Все это ужасно занятно, а Айана очень любопытная. В ней, по словам матушки, сидит шустрый востроглазый зверек, которому до всего есть дело. Он заставляет лазить по деревьям, забираться в большие дупла и маленькие пещерки.
Углядев старую лисью нору, этот зверек радостно запищал: «Давай посмотрим, что там!» Пришлось сунуться вглубь. Ход был не особенно длинный и скоро закруглился. Айана понюхала воздух, пахнущий псиной и тленом. Глаза привыкли к темноте и увидели мелкие косточки, кучку свалявшейся шерстки и перышки. Наверное, матушка-лиса приносила лисятам птах.
Девочка выползла из норы, отряхнула платье и с досадой осмотрела его: опять выпачкалась. Ну никак не удается прийти домой в чистой одежде. Что за зверек в ней неугомонный! Матушка будет недовольна… А-а, пускай! Что теперь-то терять. Айана идет к Хозяйкам, а там она замарается еще больше. Ей нравится возиться с глиной – первовеществом земли.
Хозяйки обжигают необыкновенные горшки. Все, что кипит и варится в них, – целебно. Глина бывает разной, а горшечницы знают ту, в которой живет материнская суть. В этой скудели много солнца, влаги и ветра. Лишь Хозяйкам доверяет Алахчина лепить из своей сокровенной плоти.
Желтую огнеупорную глину они достают осенью из сырого лона земли и толкут в лиственничных ступах. Весной разводят суоратом и добавляют порошок, тертый из битых черепков. Долго-долго крутится в ладонях ытык, взбивая все вместе, как сливки. Вязкие слои превращаются в блестящие, плотные и гладкие круги. Прирученная скудель уже не липнет к пальцам, а ластится к ним, не клеясь, гнется гибко и мягко.
Никому нельзя смотреть, как работают Хозяйки. Не то глянет сумрачно человек с темной мыслью и начнут изделия трескаться. А Айане старухи разрешают бегать рядом сколько угодно, показывают, как сотворяется горшок. Матушка тоже умеет лепить, иногда глину помесить дает, но дома все это не так интересно. А тут каждый раз выясняется что-нибудь новое.
Если в дозволенные дни творения душа чиста, Хозяйка берет комок скудели, мнет его, катает и плющит, пока не закрутится ровная, податливая труба. Трубу горшечница насаживает на овальный камень. Легкие удары мокрой деревянной лопатки выглаживают бока снаружи, тальниковый обруч помогает вылепить отверстие. От ширины обруча зависит, каким выйдет «рот» посудки. Теперь можно вынуть камень и вылепить донце.
Горшок напоминает большое утиное яйцо с горлышком. А еще – живот невестки, которая носит в себе детку. Айана спросила у Хозяек: почему горшок, яйцо и живот беременной женщины так похожи? Третья Хозяйка ответила, что все это можно назвать одним словом «чаша».
Узоры на вид незатейные, но со всякими приговорами и оберегами. По ним люди узнают, кто горшок лепил. Три тонких венчика по кругу обозначают три мира. У Второй валики рубчатые, у Третьей – с косыми нарезками, как волосяной шнурок. Она нарочно отращивает для этого длинные ногти. Есть и подсобные палочки с серебряными бляшками на концах. Снизу выгравированы кружочки, треугольники-урасы, крестики, узлы-туомтуу и другие рисунки. Все эти знаки тоже с секретным оберегающим смыслом.
Подсушенный у печи горшок кладут в берестяную кадку с сенным гнездышком и укрывают мягкой шкуркой. Там он, подобно яйцу, сохнет и твердеет три дня. Щелкнешь по круглому боку доспевшего изделия – раздаются звонцы. Стало быть, духи-предки благосклонны к тому, кто его заказал. А если звук глухой – знать, сердятся на что-то.
На пламенных углях горшок сидит и дышит, покуда не станет пунцовым. Для пущей прочности и глянца его несколько раз поливают горячим суоратом с озерной щелочью и вновь калят, пока глиняная плоть вдосталь не нальется огненной силой. Поставишь новорожденный горшок ближе к окну и диву даешься, любуясь солнцем, просвечивающим в боках.
Во дворе Хозяек, волнуясь, прохаживался молодой дядька из кузнечного аймака. Рассеянно спросил новостей, но не дослушал ответа, повернулся к открывшейся двери. Вышла Вторая с горшком в руках.
– Ну как?! – воскликнул гость.
– Без шероховатостей, – торжественно возгласила она. – Справный мальчик.
– Ох, слава Творцу, – с облегчением вздохнул мужчина и вытер лицо рукавом.
Айана поняла: у дядьки в семье появилось дитя. По тому, какой получается первая посуда нового человека, почтенные старухи определяют его будущее. Беда, если горшок расколется или треснет в очаге. А тут все хорошо. Без шероховатостей. Значит, ребеночек будет здоров.
Дома дядька перевернет посудку вверх дном, поставит рядом с люлькой сына, и духи-пожиратели детей не посмеют к нему приблизиться. Нет для чертей приметы хуже, чем перевернутая чаша. Нечистые боятся, что люди подкараулят их, поймают и заключат внутрь. Потом целую вечность бесись в заточении и жди, пока кто-нибудь не отыщет горшок в земле или воде. А посчастливится, так еще улестить попробуй нашедшего, чтобы выпустил.
Вторая Хозяйка пригласила Айану пообедать с ними. Третья, выйдя куда-то, скоро вернулась, но в каком виде! Волосы торчком, на лице темные разводы, будто седмицу не умывалась, руки в земле!
