Она подошла к дежурному администратору и спросила, как пройти в ресторан, и тот посмотрел на нее такими глазами, будто она говорит с ним на суахили.
– У нас ресторана нет.
– Это «Говард Джонсон», и у вас нет ресторана?
– Именно так. Здесь неподалеку есть ресторан «Портланд пай компани». А еще в полутора милях дальше – «Докс Сифуд».
Елена отошла от стойки и, не выходя из холла, быстро погуглила. Как это она не заметила, что в гостиницах сети «Говард Джонсон» в течение нескольких лет закрывались рестораны? К 2005 году их, оказывается, осталось всего восемь, а теперь вообще только один в городе Лейк-Джордж, штат Нью-Йорк. Она даже посмотрела, долго ли ехать до этого города, оказалось, что часов пять.
Слишком далеко. Да и отзывы о нем далеко не блестящие.
Тогда она направилась в один из баров, устроенных в стиле пивоварни, смотрела игру и довольно много выпила. Все думала о двух наиболее значимых мужчинах в своей жизни: о своем отце и о Джоэле, о том, что судьба слишком рано забрала у нее обоих. На попутке вернулась обратно в гостиницу – отсутствие оранжевой крыши или хотя бы флюгера должно было подсказать, что времена изменились, – и завалилась спать.
Утром Елена надела синий блейзер с джинсами и посмотрела в Интернете, как добраться до агентства «Надежда и вера» в Уиндхэме. Полчаса, дорога свободна, пробок нет. В головном офисе Елены уже все подготовили, и теперь у нее есть полномочия выступать как от имени родственников пропавшего Генри Торпа, так и от имени родственников недавно убитого Дэмиена Горса.
Шансов на успех предприятия почти никаких.
Агентство по опекунству и усыновлению «Надежда и вера» располагалось в небольшом офисном комплексе позади кафе «Эпплби» на Рузвельт-трейл. Владелец, мужчина с буйной шевелюрой седых волос, представился как Мэйш Айзексон, он приветствовал ее нервной улыбкой и вялым рукопожатием – ладонь его была похожа на дохлую рыбу. На носу у Мэйша красовались стильные очки в черепаховой оправе, щеки заросли растрепанной бородой.
– Не знаю, чем могу вам помочь, – уже в третий раз проговорил Айзексон.
На лбу у него блестели капельки пота. Когда они сели, Елена вручила ему доверенности. Айзексон внимательно прочитал все, что там было написано.
– Давно ли были оформлены эти усыновления? – спросил он.
– Генри Торп – двадцать четыре года назад. А Дэмиен Горс – около тридцати.
– Повторяю еще раз: не знаю, чем я могу вам помочь.
– Я бы хотела взглянуть на все документы, касающиеся этих усыновлений.
– Которые имели место так много лет назад?
– Да.
Айзексон сложил руки на груди.
– Миз Рамирес, надеюсь, вам известно, что усыновления эти были совершены анонимно?
– Да, известно.
– Значит, если бы даже у меня была эта информация, вы должны знать, что по закону я не могу предавать гласности документы, касающиеся регистрации усыновлений.
Он лизнул палец с аккуратно подстриженным ногтем, выдернул из шкафчика листок бумаги и подвинул его через стол, чтобы Елена могла с ним ознакомиться.
– Законы сейчас уже не столь строгие, как прежде – что касается прав усыновляемых и все такое, – тем не менее вы должны следовать определенному протоколу.
Елена заглянула в эту бумагу.
– Первый шаг – пойти в канцелярию округа, я подскажу, где это, и написать заявление в окружной суд. Потом будет назначен день, когда вас примет судья…
– У меня на это нет времени.
– Тут я связан по рукам и ногам, миз Рамирес.
– Документы обеих семей хранятся здесь. У вас в офисе. Члены семей пользовались вашими услугами и хотят, чтобы я посмотрела все бумаги.
Он опустил глаза и поскреб затылок.
– При всем уважении, родственники не имеют права решать, что можно, а что нельзя. Оба усыновленных взрослые люди и теперь могут сами подать ходатайство в суд или в наш офис. Насколько я знаю, мистер Горс недавно скончался. Это правда?
– Да, он был убит.
– О господи, это ужасно.
– Именно поэтому я здесь, между прочим.
– Я очень сожалею об этой трагедии, но с юридической точки зрения это, скорей всего, означает, что потребуется написать какую-то другую бумагу. Мне просто неизвестно, что надо делать в случае, когда усыновленный уже умер…
– Был убит.
– …и одному из приемных родителей… его матери, как видно из этого документа… понадобилась информация о настоящих родителях усыновленного. Я не вполне уверен, что она имеет на это право. А что касается Генри Торпа, ведь он еще жив, так?
– Он пропал при подозрительных обстоятельствах.
– И тем не менее, – сказал Айзексон, – я не совсем понимаю, каким образом кто угодно – родитель, опекун, да кто бы то ни был – мог бы иметь право подавать ходатайство от его имени.
– Они оба были усыновлены здесь, в этом офисе, мистер Айзексон.
– Я в курсе.
– Эти два человека – их усыновление еще в детстве было оформлено здесь, в вашем агентстве – совсем недавно контактировали друг с другом. Насчет этого вы тоже в курсе?
