Мне стало до боли в сердце жаль его – такого одинокого и внезапно постаревшего. Как будто силы покинули его, и теперь папа продолжает жить по инерции.
Через два дня, в течение которых мы не разговаривали, дождавшись отъезда Акелы в банк, отец вошел ко мне в комнату с длинным узким чемоданчиком в руках. Не говоря ни слова, он опустил его на стол, щелкнул замками и, откинув крышку, вышел. Я, не шелохнувшись в своем кресле, дождалась, пока папины шаги стихнут, чтобы не демонстрировать любопытства и дать родителю понять, что до сих пор обижена за неприятный разговор, и только потом подошла к столу. В чемоданчике, разобранная и аккуратно упакованная в специальные гнезда, лежала новехонькая «СВД». Сердце бешено заколотилось – отец определенно прочувствовал свою вину и поспешил загладить ее тем, о чем я давно мечтала. Ну и папа...
У меня ощутимо подрагивали пальцы, когда я бережно вынимала детали одну за другой и собирала оружие. Какая красавица – аж дух захватывает. Подойдя к окну, я прижала глаз к резинке прицела и осмотрела двор. Все как на ладони, и даже пуговицы на рубашке охранника я вижу, и количество отверстий в них... Господи, как же хочется опробовать...
Но сперва нужно пойти и помириться с отцом – такой подарок стоит того, чтобы немного прогнуться.
Он сидел в своем кабинете над стопкой бумаг и, сдвинув очки на кончик носа, что-то внимательно изучал, то и дело черкая на полях карандашом.
– Что тебе? – спросил совсем не ласково и не отрываясь от занятия.
– Пап... спасибо... я не ожидала, честно, – подойдя ближе, я обняла отца за шею и прижалась носом к лысой макушке, как делала в детстве.
– Ну, ты все равно этому обрадовалась бы больше, чем серьгам с бриллиантами, – хмыкнул отец, похлопав меня по руке.
– Да ты что-о-о! Какие серьги – о чем разговор?! Разве побрякушки могут сравниться!
– Ну вот, а потом ты обижаешься, когда я говорю, что воспитал тебя неправильно. Ты прости меня, Сашура, за разговор. Не хотел я тебя ударить, здоровьем клянусь – в мыслях не было. Не по твоей вине все произошло, а ты... Ты сделала так, как сердце подсказало.
– Я сделала так, как ты учил. Ты всегда мне говорил – своих не продают, иначе не человек ты – крыса подвальная. А Сашка... пап, ну, ты подумай – разве кто-то может сравниться с ним? – Я потерлась носом о папину щеку, и он потрепал меня по остриженному затылку:
– За что ты его любишь-то так, Сашура? Ведь старый он для тебя, в отцы годится – натурально.
– Ну и что? Любят за молодость разве? Я с ним столько пережила и узнала, сколько ни с одним ровесником за всю жизнь бы не усвоила.
– Ну, ладно-ладно. Будет об этом. И это... Саня... Акеле не говори про винтарь. Он не обрадуется. – Я кивнула, соглашаясь. – Ты сейчас иди к себе, у меня тут дел накопилось... – И я поняла, что разговор окончен, перемирие состоялось – пора убираться на свою территорию. И, выйдя из кабинета, вспомнила, что даже не поинтересовалась, почему он дома – неужели плохо чувствует себя? Но возвращаться уже не стала, справедливо опасаясь родительского гнева – папа никогда не повторял дважды свои слова.
В комнате я еще раз оглядела, обнюхала и ощупала винтовку, разобрала и тщательно упаковала в чемоданчик, после чего метнулась в гардеробную, сдернула там с полки джинсы и футболку с рукавами – слава небу, сегодня стало прохладно – и принялась лихорадочно собираться. Как я могла усидеть дома, когда в руках у меня такое чудо? Должна же я удостовериться в рабочих качествах!
Вызванный по телефону Никита вывел из гаража машину и вопросительно уставился на чемоданчик в моей левой руке.
– Не спрашивай.
Он пожал плечами – мол, как знаете, – и мы поехали в карьер. Сидя на заднем сиденье, я собирала винтовку под чуть удивленным взглядом телохранителя. Наконец он решился:
– Откуда, Александра Ефимовна?
– Подарок.
– Нынче девушкам стало принято винтовки дарить?
– Девушкам – нет, им по-прежнему актуальны цветы и дорогие побрякушки, – доставая коробку с патронами, проконсультировала я. – Со мной же чуть сложнее – цветов не люблю, к побрякушкам равнодушна. Как думаешь – велик ли выбор у ухажера?
Никита захохотал:
– А что – в городе завелся смертник, готовый поспорить за вас с самим Акелой?
– Все возможно. Или ты считаешь, что я недостаточно весомый трофей?
– Нет, я считаю, что Акела – достаточно весомый противник, с которым заведомо невозможно справиться, – веселился телохранитель, чувствуя, что я не возражаю против подобного тона.
– Слушай, Никс, а ты всерьез думаешь, что он стал бы за меня как-то... хм.. бороться?
Никита моментально оборвал смех и серьезно сказал:
– Вы эти глупости даже из головы выкиньте, Александра Ефимовна. И не пробуйте проверить – пожалейте потенциального противника.
– То есть?
