С левой стороны на деревянном полу застыло пятно крови.
– Ваша дочь никогда не делала никому вреда, – сказал чернокожий. – Только себе самой.
Ингрид повернула к нему голову:
– Как вас зовут? – спросила она.
– Корнелиус.
– А меня Ингрид. Это отец Пейдж, Саймон. Но вы ошибаетесь, Корнелиус.
– В чем?
– Она сделала больно не только одной себе.
Корнелиус подумал, потом кивнул.
– Видимо, это правда, Ингрид. Но, понимаете, в ней все равно много хорошего. Все равно. Мы с ней часто играли в шахматы. – Он посмотрел в глаза Саймону. – Она говорила, что это вы научили ее играть.
Саймон кивнул, говорить сейчас он не мог, боялся, что не выдержит.
– Еще она любила гулять с Хлоей. Это моя собака. Кокер-спаниель. Говорила, что дома у нее тоже была собака. Сказала, что скучает по ней. Я понимаю, Пейдж принесла вам страдания, но сейчас я говорю о намерениях. Я видел это и раньше, увижу и снова. Это дьявол – он вечно ловит тебя в свои сети. Всюду сует свой нос, тычет пальцем, пока не найдет твою слабость, а потом, понимаешь, залезает прямо тебе под кожу, поселяется в твоей крови. Например, с помощью выпивки. Или азартных игр. Воплощается в вирус, так тоже бывает, рак, например, или еще что-нибудь в этом роде. А еще дьявол живет в героине, в роке, в метамфетамине… Да в чем угодно. И все это дьявол, хоть и обличье разное.
Он повернулся и посмотрел на кровавое пятно на полу.
– Дьявол может быть и в человеческом обличье тоже, – сказал Корнелиус.
– Я думаю, вы и Аарона знали? – спросил Саймон.
Корнелиус продолжал смотреть на кровь.
– Вы понимаете мою болтовню про дьявола, который попадает прямо в кровь человека?
– Да, – сказала Ингрид.
– Иногда ему вовсе не нужно вмешиваться и подталкивать. Человек сам все за него делает. – Корнелиус посмотрел на них. – Я никому не желал бы смерти, но, говорю вам, бывало, поднимусь сюда к ним, а он под кайфом, да и Пейдж тоже, лежат тут в собственной вонище, а я смотрю на него, смотрю на то, что он натворил, и мечтаю о том…
Голос его затих.
– Вы обращались в полицию?
– Это они обращались ко мне, но мне нечего было им сказать.
– А когда вы в последний раз видели Пейдж?
Корнелиус помедлил.
– А я вроде надеялся, вы мне что-нибудь скажете.
– В смысле?
В коридоре послышался какой-то шум. Корнелиус высунул туда голову. Прямо к ним ковыляла юная парочка, парень и девушка прижались друг к другу так тесно, что трудно было сказать, где кончается один и начинается другой.
– Корнелиус, – с акцентом сказал молодой человек, – что тут, б-блин, происходит?
– Все нормально, Энрике. Как дела, Кэнди?
– Обожаю тебя, Корнелиус.
– Я тебя тоже.
– Что, уборкой занимаешься? – спросил Энрике.
– Не-е… Просто решил посмотреть, все ли в порядке.
– Этот козел был полное дерьмо.
– Энрике! – воскликнула Кэнди.
– Что?
– Он же умер.
– Значит, теперь он мертвое дерьмо. Так лучше?
Энрике сунулся в дверь, заглянул в комнату и увидел Саймона с Ингрид.
– Кто это тут с тобой?
– Просто какие-то копы, – ответил Корнелиус.
Поведение парочки сразу изменилось. Прежде ленивая, расслабленная походка вдруг стала куда более целеустремленной.
– О, приятно познакомиться, – пропела Кэнди.
Они оторвались друг от друга, заторопились вглубь коридора и в самом конце его скрылись в какой-то комнате. Корнелиус с улыбкой смотрел им вслед, пока они не исчезли из виду.
– Корнелиус… – сказала Ингрид.
– Мм?
– Когда вы в последний раз видели Пейдж?
Он медленно повернулся, печальным взглядом окинул комнату.
– То, что я сейчас вам скажу, – начал он, – я не сказал полицейским по очевидным причинам.
Они ждали продолжения.
– Вы должны меня понять. Может быть, я что и приукрашиваю, рассказывая тут вам про Пейдж, про то, как хорошо она относилась ко мне и к Хлое. Но дело в том, что она была тот еще подарочек. Наркоша. Когда приходила ко мне… ну, то есть типа в шахматы поиграть или перекусить чего-нибудь, что уж тут говорить, хотя я не люблю об этом трепаться, я за ней все время присматривал. Понимаете, о чем я? Беспокоился, как бы она чего-нибудь не стащила, ведь все наркоши такие.
Саймон все понимал. Пейдж и у них тащила все, что плохо лежит. Из бумажника Саймона пропадали деньги. А когда исчезли кое-какие украшения Ингрид, Пейдж заявила, что она тут ни при чем, да с таким артистизмом, что это тянуло на «Оскара».
«Все наркоши такие».
Наркоша.
Его дочь – наркоманка. Саймон никогда не позволял себе открыто выговорить это слово, но, сорвавшись с губ Корнелиуса, оно обрушилось на него как ужасная, неопровержимая реальность.
– Я видел Пейдж за два дня до того, как убили Аарона. Внизу, возле входной двери. Я входил в дом, а она бежала вниз по лестнице. Чуть не шлепнулась. Будто убегала от кого-то. Так быстро, что я и вправду испугался, что она споткнется и упадет.
Корнелиус смотрел куда-то в пространство, словно все еще видел ее перед собой.
