«Как мне добраться до мага? Я не могу оставить его там внизу беспрепятственно вынашивать планы», — сказал он.
«Ты знаешь наемных убийц. Пошли нескольких».
Смех Сахима был горьким. «Головорезам никогда не справиться с Фитерусом. Мне нужен кто-то получше».
Кес снова опустила свою пылезащитную вуаль. «Есть человек, точнее, не человек. Охотник за головами из лэддэд по имени Робин. Однажды я работала с ним».
«Ну, так приведи его ко мне, немедленно!»
«Тебе будет трудно с ним работать».
«Почему? Он пьяница?»
«Хуже». — Она ухмыльнулась. — «Он честный и верный. Совсем не как ты».
Устав от ее оскорблений, он рявкнул: «Просто приведи его! Я не буду обращать внимание на его честность, если он сможет доставить ко мне Фитеруса».
Она поклонилась и вышла в потайную дверь.
Сахим прислушался к горнам, по-прежнему завывавшим снаружи. Весь дворец сотрясался от марширующих солдат и снующих слуг.
Будь прокляты все чужеземцы! Он кипел. От них столько же зла, как и от тех пустынных дикарей.
В то время как Хана окружало кипящее волнение, Беседующий в одиночестве сидел в своей тихой палатке. Планчет с Хамарамисом отправились по его поручениям. Слуг отпустили к своим семьям.
Гилтас никогда не чувствовал себя таким одиноким. За все годы вдали от Кериансерай, пока она жила и сражалась в лесах, а он играл роль короля-марионетки в Квалиносте, он всегда ощущал ее близость. Их связывало нечто большее, чем любовь, чем телесная близость. Во время ужасного похода в изгнание они неделями находились вдали друг от друга, зная, что каждый из них может быть убит в любой момент, но по-прежнему они были близки. Теперь она ушла, во всех смыслах этого слова. Ушла из его дома, из его города, из его жизни.
Он понимал, что выполнял свой долг, отстраняя ее. Она не имела видения, не имела понимания деликатного опасного пути, по которому они должны ступать, если хотят, чтобы их раса выжила. Ее путь привел бы к полному уничтожению. И все же долг являлся ему слабым утешением.
Было здорово побыть одному. Никто не должен был видеть рыдающим Беседующего с Солнцем и Звездами.
Гитантас принес Львице вести о переговорах. Кочевники потребовали ее и колдуна Фитеруса в качестве своей цены за мир. Собравшиеся воины встретили эти новости градом брани и криками насмешек.
«Похоже на хорошую сделку», — заметила Кериан.
«Командир!» — вскричал Гитантас.
Она пристально уставилась на подвижные дюны и поднятую толпой двигавшихся кочевников пыль. Огромное облако пыли от огромного количества лошадей. «Это была бы честная сделка», — сказала она, — «если бы они это имели в виду».
К сожалению, она была уверена в обратном. Кочевники не проделали бы весь этот путь просто ради мести за резню в лагере. Это было ни чем иным как удобным предлогом, чтобы вбить клин между эльфами и Сахим-Ханом. Кочевники не собирались отказаться от всего ради голов парочки эльфов. Их целью было уничтожить всех эльфов в Кхуре.
Тем не менее, у нее вспыхнула искрой идея. Она была уверена, что ее воины смогут одолеть толпу кочевников, но начатая таким образом война не закончилась бы единственным сражением. Все новые и новые племена присоединятся к битве, пока эльфов не затопит волна фанатиков. Ее мечты об освобождении эльфийской родины будут погребены под ордой неподкованных копыт.
Она оглядела теснившихся вокруг ее лошади офицеров. Самым старослужащим среди них был квалинестиец по имени Рамаканалас. «Принимай командование, Рамак», — сказала Кериан. — «Я отправляюсь к кочевникам».
Раздались крики, а Гитантас схватил ее лошадь за уздцы, чтобы не дать ей ускакать. Она вырвалась и заставила их всех замолчать, обведя жестким взглядом.
«Я отправляюсь. Оставайтесь здесь. Если кочевники двинутся к Кхуриносту, ударьте по ним со всей мощью всеми силами».
«Они убьют тебя!» — воскликнул Гитантас.
Львица наградила его ироничной улыбкой: «Не сегодня».
16
По восемь человек в ряд, кхурская королевская кавалерия с грохотом выехала из городских северных ворот. Их доспехи являли собой смесь местного и неракского стилей, с заостренными шлемами, угловатыми нагрудниками и шипастыми выпуклостями на каждом сгибе коленей, локтей и лодыжек. Их излюбленным оружием была очень тяжелая сабля с клинком в форме серпа луны. Их плащи когда-то были королевского голубого цвета, но от длительного нахождения под ярким солнцем они выгорели до цвета весеннего неба над Кхури-Ханом. Кхурцы были среди лучших солдат, нанимавшихся темными рыцарями, но после появления эльфов Сахим-Хан расторг длительный контракт с Неракой. Он получил достаточную компенсацию посредством налогов, сборов и других официальных способов вымогательства, чтобы возместить платившиеся Орденом деньги.