– А вот то есть – с Акелой один на один еще никто не справился.
– Ты-то откуда это знаешь? – Я рассматривала в прицел верхушку молодой березы на самом краю оврага.
– А вы не знаете, что ли?
– Ну, знать-то я много чего знаю, да вдруг не то, что ты? – Меня почему-то насторожили слова Никиты, даже не знаю, с чего вдруг это неприятное ощущение холода по спине.
– Умеете вы к стене припереть, – вздохнул Никита. – Я скажу, только вы уж меня не сдайте случайно...
– Ты меня обидел, – перебила я. – Хоть раз я подводила тебя?
– Нет, но... мало ли... В общем, вы-то никогда не видели, как ваш муж дела делает, а я имел счастье пару раз убедиться. Он же больше одного предупреждения не делает никому. Раз сказал – на второй раз голову снес. Беззвучно.
– Не поняла...
– Да что непонятного? Мало желающих наступить Акеле на мозоль, он не потерпит. А дальше сами думайте – станет за вас бороться, если что, или нет.
Никита высказался, вытер вспотевший от волнения лоб и ушел куда-то в сторону. Мне показалось, он пожалел, что открыл рот и сказал мне это. Я же испытала двойственное чувство – с одной стороны, было приятно, что муж внушил всем, что он – тот единственный мужчина, с которым я буду, а с другой – как-то не укладывались слова Никиты в образ моего холодного и спокойного самурая. Особенно вот это уточнение про снесенную голову... Хотя я и раньше знала, что в молодости Сашка был фактически наемником, и у отца моего оказался по той же надобности – помогал устранить конкурента. Он и не скрывал своего прошлого. Но почему тогда сейчас мне так неприятно слышать об этом? Что изменилось во мне? Черт... Зря я затеяла этот глупый разговор о соперничестве...
Настроение испортилось, и даже новая винтовка в руках уже не радовала так, как утром дома. Ну, вот как одним словом можно угробить все? И ведь сама начала – к чему дурацкое кокетство перед телохранителем? К чему этот дешевый фарс с намеками на ухажера? Почему было не сказать, что винтовка – отцовский подарок? Нет же – захотела повысить собственную ценность в глазах телохранителя! А к чему, зачем? Неужели мне так не хватает мужского внимания? Тьфу...
Я прицелилась и выстрелила в ветку на самой макушке березы. Та надломилась у самого основания, повисла безвольно, поддерживаемая снизу другими ветвями. Плечо чуть заныло от отдачи, но вполне терпимо. Ко мне постепенно возвращался азарт стрелка – хотелось еще и еще, и это желание вытеснило мысли о муже. Никита находил в карьере все новые мишени, расставлял их все дальше от места парковки машины, но эти расстояния были совершенно недостаточны для такой мощной оптики. Однако представление о возможностях папиного подарка я вполне составила и была полностью удовлетворена тем, что получила.
По дороге домой я вдруг сказала, глядя в окно:
– А винтовку-то мне папа подарил.
– А я так и понял, – откликнулся Никита. – Кому еще пришло бы в голову сделать такой подарок женщине?
– Тогда зачем...
– Мне показалось, вам нравится этот разговор, и я его просто поддержал. Я просто не думал, что вы сомневаетесь в своем муже. В нем никто не сомневается. Никогда.
Что-то в тоне телохранителя сказало мне о безмерном уважении, которое Никита испытывал к моему мужу – и, по всей видимости, не только он один.
– Никс, ты Акеле про винтовку не говори, хорошо? Мы с папой так договорились. Ни к чему ему это знать – он очень против, чтобы я занималась стрельбой, к чему нервировать? А я с детства без оружия не могу.
– Это не мое дело, Александра Ефимовна. Захотите – сами расскажете.
Его суховатый тон очень удивил меня – в нем явно сквозило разочарование. Неужели мой телохранитель так странно реагирует на мои сомнения в муже? Странно. Я не замечала, чтобы они с Сашкой когда-то хоть парой слов перекинулись – и вдруг такая реакция.
Дома, полежав в теплой ванне и пообедав, я вдруг поняла, что Никита на самом деле обиделся за Акелу – я просто сопоставила все свои наблюдения за охраной и поняла, что мой муж являлся для них кем-то вроде бога, непогрешимого и безукоризненного. А я посмела при Никите высказать сомнения, запятнать, так сказать, светлый образ Акелы черными мыслями. Н-да...
Решать вопрос с задушевной подругой моего братца Сережей Козельским я решила радикально. Либо этот крашеный красавчик сдает мне своих хозяев – либо ему придется иметь дело уже не со мной. Сведения, добытые братом Никиты Саввой, оказались весьма кстати. Жил наш приятель один, в небольшой квартирке на самой окраине города, имел хорошую, хоть и подержанную, машину, а в свободное от моего дражайшего братца Саймона время любил полежать в сауне, располагавшейся в небольшом отдельном помещении прямо около дома.
– Я только вот что не понял... Семен Ефимович... он каким боком связан с этим доном педро, а? – спросил Никита, и я безапелляционно заявила:
– Ты дурак?! Они в покер вместе играют! Ну, подумаешь, Сереженька малость не того... ну, с ориентацией не дружит. Так что у него от этого – мозги отсохли? Савва их что – в постели видел?