– Я протянул к ней руки, чтобы не дать ей упасть. – Корнелиус поднял руки, хотел показать, как он это сделал. – Я окликнул ее. Но она как ветер пронеслась мимо и выскочила на улицу. То есть такое бывало и раньше.
– Что бывало и раньше? – спросила Ингрид.
Корнелиус повернулся к ней.
– Ну, когда она так быстро пробегала мимо меня. Словно не в себе, словно не видит меня, не знает, кто я такой. Так бывало не раз: пробежит вот так мимо – и к пустырю, который у нас тут рядышком. Заметили его, когда подходили к дому?
Саймон и Ингрид одновременно кивнули.
– Он весь окружен колючкой, но там сбоку есть проход. Вот она и бежит за дозой… к Рокко.
– Рокко?
– Это местный наркодилер. Аарон на него работал.
– Аарон торговал наркотиками?
Корнелиус вскинул брови:
– А это вас удивляет?
Саймон и Ингрид обменялись быстрыми взглядами. Нет, это их нисколько не удивляет.
– Дело в том, что, когда наркоману нужна доза, вы можете хоть защитников НФЛ поставить на его пути, он все равно прорвется. Так что все, о чем я говорю сейчас – ну, то, что она мчалась как сумасшедшая, – в этом не было ничего странного.
– А в чем тогда было странное?
– На лице у Пейдж я заметил синяки.
У Саймона даже зашумело в ушах, а собственный голос зазвучал словно откуда-то издалека:
– Синяки?
– И кровь тоже. Словно ее избивали.
Саймон сжал кулаки. Его охватила ярость, горячая волна прокатилась по всему телу. Наркотики, наркоша, обдолбанная, что там еще – он ведь мог что-то с этим сделать, как-нибудь остановить все это.
И кто-то избил его девочку.
Саймон живо представил себе, как безжалостная рука складывается в кулак – сжимается, как сжались сейчас его кулаки, – потом кулак отходит назад, на лице презрительная ухмылка, и этот кулак врезается в беззащитное лицо его дочери.
Жгучая злость, бешеная ярость бушевала в его груди.
Если это был Аарон и если каким-то чудом Аарон оказался бы сейчас перед ним, Саймон убил бы его, ни секунды не колеблясь. Без всякой жалости. И не чувствуя себя виноватым.
Прикончил бы его на месте.
Саймон снова ощутил теплую ладонь Ингрид, она взяла его за руку, возможно пытаясь привести в чувство.
– Я понимаю, каково вам сейчас, – сказал Корнелиус, глядя Саймону в глаза.
– И что вы тогда сделали? – спросил Саймон.
– А кто говорил, что я что-то делал?
– Но вы ведь поняли, что я сейчас чувствую, – сказал Саймон.
– Это не значит, что я что-то сделал. Я ей не отец.
– Значит, пожали плечами и занялись своими делами?
– Возможно.
Саймон покачал головой:
– Не верю, что вы могли спустить ему такое.
– Я его не убивал, – сказал Корнелиус.
– Если это сделали вы, – сказал Саймон, – дальше этой комнаты ничего не пойдет.
Корнелиус бросил быстрый взгляд на Ингрид. Она кивнула, как бы пытаясь подбодрить его.
– Пожалуйста, расскажите, что было дальше.
Корнелиус потеребил седую бороду. Снова оглядел комнату с таким видом, будто оказался в ней в первый раз в жизни и увидел, насколько она запущенная.
– Да, я поднялся сюда.
– И?..
– Постучал в дверь. Она была заперта. Тогда я достал свой ключ. Как сделал это сегодня. Открыл дверь…
Музыка наверху умолкла. В комнате стало совсем тихо.
Корнелиус посмотрел на матрас на полу справа.
– Аарон лежал вот здесь. В отключке. Воняло так, что трудно было дышать. Мне хотелось поскорей убежать и забыть обо всем.
Он замолчал.
– И что вы сделали? – спросила Ингрид.
– Осмотрел костяшки его пальцев.
– Простите?
– Костяшки пальцев на правой руке Аарона были ободраны. Ссадины были свежие. И тогда я все понял. А чего тут удивительного, подумал я. Конечно, это он ее бил. Я, значит, стоял над ним…
Он опять замолчал. На этот раз с закрытыми глазами.
Ингрид шагнула к нему.
– Все нормально, – сказала она.
– Как я говорил уже, Ингрид, я целыми днями об этом думал. Может быть… может быть, я сделал бы больше, будь такая возможность. Не знаю. Если бы этот подонок не спал. Если бы он не спал и попытался что-то объяснить, оправдаться. Может, тогда бы я просто пошумел, и все. Вы меня понимаете? Ну вот, стою я и гляжу на этот кусок дерьма. И может быть, на этот раз, после того, что я увидел… ну вот я и подумал, что сделаю что-нибудь, а не просто покачаю головой и поплетусь прочь.
Корнелиус открыл глаза.
– Но я ничего не сделал.
– Вы ушли оттуда, – сказала Ингрид.
Он кивнул.
– А тут по коридору идут Энрике и Кэнди, ну, как сегодня. И я закрыл дверь и пошел вниз.
– И это все?
– Это все, – ответил Корнелиус.
– С тех пор вы Пейдж не видели?
– И Пейдж не видел, и Аарона не видел. Когда пришли вы вдвоем, я подумал, что, возможно, я был не прав.
– В чем не правы?
– Может быть, Пейдж отправилась вовсе не на пустырь, не к Рокко. Может быть, она убежала домой и рассказала мамочке с папочкой о том, что случилось. И вот они явились сюда и… в общем, они же одна семья. Одной крови. Поэтому сделали кое-что большее, чем просто думать об этом.