– Впрямь мои ужасны лики или парень трус великий? – смущенно прогудел тот.
Мальчик не услышал. Его опять настиг спасительный обморок, чтобы не дать бесповоротно сойти с ума, пусть это даже и сон.
Прошло время беспамятства, и Атына спросили:
– Что тебе для счастья нужно?
– Бубен мой и колотушка! – неожиданно для себя выпалил он, все так же не поднимая век. Тогда его крепко связали. Тыча в тело чем-то тонким и острым, как шило, пересчитали кости и суставы.
– Мелкий хрящ я удалил, – заявил, судя по голосу, железоклювый. – Лишним он в мизинце был.
– Что тебе впредь нужно будет? – ущипнули мальчика.
– Колотушка… да… и бубен…
– Распахните шире окна, подсчитайте мышц волокна, – грохотнул гигант.
Атына могли и не связывать. После страшного иссечения на волшебном острове удаление хряща и нескольких мышечных волоконец показались мальчику сущим пустяком.
– Бубетушка! Колобуба! – перебил Атын что-то сказанное железоклювым.
– Накалите, но не грубо, – громоподобно распорядился великан.
Клацнув, клещи клюва захватили маленького шамана, как ковочную заготовку, и сунули в огонь. Плоть разогрелась, затрещала и заискрилась, делаясь мягче и гибче.
Задали какой-то вопрос. Атын пролепетал что-то вовсе невразумительное. Славно потрудились на шаманском острове злые духи. Стало понятно: в костях мальчишки остались полости с хитростями.
Люди с птичьими головами свалили докрасна каленое тело на пласт наковальни. Поворачивая со спины на живот, с живота на спину, принялись обжимать, плющить, вытягивать быстрыми ударами молота. Обрабатывали до тех пор, пока в костях не оплавились таинства дьявольского лукавства и бесовских каверз.
Из глаз Атына выдавилась окалина слез. Его взяли щипцами и бросили в воду. Тело громко зашипело, охлаждаясь. Еще какое-то черное ведовство улетучилось с горячим паром. Мальчика зазнобило.
– Бу… бу… бу…
– Чего бубнишь, говори по-человечьи! – крикнул один из людей-ковалей.
– Бубен мой – наковальня, колотушка моя – молот, – выдохнул Атын.
– Превратилась в песок и уголья твоя черная воля-неволя! – воскликнул великан в полный голос.
Громоподобные звуки произвели пылевую круговерть. Что-то ухнуло, упало, покатилось по полу и разбилось с жалобным звоном. Мастер пророкотал почти ласково:
– Нет в тебе больше дури, юнец. Отвори же глаза наконец…
Ростом Кудай был выше самых высоких юрт Элен. Могучий торс его могли бы охватить, взявшись за руки, четыре человека. В кожу мастера въелась железная копоть. Золотые и серебряные капли посверкивали на длинном переднике из сыромятной кожи. Ниже пояса туловище переходило в лошадиное тело гнедой масти, хвост был заплетен в толстенную косу. Щеголевато блестели ярко начищенные, подбитые железом копыта. С затылка, похожего на трехбугорчатый взгорок, свисала густая грива. Челку, чтобы не падала на лоб, перетягивал мягкий ремень. Невероятная голова наблюдала за работой кузнецов и подмастерьев тремя парами глаз. Три разных лица, как огромные нахохленные птенцы, плотно сидели на мощной шее.
Каждое лицо обладало своим нравом, умом и даже отдельными обязанностями. Беда, если мастер надолго оборачивался к кому-нибудь левым боком! Ничего доброго не сулила с этой стороны кривая-косая злобная рожа. Всем своим видом она говорила: можете притворяться сколько угодно, я знаю о вас самое неприятное! Настроения левого лица быстро менялись от насмешливого к желчному, от досадливого к гневному. Правое лицо, чье чистое высокое чело слегка возвышалось над двумя другими, нравилось всем. Глаза его были добры, а речь мудра. Оно относилось к работникам строго, но справедливо и старалось не обращать внимания на дурные вопли левого лица, что редко ему удавалось. Среднее ничем особенным не отличалось от обыкновенного человеческого. Разве что было излишне восторженным. Прислушиваясь к мнениям с обеих сторон, оно склонялось то к правому, то к левому.
Скоро Атын стал различать в грохоте и гуле, какое из лиц говорит, но никак не мог понять, кто же из этих лиц настоящий Кудай. Каждое полагало Кудаем себя. После мальчику растолковали, что все три и есть сам божественный мастер. Правда, Кудай иногда бунтовал: три лица так надоедали бесконечными спорами, что хозяин расправлялся с ними без всякой жалости. Самые болючие тумаки доставались тому, кто выступал больше всех. Под глазами левого почти не сходили багровые синяки.
Однако было то, в чем лица неизменно соглашались. Противоречивый, неровный в расположениях духа Кудай страстно любил свое ремесло.
Владения мастера располагались на границе миров. До первотворенья тут обитало сплошное круглое ничто. Потом тучи, затвердев, образовали землю, а земля создала воздух. Через какое-то никому не известное время земля и тучи незаметно менялись местами, перетекая из формы в форму, как плавленое железо. Да и любое здешнее вещество могло, если в этом имелась необходимость, изменять форму, плотность и цвет.
