Лишь к 14 часам наконец, раздался долгожданный звонок из больницы.
Сандрина только что проснулась.
2
– Алло!
– Патрис?
– Привет, Дамьен.
– Есть новости?
– Нет, по-прежнему ничего.
– Ну ладно, может, скоро будут.
Патрис Флерье, комиссар Сент-Аман-Монрона, некоторое время после звонка сидел молча. Каждый звонок его друга и бывшего коллеги оставлял горькое послевкусие несправедливости. Они проработали вместе двенадцать лет, и крепкая дружба завязалась между ними практически сразу. Однако встретив их на улице, вряд ли можно было подумать, что между этими двумя молодыми выпускниками школы полиции может быть что-то общее: Патрис был крепким, коренастым, широкоплечим. Его манера общения была нервной, торопливой и редко давала собеседнику возможность ответить, не услышав, как новые вопросы добавляются к предыдущим. Дамьен прозвал его Буцефалом, по аналогии со знаменитым конем Александра Македонского. Дамьен был, скорее, флегматиком. Его долговязый силуэт, казалось, двигался в замедленном темпе, и это ощущение еще больше усиливалось за счет контраста, когда оба полицейских шли рядом. Он говорил мало, и его фразы, лишенные ненужных слов, чаще всего попадали в цель. Сначала его коллега подумывал прозвать его снайпером. Но это могло бы бросить тень на престиж его собственного прозвища. Поэтому Дамьен в итоге стал Астронавтом, поскольку его движения напоминали Патрису походку человека, идущего по поверхности Луны в состоянии невесомости.
Таким образом, Буцефал и Астронавт укрепляли свою дружбу в столице Буашо и в близлежащих барах в свободное от работы время. Они посещали местные винные ярмарки Сансера, Менету-Салона, Шатомейана для того, чтобы проникнуться местной культурой (всякий раз, когда они ехали на вызов, потерпевший, прежде чем сделать какое-либо заявление, откупоривал бутылочку вина), а также питая тайные надежды познакомиться с местной жительницей, чары которой могли бы опьянить их без единой капли вина.
Вскоре после вступления в должность Дамьен познакомился с Линдой. Буцефал наблюдал за их зарождающейся любовью с гордостью и симпатией. Ведь отчасти благодаря ему они и познакомились. Его энергичные и повторяющиеся мольбы победили робость молодой женщины, которая сделала первый шаг по направлению к мужчине, сидящему в нескольких метрах от нее в кафе на площади Карре.
Два года спустя они поженились под сияющим летним солнцем. Впервые за все время, что Дамьен знал Патриса, которому была доверена роль свидетеля, постоянно сбивался, произнося свою речь. Его слова, казалось, с трудом обретали свободу, словно на них уже висел груз несчастья, о котором в ту минуту никто даже не догадывался. Дамьен отнес это на счет волнения и радости, которую испытал Патрис, увидев округлившийся живот Линды, поскольку ему вскоре предстояло стать крестным.
Мелани появилась на свет несколько месяцев спустя.
Мелани пропала несколько лет спустя.
Зимним вечером, пасмурным и туманным.
По дороге из коллежа, в который она недавно поступила.
Около 18 часов Линда забеспокоилась, увидев, что дочери до сих пор нет. Она обзвонила ее подруг, но никто не видел девочку после уроков. Дамьен в это время был в Париже на недельных курсах повышения квалификации. В 20 часов, не узнав ничего нового, она позвонила Патрису и рассказала о своей тревоге. Тот немедленно отправил патруль прочесывать город, в то время как остальные полицейские опрашивали людей, которые последними разговаривали с девочкой. Дамьен вернулся домой ночью и тут же присоединился к поискам.
Неделю спустя Мелани все еще не была найдена.
В окрестных полях были организованы поиски, в которых большинство населения участвовало добровольно.
Был обследован канал Сент-Аман-Монрона, а также реки Шер и Марманд.
Был проверен участок городских сточных вод, проходящий от каменного моста до бывшего кладбища. Подростки имели обыкновение собираться у его начала, особенно летом, когда температура воды в Марманде позволяла охладить бутылки пива, украденные из родительских гаражей.
Развалины крепости Монрон тоже не принесли ответов.
И тогда, по истечении двух месяцев бесплодных поисков, пробудились рефлексы из наследия прошлых веков, глубоко укоренившиеся в беррийских[3]землях.
Заговорили о колдовстве.
О черной магии.
Об оборотнях.
О мужчинах и женщинах, отдающих себя дьяволу и по ночам облачающихся в белые простыни.
О сатанинских обрядах и крови девственниц.
Об оскверненном кладбище, на месте которого построили центральную городскую площадь Карре, и о его призраках, жаждущих мести.
Ясновидящие, которых было так много в Берри, принялись за работу.
Одна из них направила полицейских к Мер-сюр-Эндр, месту, где находится чертово болото, описанное Жорж Санд. Но полиция не обнаружила там никакого тела. Только стоячую воду и головастиков, удивленных таким вниманием.
