Постойте. Это не совсем точно. Писательская жилка, заложенная во мне с детства, воображение и любовь к историям, которые помогли мне пройти через мрачные подростковые и школьные годы, желание и стремление творить, писать сценарии фильмов и телесериалов, сохранились и по сей день.
Изменилось мое понимание того, как делать это более эффективно, с большим удовольствием и творчески. Дело не в том, что теперь я лучше разбираюсь в математике, скорее, наоборот. Я лучше знаю себя, лучше понимаю человеческое поведение и доверяю себе. Даже когда чувствую себя полным мошенником – это самое важное время, когда надо доверять себе.
Мои языковые способности, обороты речи, словарный запас развились и расширились, теперь знаю разницу между акронимом и аббревиатурой.
Обретение собственного Голоса, способность обрабатывать и использовать свой жизненный опыт, важность которого невозможно измерить, – все это делает меня тем писателем, каким я являюсь в данный момент. И в основном потому, что я много писал. Очень много.
Я продолжаю этим заниматься, но не ради денег, а потому что мне нравится. Я часто говорил, что, где бы я ни ел – в Top Ramen или в Nobu[45], – я все равно буду писателем. Дело не в деньгах. Я знаю, что людям, которые пытаются свести концы с концами, неприятно это слышать. Но это правда. Были ли мои гонорары высокими? Безусловно. Я работаю в самой высокооплачиваемой отрасли на планете и каждый день благодарю Бога за это благословение.
Я получал удовольствие от того, что мне позволяли увеличивать свой гонорар. Достаточно взглянуть на мою коллекцию часов. Но, клянусь жизнями моих троих драгоценных детей, я утверждаю, что, если бы никогда больше не заработал ни копейки на писательстве, я бы продолжал писать.
У меня огромная страсть к этому занятию, и я стремлюсь стать самым лучшим писателем, каким только могу быть. Моя страсть не связана с результатом или возможным финансовым выигрышем. Она в самом процессе.
Я – писатель.
Если вы когда-нибудь услышите, как профессиональный писатель говорит, что он ненавидит писать, я разрешаю вам дать ему пощечину. Он лжет. Если бы он действительно ненавидел писать, то занимался бы чем-то другим. Есть много вещей, которые гораздо проще и обещают большую финансовую безопасность, чем писательство. Дороти Паркер, как известно, пошутила: «Я ненавижу писать, но мне нравится, когда я пишу». С тех пор как она это сказала, писатели заимствуют и переиначивают это изречение, пытаясь выглядеть такими же крутыми, как Паркер. Никто не может быть таким же крутым, как Дороти Паркер, но многие писатели любят рассказывать, как они ненавидят писать. И снова неправда. Возможно, они ненавидят деловую сторону профессиональной писательской деятельности (она может быть ужасной), или же они ненавидят то, как усердно им приходится работать, чтобы писать хорошо, потому что – обратите внимание – писать гораздо сложнее тем, кто умеет это делать, чем тем, кто не умеет. Лауреат Нобелевской премии Томас Манн сказал: «Писатель – тот, кому писать труднее, чем другим людям».
Мне нравится писать, даже когда это трудно и истощает меня душевно и эмоционально. Я люблю писать в те дни, когда повествование совершенно свободно льется потоком. Такие дни бывают редко, и я начинаю каждый писательский день с надеждой войти в состояние потока.
Что касается самого́ процесса, то я расскажу вам, как он проходит с момента появления идеи, через первый драфт, переписывание и до того момента, когда сценарий наконец будет готов.
Этот вопрос задают писателям так часто, что он превратился в клише, такое же старое, как <вставьте сюда любое действительно старое клише>.
Существует множество шуточных ответов, которые авторы придумывают, когда им задают этот вопрос. Некоторые утверждают, что от этого вопроса они приходят в ярость.
Почему такой, казалось бы, невинный и рациональный вопрос вызывает столько негодования у профессиональных писателей?
Потому что мы не знаем ответа. Представьте, что вы бухгалтер или программист и не знаете ответа на самый главный вопрос о том, чем вы занимаетесь. Как бы вы себя чувствовали? А потом представьте, что вам задают тот же вопрос каждый раз, когда кто-то узнает, чем вы зарабатываете на жизнь.
Я понимаю отвращение к этому вопросу, потому что он вызывает чувство разочарования и страха. Разочарование от того, что мы не знаем ответа, и страх, что если мы будем слишком много об этом размышлять, то идеи перестанут появляться.
Мои идеи приходят от моей музы – большого черного ньюфаундленда, который гавкает с небольшим кардиффским акцентом. Я никогда не знаю, когда он появится и как долго пробудет. В целом он дружелюбен и благосклонен, но иногда может быть нетерпелив или снисходителен.
Таков мой шутливый ответ. Настоящий ответ состоит в том, что идеи приходят отовсюду, и я никогда сознательно не охочусь за ними.
