– Кто?
– Ее имя Элисон Мэйфлауэр.
– Социальный работник?
– Да, – сказал он, потом подумал немножко и добавил: – Что-то вроде того.
– И именно Элисон Мэйфлауэр устроила вам эти дела?
Он понизил голос, говорил едва слышно:
– Наш разговор проходил в обстановке строжайшей секретности. Она сказала, что у нее есть несколько нуждающихся в заботе детей. Я предложил свою помощь, и она приняла ее, но на некоторых условиях.
– На каких условиях?
– Прежде всего, я должен был хранить тайну. И не задавать лишних вопросов.
Елена не спеша обдумывала услышанное. Когда она работала в ФБР, ее отряд проводил обыск в нескольких на первый взгляд «чистых» религиозных храмах и агентствах, которые занимались незаконным оформлением усыновления. В некоторых случаях белые дети пользовались таким спросом, что вступала в силу макроэкономическая реальность капиталистического общества, когда спрос рождает предложение, и цены резко подскочили. В других случаях в прошлом одного из потенциальных приемных родителей имелись обстоятельства, препятствующие законному оформлению усыновления. И снова дело решали деньги.
Порой очень большие деньги.
Елене приходилось вести себя крайне осторожно. Она явилась сюда не для того, чтобы устраивать у Айзексона обыск с целью найти доказательства, что он торгует детьми, чем он, возможно, занимался двадцать или тридцать лет назад. Ей нужна была только информация.
– Я действительно не знаю ничего такого, что могло бы вам помочь, – вдруг сказал Айзексон, словно прочитал ее мысли.
– А эта Элисон Мэйфлауэр. Она может знать?
Айзексон задумчиво кивнул.
– Вы знаете, где она сейчас?
– Она уже двадцать лет со мной не работает. Куда-то уехала.
– Куда?
Он пожал плечами:
– Я долго ее не видел, многие годы. Мы с ней давно утратили связь.
– «Долго»…
– Что?
– Вы сказали «долго», а не «давно».
Он запустил пальцы в свою шевелюру и глубоко вздохнул.
– Ну, не знаю… Наверное, она вернулась… В прошлом году я с ней случайно столкнулся. В одном кафе в Портленде, она там работала. В вегетарианском. Но когда она меня увидела… – Он замолчал.
– Что случилось, когда она вас увидела? – подтолкнула его Елена.
– Она ускользнула через заднюю дверь. Я пошел за ней, просто чтобы поздороваться, но ее уже нигде не было… – Он махнул рукой. – И вообще, может, это была и не Элисон. Она выглядела совсем по-другому – раньше у нее были длинные черные волосы. А у этой короткая стрижка, и волосы белокурые, так что…
Он подумал еще немного.
– Нет, все-таки это была Элисон. Я в этом уверен.
– Мистер Айзексон?
Он взглянул на нее.
– Где находится это кафе?
Глава двадцать пятая
Эш открыл глаза и первое, что он увидел, – прекрасное лицо Ди Ди.
Он мог бы подумать, что он уже умер, или у него галлюцинация, или еще что-нибудь в этом духе, но если бы дело было именно так, то увидел бы он и ее привычную, закинутую за спину светлую косу, а не эти золотисто-каштановые короткие локоны, которые ей пришлось носить поневоле.
А может быть, и нет. Может быть, после смерти ты видишь не то, что тебе больше всего нравится, а последнее, что видел при жизни.
– Все хорошо, – ласково сказала Ди Ди, но в голосе ее ему все равно послышалось нечто восхитительно неземное. – Только не шевелись.
Придя наконец в полное сознание, он осмотрелся вокруг. Ага, он все еще на территории секты. Обстановка в комнате не просто аскетичная – ее, можно сказать, вообще нет. Голые стены, никакой мебели. Стены окрашены все в тот же вездесущий серый цвет.
В комнате были и другие люди. Ди Ди попыталась помешать ему сесть, но он не послушался. В дальнем углу Эш увидел мать Адиону, глаза ее были опущены к полу, руки она сжимала перед собой. Ближе к нему, по обе стороны кровати стояли двое, которых он узнал по портретам в треугольной композиции на стене другой комнаты, – это были Визитер и Волонтер.
Один из сыновей Каспера Вартаджа (Визитер?), не говоря ни слова, вышел за дверь. Другой повернулся к матери Адионе.
– Вам повезло, – отрывисто проговорил он.
– Мне жаль, что так получилось.
– О чем вы думали?
– Он здесь чужой, его никто сюда не звал, – сказала мать Адиона, все еще опустив глаза долу. – Я защищала Истину.
– Это неправда, – сказала Ди Ди.
Сынок махнул рукой, приказывая Ди Ди замолчать, глаза же его все еще сверлили взглядом немолодую женщину.
– Не вам это решать, матушка.
Женщина не отрывала глаз от пола.
– Если у вас были какие-то опасения, вам следовало явиться на совет.
– Ты прав, конечно, – кротко кивнула мать Адиона.
– Вы можете идти, – сказал сын Вартаджа и отвернулся.
– Я сейчас уйду, но прежде, – пожилая женщина двинулась к Эшу, – я хочу принести ему свои искренние извинения.
Мать Адиона подошла к кровати, обеими руками взяла Эша за левую руку. Она поймала его взгляд и смотрела на него не отрываясь.
– Не могу выразить, насколько я сожалею, что заставила вас страдать. Да вечно пребудет Истина.