– Что с тобой? – испугалась Айана.
– Ничего, – пожала плечами старуха.
– Почему ты такая грязная?
– Ты же ходишь грязная, и никто не удивляется, – зевнула Третья. – А мне что – нельзя?
Опустив голову, Айана вышла из-за стола. Опять ее, как маленькую, проучили. Они с Третьей вымылись, почистили платья, привели в порядок волосы. Лишь тогда снова молча сели за стол и молча же начали есть.
Девочка знала: на самом деле Хозяйки сейчас болтают вовсю. Для разговора им не нужно трудить рты. Старухи думали, что Айана не слышит их перекрестных мыслей. А она давно научилась открывать створки темени и прекрасно все слышала.
Разговоры Хозяек были большей частью скучными и непонятными. Но в этот раз девочка насторожилась: старухи говорили о ней. «Капелька» – так они называли Айану в своих мысленных беседах.
«Капелька уже вошла в возраст Шагающей любознательности и прошла первое Посвящение, – сказала Третья. – Как мы просили, Эдэринка поила ее во время болезни только водой. Тело девочки три дня лежало в беспамятстве. В последнюю ночь она бредила».
«Значит, ее души познакомились с другими мирами! – обрадовалась Вторая, и забеспокоилась: – Капелька светла, она многого ждет и много обещает, но джогур еще так неустойчив! Сможет ли она пройти Посвящение Кёс через три весны, в возрасте Спорящего сознания? Не нарушим ли мы закона Круга, посвятив в святая святых дитя, которое едва ступило в постижение миров и носит в себе сотни сложных вопросов? Без того все идет не по правилам. Нас осталось двое вместо обязательных трех. В Хозяйки собираемся посвятить девочку, в лоне которой скоро начнет кровиться сок рода, открывающий врата миров!»
«А не пора ли нам перестать опасаться отворенных врат? Мы несправедливы к другим мирам. В них тоже живут те, кому нужна помощь, а они, в свой черед, могли бы в чем-то помочь нам. Ты считаешь правильным, что женщина становится Хозяйкой Круга, когда и женщиной-то быть перестает?»
«Так велели предки. Ключ рода, падающий каждый месяц…»
Третья перебила:
«Это веление тех, кто не ведает ключа! Кто видит в нем лишь стыд, опасность и нечистоту! Что понимают в нашем исконном земном ремесле горшечниц мужчины – носители драчливого и заносчивого духа? В деле, где нужны глубинные и постоянные сила и храбрость, а не воинственные порывы, любезные одному только Илбису? Ведь даже хозяйство мужчин, что ниже пояса, хвастливо торчит наружу, крича об их поверхностном смысле!»
Вторая закаменела лицом:
«Прости, если обижу, но тебе ли, женщине, которая не имела сына… знала троих мужей и ни одного доброго среди них… судить о настоящих мужчинах? Лучше бы нам не касаться извечно глупого спора, кто на Земле главнее».
Уголки рта Третьей угрюмо опустились.
«Может, посвятить Капельку в возрасте Впередсмотрящей мечты? – примирительно проронила Вторая. – Самые подходящие весны, когда у человека сильно желание согревать других… Ведь до зрелости девочки мы с тобой просто не доживем».
Айана не выдержала и сказала вслух:
– А моя бабушка Главная жила очень долго. Она ушла по Кругу, когда сама захотела!
Обе почтенные старухи уставились на нее и громко спросили:
– Откуда ты знаешь?
– Матушка говорила.
– Но почему ты вдруг вспомнила бабушку? – вкрадчиво поинтересовалась Третья.
– Потому что посмотрела на эту круглую посуду, – схватив обеими руками мису с остатками вкуснейшего супа, Айана мигом облизала ее, – и вдруг подумала о вечном Круге. Мне бы, конечно, хотелось поскорее встретиться с бабушкой, ведь она ушла до моего рождения, но вряд ли это случится. Уж я-то умереть никогда не захочу!
Старухи многозначительно переглянулись, забыв сделать девочке замечание за ужасное поведение за столом. Айана на это и надеялась.
– А если я все-таки когда-нибудь умру, – добавила она, – то вернусь обратно. Недаром же мое имя означает Путь. Тот, кто идет долго, непременно возвращается.
Пользуясь новым замешательством Хозяек, Айана облизала мису из-под сливок.
Так вот что называется Посвящением!
Странный, короткий и яркий недуг девочка пережила после праздника Новой весны. Вначале все кости страшно ломило и выкручивало. В горле вздулся душный крик, но рот не открывался, и веки были крепко затворены. Айану будто замкнуло внутри себя, как пойманного в горшок и безнадежно беснующегося в темноте чертенка. Она плакала, дрыгала ногами, изо всех сил била кулаками о стену, но все это мысленно. Снаружи тело не повиновалось даже кашлю, который скопился в горле.
Вечер и утро, и еще утро и вечер… Девочке чудилось, что она умерла. Слышалось, как матушка отдает братьям вполне обыденные приказы принести то, сделать это, и душу царапала обида. Время от времени отец поил Айану водой, но легчало ненадолго.
Целебная дрема пришла в первую ночь полнолуния. Девочка уснула не глубоко. Ее воздушная душа словно раздвоилась, и то отдалялась от неподвижного тела, то снова стригла у лица сквозистыми стрекозьими крылышками. Чуть позже лопатки странно вспухли и защекотались. Почесаться Айана не могла – руки лежали по бокам совершенно безучастно.