— Чертовски верно, я опасный, — отозвался Холлоуэй. — Валяйте, устройте тут маленький ад, и увидите, что я сделаю.
Советника прервали прежде, чем он успел ответить, и Холлоуэй усмехнулся. Это означало, что за дверью толпа, и Машина не хочет, чтоб он разгласил информацию. Но мысль прозвучала, а слово, как говорится, не воробей. Мало кто сочувствовал ему, но новость быстро разлетится.
Послышался новый голос, резкий и металлический — голос одного из больших полицейских роботов. Он был на один шаг ближе к власти.
— Вы по оплошности проговорились, — сказал робот. — Со временем мы бы сами это обнаружили, но вы сэкономили нам время, сказав, что замок управляется акустически. Выходите и избавьте себя от часа беспокойства.
— Вы полагаете, я проговорился? — хмыкнул Холлоуэй. — Я хотел показать вам, что есть еще кое-что, чего вы обо мне не знаете. Так позвольте, я расскажу вам больше об этом замке. Он изготовлен вручную, причем гораздо лучше, чем любая деталь массового производства. Он крепкий. Вам не открыть его с наскока при помощи шумовых помех. Вы должны произнести строго определенные слова, иначе он не сдвинется с мертвой точки. Если б я хотел сделать для вас задачу действительно тяжелой, я бы настроил замок на свой голос. Но мне не хотелось, чтобы проблема была совсем уж неразрешимой.
— Есть еще какая-либо информация, которую вы желаете разгласить? — Городская Машина хорошо знала математику того, чему противостояла.
— Конечно. Механизм не имеет временного промежутка, за исключением того, что отпущено на инерцию частей. Я запрограммировал его на одно законченное сообщение из трех слов в одну секунду.
— Значит, замок открывается тремя словами?
— Да. Он отреагирует чуть меньше, чем в одну секунду на эти три слова. Давайте посмотрим, сможете ли вы их найти. Я выйду, если найдете.
— Эти слова будут найдены. Вы были психометрически обследованы много раз. Вдобавок у нас имеется список всех книг, которые вы прочли или просмотрели. Ваши возможности известны лучше, чем вы думаете.
Холлоуэй улыбнулся. Досье содержит огромное количество информации о нем — но этого недостаточно. Машина знает его словарный запас, который состоит, приблизительно, из пятидесяти тысяч слов, но которые пятьдесят тысяч? Она может установить ядро — где-то от тридцати до сорока тысяч наиболее часто употребляемых им слов, но после этого окажется в затруднении. Остаток ей придется выбирать из гораздо более длинного списка английских слов, а это приблизительно шестьсот тысяч. А если добавить разные глагольные формы и множественное число существительных, действительная сумма слов, которые он знает или может знать, возрастет во стократ.
По меньшей мере, машина вынуждена будет определить для него возможный словарь из, примерно, двух тысяч слов. Из этих двух тысяч ей придется рассмотреть любые возможные словосочетания, состоящие из трех слов, а это 8 на 10 в пятнадцатой степени комбинаций. При скорости одна комбинация в секунду машина за один день сможет прогнать через себя восемьдесят тысяч четыреста словосочетаний. Такими темпами машине потребуется не один десяток лет, чтобы исчерпать все возможности — несколько миллионов.
Городская Машина немедленно возьмется за решение задачи и будет решать ее методически. Она сразу же подключит к делу машины, способные произнести три слова в секунду. Другим машинам будет отдано распоряжение удостовериться, что не будет повторений.
И она не станет действовать одним только методом проб и ошибок. Вначале машина попытается определить, что он вероятнее всего может сказать. Первым делом она проанализирует эти ответы. Что ж, она знает о нем много, но не все, и в этом суть. Машина взяла на себя труд узнать о нем, или о любом другом, лишь то, что поможет ей предсказать в общем, как он впишется в общество. А он не вписался.
Холлоуэй выключил свет. Пол был твердый, но его это не волновало. Он был надежно защищен простой математической составляющей проблемы.
Фред проснулся от ощущения вибрации. Он заморгал, прогоняя сон. Узнать источник вибрации не составило труда: три слова в секунду выкрикивались в контактную зону. С этой стороны двери они различались только как слабые колебания.
Он взглянул на время. Прошло восемь часов. Машина проработала меньше тридцати тысяч комбинаций. Этот аргумент должен быть вполне убедительным.
Он сделал маленький глоток воды. Осталось не так много, и ему надо быть экономным. Еды тоже нет. Он про нее забыл. Но Городская Машина об этом не знает.
Холлоуэй зевнул, включил свет и оглядел оставшееся оборудование. Оно было почти готово к работе. Тут немного подогнать, там чуть-чуть подрегулировать, и все будет на мази. Он подкатил маленькую машину к коммуникационному кабелепроводу, установив ее под нужным углом и на некотором расстоянии от огромной легированной трубы. Настроил механизм на слабый заряд и длительность в одну микросекунду. Снова зевнул и нажал кнопку включения.