– Да вечно пребудет Истина, – как эхо, повторили за ней остальные двое.
Мать Адиона сжала руку Эша.
И в эту секунду он почувствовал в своей ладони клочок бумаги.
Эш посмотрел ей в глаза. Мать Адиона едва заметно кивнула, сложила его ладонь в кулак, в котором скрылся обрывок бумаги, и вышла из комнаты.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила Ди Ди.
– Прекрасно.
– Тогда одевайся, детка. Истинный хочет с тобой познакомиться.
Елена заметила черную доску, на которой широкой палитрой разноцветных мелков вегетарианское кафе с выкрашенными в зеленый цвет стенами рекламировало свой ассортимент. Кроме уже привычного «вегетарианский», доска пестрела другими завлекательными словечками типа «органический», «взаимная выгода», «постный» «ферментированная соя», «фалафель», «тофу», «сырой», «100 % натуральный», «эко», «свежий», «безглютеновый», «выращенный местными производителями», «экологичный», «с фермы прямо на стол». Бросалась в глаза вывеска, которая гласила: КАПУСТА – ЭТО ВСЕ! И еще одна, с выложенными зеленой овощной мозаикой словами: ЕШЬ ГОРОХ, А НЕ СВИНИНУ! С правой стороны стоял пробковый щит, на котором кнопками были приколоты объявления о разного рода экологических выставках и ярмарках (с экологической точки зрения правильно ли тратить на это бумагу?), а также о занятиях йогой и семинарах по приготовлению вегетарианских блюд. Для продвижения идеи вегетарианства не мешало бы украсить здание кафе гирляндами из конопли и разноцветных резиновых браслетиков.
За стойкой стояла Элисон Мэйфлауэр.
Она выглядела как типичная, можно сказать, классическая, пышущая здоровьем вегетарианка: высокого роста, загорелая, может быть, несколько сухощава, с высокими скулами, сияющей кожей и, как и описывал Айзексон, с коротко стриженными волосами. Она была столь ослепительной блондинкой, что закрадывалось сомнение в том, что цвет волос натуральный. Зубы ее тоже сверкали ослепительной белизной, хотя в улыбке таились некая нерешительность, сомнение и неуверенность. Когда Елена подошла к ней, она часто заморгала, словно ждала, что та принесла ей дурную весть или даже что похуже.
– Могу я вам помочь?
На коробке для чаевых было написано: ПООСТОРОЖНЕЙ СО СДАЧЕЙ – ЛУЧШЕ ОСТАВЬ ЕЕ У НАС. Елене этот призыв понравился. Она вручила женщине за стойкой свою визитную карточку со всеми телефонными номерами. Женщина взяла и принялась читать.
– Элисон Мэйфлауэр, – сказала Елена.
Женщина – Елена прикинула, что ей должно быть около шестидесяти, хотя вполне можно было дать и меньше, – снова заморгала и сделала шаг назад.
– Это вы мне?
– А кому же? Это же ваше имя. Хотя сейчас вас называют как-то иначе.
– Мне кажется, вы меня с кем-то…
– У вас два варианта, Элисон. Первый: сейчас мы с вами где-нибудь уединимся и поговорим с глазу на глаз, а потом я уйду, и вы меня никогда не увидите.
– А второй?
– Второй: я сделаю так, что вся ваша жизнь полетит кувырком.
Через пять минут Елена и Элисон сидели в дальнем уголке кафе. Ее место за прилавком занял какой-то бородач с мужским пучком на голове, которого Элисон называла Раулем. Вытирая кофейные чашки, этот Рауль все время пялился на Елену. Елена же старалась держать себя в руках и не закатывать глаза.
Как только они уселись, Елена без лишних слов сообщила, зачем она здесь. Ничего не приукрашивала, не ходила вокруг да около. Сразу пошла напролом.
Выложила и про убийства, и про таинственные исчезновения, и про не менее таинственные усыновления – словом, всю историю.
Сначала ее собеседница все отрицала.
– Я ничего об этом не знаю, – твердила она.
– Уверена, что знаете. Ведь это вы занимались делами усыновления в агентстве «Надежда и вера». Вы просили Мэйша Айзексона помалкивать об этом. Хотите, я притащу его сюда и он все подтвердит?
– Нет, не надо.
– Тогда давайте пропустим ту часть, где вы делаете вид, будто не знаете, о чем я говорю. Мне плевать на то, что вы продавали детей и все такое.
По правде говоря, Елене было глубоко не плевать. Когда все это закончится, если обнаружатся и другие преступления, она о них обязательно доложит правоохранительным органам и обязательно станет с ними сотрудничать, сделает все, что в ее силах, чтобы эта Мэйфлауэр и Айзексон получили свой срок. Но в данный момент прежде всего надо найти Генри Торпа, а если она призовет на помощь власти, все эти люди закроют рот.
Не к спеху, это дело еще подождет.
– Я назвала вам имена, – продолжала Елена. – Вы помните их?
– Я вела много дел по усыновлениям.
Она снова усиленно заморгала. Вжалась в кресло, подбородок уткнулся в грудь, руки сложила перед собой. Когда Елена служила в ФБР, ей пришлось изучать язык телодвижений, жестов и мимики. Ей было ясно, что Элисон Мэйфлауэр часто подвергалась унижениям и насилию, вероятно физическим. Причем со стороны одного из родителей, или мужа, или же и того и другого. Она часто моргает, значит готовится к чужой агрессии. Съежилась – значит готова уступить, умолять о пощаде.