Айзексон молчал.
– Теперь один из них мертв, другой пропал при весьма таинственных обстоятельствах.
– Я вынужден попросить вас уйти.
– Ну так попросите, – сказала Елена.
Она сложила руки и не сдвинулась с места. Сидела и смотрела на него в упор.
– Но я же связан по рукам и ногам, – снова попробовал он. – Я бы рад вам помочь, но…
– Документы об усыновлении оформляли вы лично?
– За эти годы в нашем офисе было оформлено много усыновлений.
– Аарон Корвал – вам о чем-нибудь говорит это имя? Может быть, вы помните его отца, Уайли. Эта семья владеет фермой с участком леса, а также гостиницей в Коннектикуте.
Он молчал. Но видно было, что Елена попала в точку.
– Мистер Корвал был вашим клиентом? – спросила она.
– Не знаю.
– Он тоже мертв. Я имею в виду Аарона Корвала.
Лицо его утратило последние остатки румянца.
– Его усыновление тоже здесь оформлялось?
– Не знаю, – повторил Айзексон.
– Проверьте в ваших документах.
– Я вынужден попросить вас уйти.
– Да не собираюсь я никуда уходить. Ведь вы тогда работали здесь – когда оформлялись эти усыновления.
– Я открыл это агентство.
– Да, я знаю. Очень трогательная история о том, как вы хотели спасти малых деток и соединить их с любящими приемными родителями, потому что у вас у самого проблемы с отцовством. И мне об этом известно все. Я знаю всю вашу подноготную. На вид вы достопочтенный человек, который из кожи лезет вон, чтобы помочь людям, но если в вашей документации по усыновлению что-то не так…
– Ничего такого нет.
– Но если есть, то я обязательно это найду. Я буду проверять каждый ваш шаг, и, если раскопаю хоть одну оплошность, вольную или невольную, я воспользуюсь ею как рычагом. Посмотрите мне в глаза, мистер Айзексон.
Он поднял глаза и попытался поймать ее взгляд.
– Вы что-то знаете.
– Нет, не знаю.
– Да-да, знаете.
– Каждое усыновление у нас оформлено совершенно прозрачно. А если один из моих сотрудников совершил за наш счет мошенничество…
Так, кажется, становится теплее. Елена наклонилась вперед.
– Если все дело в этом, мистер Айзексон, то я – ваш первейший друг. Я пришла, чтобы помочь вам. Позвольте мне посмотреть папки. Ваши папки. Не те, где с правовой точки зрения все в порядке. Позвольте мне выявить мошенничество и уладить это дело.
Он молчал.
– Мистер Айзексон?
– Эти папки я показать не могу.
– Почему?
– Они пропали.
Она ждала продолжения.
– Пять лет назад у нас был пожар. И весь архив сгорел. Но проблема не в этом. Все самые важные документы хранятся в окружной канцелярии. Как я и говорил. Но если бы я даже хотел показать вам эти папки – чего по закону я делать все равно не имею права, – они находятся в окружной канцелярии. Вам надо обратиться туда.
Она внимательно вглядывалась в его лицо.
– Вы что-то недоговариваете, мистер Айзексон.
– Мы не совершали ничего противозаконного.
– Ладно.
– И еще я думаю, что бы там ни было… в общем, мы старались, чтобы для детей было лучше. Меня прежде всего заботит только это. Я всегда думаю о детях.
– Не сомневаюсь, что это так. Но теперь на этих детей идет охота, их убивают.
– Не понимаю, какое это имеет отношение к нам.
– Может быть, никакого, – сказала она, но не стала упоминать, что агентство «Надежда и вера» пока у нее единственная зацепка. – Может быть, я смогу вас оправдать. Вы хоть помните эти дела?
– Отчасти – да. И отчасти – нет.
– Что вы хотите этим сказать?
– Для оформления этих дел требовалась некоторая дополнительная секретность.
– В каком смысле?
– Все матери были незамужние женщины.
– А разве мало у вас было незамужних матерей? Я имею в виду, даже тогда.
– Да, – медленно проговорил он и погладил бороду. – Но эти девушки принадлежали к довольно ортодоксальной ветви христианства.
– Какого толка?
– Я так и не узнал. Но я также думаю… они не любили мужчин.
– Что это значит?
– Не знаю. Действительно не знаю. Но мне не позволили узнать имена матерей.
– Но ведь хозяин здесь вы.
– Да.
– Значит, вы должны были подписывать документы.
– Я и подписывал. И видел имена матерей один-единственный раз. Сейчас ни одного не помню.
Он помнит. Конечно помнит.
– А имена отцов?
– В документах всегда указывалось, что отец неизвестен.
Он поглаживал бороду так энергично, что вырывал волоски и они оставались у него на ладонях.
– Вы упомянули о каком-то вашем сотруднике, – сказала Елена.
– Что?
– Вы сказали: «Если один из моих сотрудников совершил за наш счет мошенничество».
Елена изо всех сил старалась поймать его взгляд, но он не давал ей такого шанса.
– Значит, кто-то еще работал с этими делами?
Он шевельнул головой. Возможно, это был кивок, она не вполне была уверена, но расценила именно так.