Справа в небе светило незаходящее солнце, слева – немеркнущая луна. Но сияние их, не способное пробить сумеречного дыма и пара, было слабым и расплывчатым. Между днем и ночью стремительно носилась взад-вперед безрыбная Река Мертвецов. В ее теплом правом течении плыли на Орто прибывающие души, а ледяное левое течение влекло души ушедших в запределье за Мерзлым морем.
Крутой дугой выгибался над супротивными волнами разноцветный мост. Изо дня в день рудознатцы добывали для креплений моста руду из воздушных железистых жил и сполоховые самоцветы для радужных порошков. Из года в год наново отливались и гнулись переливчатые дуги.
Три толстых медных обода обтягивали дырявый холм проржавленной кузни, снаружи и изнутри усыпанной гарью и пылью. С одной стороны в холме стояла глиняная печь, с другой возвышалась гора ржавчины и окалины. В ней маялись по пояс вбитые кузнецы, не сумевшие выдержать на земле испытания джогуром. Лишь бесконечная работа спасала их от невыносимой тоски. Первый раздувал мехи, второй бил молотом, третий подколачивал, четвертый подпиливал, пятый высветлял… Кузнецы ковали цветы мастерства и помогали божественному хозяину наливать небесным огнем новые джогуры.
Один, искушенный грехом алчности, с горечью признался Атыну:
– Постигнув страшную участь, опомнился я. Проклял свой дар и себя, да было поздно. Трижды пытался вызвать Ёлю – веревка рвалась, вода выталкивала, и гасло пламя. Не смог трехликому противостоять.
По грязному лицу второго покатились слезы, когда он прошептал:
– Зависть толкнула меня к преступлению… Беги зависти, не то будешь, половинчатый, торчать тут со мною рядом!
И третий поймал за лодыжку:
– А особо гордыни бойся. Не требуй большего от богов, чем дано. Не гонись за горнею высотой…
– Ко мне подойди! Меня послушай! – умоляли кузнецы, хватая Атына за ноги.
– Будет вам мальчонке врать. Разгалделись, песья рать! – прикрикнул крылатый дух клещей. Его стройное человечье тело увенчивала птичья голова. Заправленные за кожаный ободок гладкие волосы отливали медной прозеленью.
Клювы у восьми духов кузнечных инструментов были разные. У этого как клещи, у другого напоминали напилок, у третьего клювище вовсе расширялся лопатой. Птицеголовые присматривали за кузнецами, избывающими земные страсти. А еще летали за рудой и качали мехи.
Кудай ковал джогуры… О, это было великое таинство! Божественный мастер сам насыпал древесный уголь, сам вынимал накаленные заготовки из горна, сам бил-вытягивал звучным бойком звездочки-капли. Будто вкопанный, стоял у наковальни, только великанские руки мелькали да слышался медно-рдяный звон. И еще ярче пылало никогда не затухающее горнило, еще сильнее раздувались, нагоняя жар в сопло, никогда не опадающие мехи.
Правое лицо заботилось:
– В этот дар добавьте, кузнецы, из рассвета огненной пыльцы…
Руки Кудая хлопотали уже над другим джогуром, и Среднее лицо восторгалось:
– Ах, какая в даре глубина, глянь-ка, так и светится до дна!
– Окись пахнет зельем чересчур, – морщило нос Левое. – Видно, это знахаря джогур…
Нежно и бережно управлялся великан со светлячками джогуров.
Однажды в капле пота, упавшей с одного из носов Кудая, чуть не захлебнулся джогур будущего прорицателя. Мастер всполошился и едва не наделал воплем пыльную бурю.
– Что ты ходишь вперевалку, как медведь? – прогромыхала, срывая зло на Атыне, Левая рожа. – Мог бы мне от пота ли́ца утереть!
Правое заступилось:
– Если лошадь есть – то закажи седло, если лодка есть – то выстругай весло…
– Если время к наставленью подошло – покажи, что значат труд и ремесло! – радостно завершило Среднее лицо.
И началось обучение. Атын быстро перенимал науку накаливать и размягчать железо. Вскоре оно стало податливо слипаться под его молотом при солнечном сварном жаре, разбрасывающем веселые искры. Мальчика научили вытягивать, сгибать и расплющивать горячие железные куски. Теперь он, следя за узорами прожилок, легко повторял след, чтобы живые волокна не давали усадки и не припухали в проковке.
Много премудростей ремесла изведал и опробовал Атын, прежде чем божественный мастер провозгласил Правым лицом:
– Две судьбы в тебе схлестнулись вперекрест. Дважды сгинул ты – и дважды ты воскрес.
– В третий раз твоя шаманская руда передаст тебя Жабыну навсегда, – ухмыльнулось Левое, за что-то невзлюбившее Атына. Хотело еще что-то добавить, но получило по скуле кулачищем Кудая и заткнулось.
– Пусть в руках твоих земной бушует сок, а в душе небесный вырастет цветок! – пожелало Среднее, и глаза его заслезились от умиления.
– Посвящен ты, и теперь кузнечный Круг постигать начнешь у времени из рук, – предупредило Правое.
– Скажи, что за стук слышу я иногда за спиной? – спросил Атын о том, что давно его беспокоило.