— Это саботаж, — произнес голос сквозь дверь. Это был не советник, и не полицейский робот, хотя, без сомнения, он говорил через робота. Невозможно было ошибиться в том, что с ним говорит сама Городская Машина, далекая, таинственная и бездушная. Вот теперь можно перейти к делу.
— Я должен был привлечь твое внимание.
— Ты мог бы заговорить. Я слушала, как ты там перемещаешься.
Холлоуэй улыбнулся. Машина слушала с тех пор, как прибыл полицейский робот, но ничего не говорила до сих пор.
— Это хорошо. Возможно, ты желаешь обсудить условия.
— Нет и не будет никаких условий. Ты подчиняешься тем же законам, что и все остальные. Я могу делать лишь то, что мне предписано делать.
— Я говорил не о законах…но думаю, что могу изменить твою реакцию на мои предложения. — Холлоуэй прошел к своему аппарату и кое-что перенастроил. Потом вновь нажал кнопку включения. На этот раз вмешательство в сигналы, проходящие через кабелепровод, длилось дольше.
Он хорошо представлял себе, что происходит. На четвертой части города двери перестали открываться или стали самопроизвольно распахиваться и оглушительно хлопать. Пар начал беспорядочно вырываться из холодных и горячих кранов, или же вода вообще пропала. Еда готовилась в рекордное время, а затем выбрасывалась, подгоревшая и дымящаяся, в кухни. Повсюду на подземных заводах сборочные конвейеры побежали в обратную сторону, безнадежно перепутывая продукцию. Транспорт начал двигаться рывками, а потом и вовсе встал. В это время выключатель прервал вмешательство.
— Прекрати саботаж, — приказала Городская Машина. — Останови это немедленно, или я остановлю тебя.
— Ты, разумеется, можешь, но я не думаю, что ты на это пойдешь, — отозвался Холлоуэй. — Тебе придется пожертвовать слишком многим — четвертой частью города, если быть точным. Ты ведь уже убедилась, что я могу вывести ее из строя прежде, чем ты прорвешься сюда?
Ответа не последовало. Главная обязанность Городской Машины — защищать всех, но в данный момент она была не способна это сделать.
— Подумай над этим, — продолжал Холлоуэй. — Ты рассматриваешь вариант эвакуации этой части города, переселения людей в те районы, которые мне недоступны? Это возможно, но тогда возникнет перенаселение и волнения: люди начнут задаваться вопросом, достаточно ли эффективна Машина, в состоянии ли она защитить и обеспечить их.
— Основной жизненный уклад города нельзя изменить. Закон есть закон.
— Я не предлагаю тебе менять никакие законы. Перераспредели. Спроси советников. Они согласятся, что перераспределение давно назрело. — Он отыскал одно слабое звено Городской Машины. В будущем, безусловно, эта брешь в защите будет надежно устранена, но в данный момент Машина у него в руках.
Последовала небольшая пауза, пока Машина проверяла и перепроверяла его предложение.
— Это ответ на дилемму. Но я не могу этого допустить. Ты не впишешься ни в одну производственную линию.
— Да кому это нужно? Ни один уважающий себя механик не станет заниматься такого рода работой, если можно этого избежать. Но я могу переделывать уже сделанные вещи. Могу изготавливать всякие незначительные мелочи, слишком пустяковые, чтобы ради них задействовать производственные мощности. Всякие единичные механизмы, которые никому никогда больше не понадобятся.
— Это может быть сделано, — признала Машина.
— И еще одно, — сказал Холлоуэй. — Повара тоже должны быть переклассифицированы.
— Повара?
— Конечно, если на первое место поставить вкус пищи, а не ее питательность. — Это не было альтруистическим жестом. Одна из причин заключалась в том, что у него должна будет появиться группа людей, которым понадобятся его услуги. — Спроси у советников, если не веришь мне, но только не затягивай надолго. Достаточно мной помыкали. Пришла моя очередь диктовать условия, чтобы получить желаемое. — Холлоуэй ухмыльнулся. Ближайший советник, у которого Машина может спросить совета, находится прямо там, за дверью, а он будет готов согласиться с чем угодно, если это помирит его с Алисией.
Он уже засомневался, заговорит ли Машина с ним снова, но она заговорила.
— Переклассификация механиков и поваров была произведена. И те, и другие — художники. Какой код, открывающий эту дверь?
— Вот видишь, как легко переклассифицировать, когда начнешь, — отозвался Фред, подходя к двери. Теперь уже Машина не отменит своего решения. Единственная имеющаяся у нее эмоция — эффективность, а всегда наиболее эффективно оставить status quo таким, каково оно на данный момент. А сейчас он — гражданин на хорошем счету. Холлоуэй наклонился к замку и прошептал слова.
Дверь открылась, и полицейский робот позволил ему уйти, блокировав вход, как только он вышел.
Маленькая фигурка стремительно отделилась от толпы и кинулась ему на шею. Она была теплой и темпераментной.
— Ты сделал это, — выдохнула она, оторвавшись от его губ. — Ты сделал это в одиночку. — Фред опустил взгляд и заметил, что это Алисия. Она очень мила, но не ее он надеялся увидеть.