Идеи для художественных сценариев и даже целых телесериалов возникали у меня из таких, казалось бы, незначительных вещей, как наблюдение за тем, как человек ест в ресторане.
Идея для одного из эпизодов сериала, над которым я работал, возникла у меня после просмотра «Медвежонка из большого синего дома» с моей (тогда еще маленькой) дочерью. Я написал специальный пилот, который так и не был снят, но несколько раз перерабатывался на основе идеи, которую я почерпнул у одного персонажа из гонконгского фильма тридцатипятилетней давности.
Идея телевизионного сериала, которую я продал на тендере, родилась после обеда с дотошным бывшим газетным репортером.
Мне доводилось писать сценарии – как на заказ, так и по контракту, – когда какое-то воспоминание или нечто увиденное, услышанное открывало творческие шлюзы и полностью меняло направление сценария.
Суть в том, что идеи приходят постоянно. Я не могу их остановить. Ни один сценарист не может. У нас возникает так много идей, что мы никогда не сумеем изложить их все. Мы по своей природе наблюдатели за жизнью и поведением людей. Вот почему мы обычно закатываем глаза, когда кто-то говорит нам, что у него есть отличная идея и ему просто нужно, чтобы мы написали по ней сценарий. Мы закатываем глаза не из-за человека (ладно, иногда из-за него), а потому, что если бы он только знал, сколько у нас уже есть собственных идей, то никогда бы о таком не попросил.
Я расскажу вам о двух разных сценариях, которые написал. Один из них – эпизод для сериала «Морская полиция: Новый Орлеан», а второй – сценарий полнометражного фильма, который я недавно закончил. Вы увидите мой процесс, включая причуды и болезненные реакции, сомнения и страхи, а также то, как я беру зерно идеи и довожу его до готового сценария.
На создание полнометражного фильма – от моей первой мысли «А вот и сюжет!» до финального FADE OUT буквально прошли годы. Так бывает не всегда. Некоторые идеи развиваются от зарождения до завершения за считанные недели. Каждая идея и ее воплощение отличаются друг от друга.
Независимо от того, над какой идеей я работаю, мой процесс остается неизменным:
Все мои писательские дни начинаются одинаково. Так я поступаю с тех пор, как впервые познакомился с этой концепцией шесть или семь лет назад. Один из моих любимых фильмов на все времена – «Выбор игры» Стива Зеллиана, основан на реальной истории Джоша Вайцкина, который был одним из самых молодых шахматных гроссмейстеров в истории. После окончания шахматной карьеры Джош стал чемпионом мира по тайцзи. Много ли вы знаете людей, которые становятся лучшими в мире в двух совершенно разных областях? Потрясающе. Джош – мой герой.
Он научил меня тому, как начинать писательский день. Вы замечали, что, проснувшись, сразу же проверяете телефон? Электронную почту, социальные сети, СМС, что угодно. Так вот, когда мы так поступаем, наш мозг сразу же переходит в реактивное состояние.
Первое, что мы делаем после ночи спокойного сна и подзарядки, – реагируем на внешние раздражители. Когда вы так поступаете, то ставите креативные части вашего мозга, обеспечивающие проактивное состояние, позади пресловутого 8-го мяча[46]. Из-за этого вашему мозгу становится гораздо сложнее войти в то проактивное состояние, которое необходимо для творческого процесса.
Я научился у Джоша следующему… Первые 90 минут дня я не прикасаюсь к телефону: не проверяю электронную почту, не захожу в интернет, не просматриваю никаких сообщений. Я не смотрю ни на что в своем телефоне, кроме времени. Таким образом, когда я сажусь писать, мой мозг находится в наилучшем активном состоянии, а значит работает с максимальной концентрацией и креативностью.
Для меня это стало переломным моментом.
Иногда я могу просидеть три часа, прежде чем мне придет в голову проверить телефон. Но я никогда не работаю меньше 90 минут. Это абсолютный минимум. И я могу подтвердить, что благодаря новым привычкам моя креативность и продуктивность увеличиваются в геометрической прогрессии. Дело в том, что это нелегко. Мне потребовалось около двух недель, чтобы сформировать полезную привычку. Я не мог просто проснуться в один прекрасный день и изменить паттерн, который выработался более чем за десять лет. Но попробуйте. Скорее всего, в первую неделю вы будете то начинать, то прекращать, но как только полностью посвятите себя делу, ваша креативность возрастет.
Я большой фанат футбола (soccer), настолько большой, что часто называю его правильным именем – футбол (football), что приводит большинство моих американских друзей, не занимающихся футболом, в бешенство. Да ладно, Америка украла это название. А американский футбол следовало бы называть гандболом, поскольку руки в нем используются гораздо чаще, чем ноги. И гандболисты не будут возражать. Они вроде бы приличные люди.
Но я отвлекся.