Генерал Хаккам скакал во главе колонны, по бокам от него находились знаменосцы и герольды. Как только хвост колонны покинул городские ворота, он остановил своих людей и выслал людей по обоим флангам и далеко вперед, чтобы разведать ситуацию. Кавалерия двинулась вперед шагом, опасаясь засад. За свою долгую карьеру, Хаккаму доводилось уже драться с кочевниками. Они были бесстрашными, отважными и склонными к внезапным атакам. Он не собирался терять людей (или быть униженным) из-за толпы кочевников, особенно на виду у лэддэд.
Разведчики вскоре вернулись со странными новостями. Значительные силы конных лэддэд располагались на северной гряде, наблюдая за кочевниками. Племена столпились в Озере Грез. Эта сухая впадина, в десяти милях от Кхури-Хана, получила свое название, так как путешественники часто видели миражи воды в широкой ложбине между дюнами. Как и лэддэд, кочевники не двигались, выжидая.
Хаккам выругался. Его лейтенанты подумали, что тот проклинает кочевников или лэддэд, но, на самом деле, его оскорбления касались Сахим-Хана. Куда отправил его повелитель Кхура?
«Вперед», — сказал он, повернув своего коня на запад. Неспешным шагом пять тысяч кхурских всадников последовали за своим генералом в неизвестность. Столбы солнечного света пронзали облака, бросая лучи на сверкающую гремящую процессию. В отличие от Адалы, Хаккам не считал этот свет знаком божественной благосклонности. Она сияла в глазах его людей.
Адала спала в стороне от собравшихся на гребне возвышавшейся над Кхури-Ханом дюны кочевников. Вернувшись с напряженной встречи с аристократом лэддэд, она закончила кое-какой ремонт, затем прилегла в своей маленькой палатке и заснула. Дождь и гром ее не волновали, как и присутствие восемнадцати тысяч вооруженных лэддэд.
После полудня небо потемнело и вздулось, словно тяжелые облака разбухли под своим собственным весом, поглощая землю под собой. В лагерь кочевников галопом прискакали часовые с необычными новостями. Приближался одиночный всадник лэддэд. Билат выслал отряд лучников Вейя-Лу на высокий песчаный холм к северу от Озера Грез. Оттуда они могли снять любого, осмелившегося проникнуть в лагерь. Они могли так поступить и с этим всадником, если бы остроглазый военачальник Тондун, Харади, не узнал ее. Харади был с Адалой на переговорах и слышал о военачальнице лэддэд, Кериансерай по прозвищу Львица. У этого всадника были сверкающие золотые волосы, свободно спадавшие сзади на плечи. Это должна была быть Львица.
Этош отправил Вапу разбудить Вейядан.
Вапа преклонил колено снаружи закрытой створки палатки Адалы и тихо позвал. Она приказала ему войти. Он просунул внутрь голову, уважительно не отводя глаз от земли.
«Вейядан, приближается военачальница лэддэд. Одна!»
Она лежала к нему спиной. Не шелохнувшись, Адала сказала: «Позови вождей и военачальников. Они будут судить преступника».
«Это маита», — глубокомысленно ответил он и удалился.
Адала медленно села. Ее голова все еще болела, как болела последние три дня. Все из-за неба. Облака нависали над пустыней точно беременный зверь. Она никогда не сталкивалась с таким тяжелым воздухом. Он таким грузом повис на ней, что ей казалось, что ее череп треснет от подобного давления. Обычное лекарство от головной боли, пожевать лист кустарника макадар, совсем не приносило ей облегчения.
Она налила чуть теплой воды в медную кастрюлю и вымыла руки, лицо, шею и ноги. Во время омовения Адала благословляла имена своих предков и взывала к Тем, Кто Наверху судить ее деяния в этот день. Если ее признают в недостатке добродетели или правдивости, пусть поразят ее боги.
Прямо на входе в ее палатку лежал сверток. Это оказалось восхитительное новое платье из красного полотна, украшенное белой вышивкой. Стиль и искусство швеи говорили, что его сделали женщины племени Мэйякхур. Воротник и соответствующее покрывало были шелковыми, окрашенными вручную и подошли бы супруге хана, но так как Адала уважала стоящее за подарком настроение, она не могла надеть это прекрасное платье. Сейчас не был день для банкета, не был день для празднования. Должно было свершиться правосудие, суровое правосудие. Было не время для праздничного облачения.
Она отодвинула новую одежду и снова повязала кушак чиненого-перечиненного черного платья, которое носило каждый день, и в котором спала. Взяв расческу из слоновой кости — подарок ее последнего мужа, Касамира, и одну из немногих ее красивых вещей — Адала принялась за непослушные волосы. Недавно она заметила, что некоторые из волос, что вытягивала расческа, были не черными, а серыми.
Тщательно уложив прическу, она вышла из палатки. Все вожди и военачальники ждали ее. Они стояли двойной шеренгой, лицом к центру, с Адалой во главе получившегося треугольника. Скромные пятнышки дневного света пестрили на земле, прорываясь сквозь разрывы в завесе облаков.
Повернувшись к стоявшим справа от нее Вейя-Лу, Адала поприветствовала Билата и Этоша. Вапа стоял в нескольких шагах позади них, так как он не был вождем или военачальником. Затем шли Яннаш из Тондун и его военачальник Харади, затем Хагат из Микку, и так далее, заканчивая предводителями Мэйякхур слева от Адалы. Она уделила минутку Вассиму, поблагодарив вождя Мэйякхур за вышитое платье, подаренное ей его женщинами, и пояснив, почему она не могла надеть его сегодня. Затем она обратилась ко всем собравшим.