В конечном итоге, ни сверхъестественное, ни рациональное не помогли найти Мелани.
Она стала очередной загадкой этого таинственного региона.
Расследование выдохлось, блуждая в извилистых лабиринтах обманчивых показаний, ложных следов и возможных вариантов. Круг поиска расширился до соседних департаментов, впрочем, не выходя за пределы региона. Местная пресса старалась поддержать общественный интерес, регулярно публикуя статьи, где лицо Мелани было напечатано крупным планом. Но листовки о розыске девочке, расклеенные на витринах магазинов в центре города, поблекли, а новостей по-прежнему не было. Дело было закрыто через два года после того, как Мелани в последний раз пересекла порог своего коллежа. Воспоминание о ней исчезло, такое же мимолетное и одинокое, как блуждающий огонек на беррийском кладбище.
Буцефал видел, как его другу Астронавту с каждым днем все больше не хватает воздуха. Он понял, что ему нужно не только вернуться на землю, но и уехать подальше от этих мест, чтобы окончательно не задохнуться. Дамьен попросил перевода, что его жена восприняла как отречение от нее и от памяти их дочери. Он покинул регион, оставив за спиной листовки, еще различимые на стенах домов.
Он приехал один в Вилле-сюр-Мер.
И продолжил надеяться и звонить Патрису.
Но с течением времени его вера превратилась в простой рефлекс, лишенный иллюзий.
Он был убежден, что Мелани мертва, а ее тело спрятано в каком-нибудь недоступном месте. Эта болезненная констатация стала его убежищем от безумия. Он воздвиг вокруг воспоминания о дочери стены обреченности, за пределы которых он выходил лишь для того, чтобы позвонить бывшему коллеге в начале каждого месяца.
Затем он возвращался обратно, чтобы не сойти с ума.
3
Дамьен приехал в больницу, по-прежнему уверенный в том, что эта история не может быть правдой. Только не здесь.
Он вошел в вестибюль, где его тут же встретил Антуан со своим коронным:
– Шеф!
Когда Дамьен спросил его, почему он так к нему обращается, Антуан ответил, что это хорошо звучит, и упомянул о фильме, которого Дамьен не видел, и действие которого разворачивалось в маленьком американском городке, похожем на Вилле. На следующий день «шеф» отправился в видеотеку, чтобы взять напрокат «Челюсти» и проверить истинность этого утверждения. Дамьен был вынужден признать, что это действительно звучит хорошо. С тех пор он позволял своему коллеге использовать это слово, испытывая даже некоторую голливудскую гордость.
– Она в сознании? – спросил Дамьен, следуя за полицейским по направлению к лифтам.
– Да, шеф.
– Ты с ней разговаривал?
– Нет, только на пляже. Психиатр настаивает на встрече с ответственным за расследование.
– Психиатр?
– Да. Она хочет вас видеть, прежде чем вы начнете допрашивать пострадавшую.
– Зачем? – удивился инспектор.
– Она единственная общалась с пострадавшей после того, как врачи провели необходимый осмотр. Они оставались вместе довольно долго, прежде чем пациентке ввели успокоительное. У психиатра, видимо, есть какая-то информация, раз она так хочет с вами встретиться.
Двое мужчин поднялись на третий этаж больницы, где медсестра попросила их подождать, пока подойдет врач.
– Как она выглядит? – поинтересовался Дамьен, глядя в пол.
– Пострадавшая?
– Нет, психиатр. Старая и в очках?
– Скорее, наоборот. Молодая, довольно привлекательная, наверное, пришла сюда сразу после института. Похоже, она не местная, я никогда ее раньше не видел.
У Дамьена в памяти остался образ единственного психиатра, с которым он имел несчастье встретиться. Восковый цвет лица, коротко стриженые неподвижные седые волосы придавали ей вид статуи, которую в срочном порядке достали из запасников музея. Слова так называемого «специалиста» звучали как нечленораздельное бормотание, советы были лишены сочувствия, старые предписания, заученные много лет назад, отдавали скептицизмом и желанием поскорее закончить сеанс.
Пять минут спустя перед ними предстала молодая женщина в белом халате. Дамьен должен быть признать, что его коллега прекрасно ее описал. Светлые волосы, собранные в конский хвост, свежее девичье лицо. Она улыбнулась обоим полицейским и пригласила их следовать за ней.
– Мой кабинет находится там, – показала она на коридор, служивший продолжением приемной. – О, простите, – добавила она, обернувшись и протянув им правую руку, – меня зовут Вероника Бюрель, я работаю психиатром в этой больнице.
Представившись, оба полицейских плюхнулись в кресла и с виноватым видом смотрели, как стройный силуэт мадам («мадемуазель», – подумал Дамьен) Бюрель огибает письменный стол, чтобы, в свою очередь, занять свое место.
– Я хотела с вами поговорить, прежде чем вы отправитесь к мадам Водрье, – сообщила она. – Если, конечно, речь идет о ее настоящем имени.
Ее четкая и быстрая манера изъясняться свидетельствовала о привычке быстро решать проблемы, отсекая лишнее.