в Пентагоне, то мало все равно не покажется. Да и зачем нужно пачкаться в крови русских крестьян и ваших солдат, если все то же самое вполне достигается обычной коммерцией? МВФ будет посильнее Шестого флота.
— Приятно иметь дело со столь молодым и разумным человеком, — похвалил меня Морган. — Значит, мы договорились?
Я кивнул, но говорить ничего не стал. Повисла короткая неловкая пауза — уточнять о чем мы договорились никто не спешил.